Инженерный тупик 1991 - Лариса Зверинская

class="p1">– Ну тогда потом. Ешь давай, а то я всё сама слопаю.

Когда с блинчиками было покончено, Алексей опять потащил Нину в конец коридора.

– Нин, я не знаю, как ты к этому отнесёшься… В общем, я тебе хочу прочитать свои стихи. Сложились они как результат твоего феерического появления в моей скорбной больничной келье в потоках солнечных лучей… – запинаясь и безрезультатно пытаясь иронией как-то понизить пафос своего выступления, произнёс Алексей.

– Надеюсь, стихи не о страданиях и мучениях? – заволновалась Нина. – Если на философские или трагические темы – прошу пощадить мою психику, я и так сегодня ночь не спала после твоих признаний. Сразу зареву! Нос покраснеет, тушь потечёт!

– Да нет, нет! – махнул рукой Алексей. – «Донна Роза, я старый солдат и не знаю слов любви», – помнишь, как мы любили этот фильм? Он назывался «Здравствуйте, я ваша тётя!» – помнишь?

– Да конечно, помню! Мы с дочкой его пересматриваем очень даже часто, хохочем. Ну, давай уже, «старый солдат», не томи, – подтолкнула Нина Алексея.

– Слушай:

Я хотел бы сидеть у окна

И смотреть на текущую воду,

На синюю, быструю воду

Весёлой горной реки,

Что гонит бурные волны,

Гонит с юга на север,

А, может быть, и обратно,

Это мне всё равно.

Глядя в это окошко,

Открытое настежь окошко,

Хочу я почувствовать ветер,

Тёплый, приветливый ветер,

Ветер, будящий волны,

В лазурном море мечты.

Море, скрытом горами,

Невидимом, шепчущем что-то,

Манящем меня за собой.

Хочу, чтобы ты была рядом,

Сидела, прижавшись коленом,

Невидимо и неотвратимо.

Дышала мне в щёку клубникой

И думала также, как я.

Что жизнь безумно прекрасна,

Что волны, и море, и ветер

Нам только помогут родиться,

Возможно, не раз и не два.

* (стихи А. Иванова)

Алексей закончил декламировать и упёрся взглядом в подоконник, боясь посмотреть Нине в глаза.

Она тоже помолчала, потом тихо спросила:

– Последние строки ко мне как-то относятся, или они адресованы некой несуществующей в данный момент женщине-«мечте поэта»? Поясни, чтобы я понимала.

– Нин, ну конечно же, только к тебе! Это у меня признание в чувствах в такую форму вылилось. Не смейся только, но я действительно с момента твоего появления как будто переродился, что ли, мне жить захотелось! Не знаю ещё как, но точно – рядом с тобой, – ответил Алексей. – Если только ты согласишься, – неуверенно добавил он.

Потому что Нина молчала, опустив голову и пряча лицо.

– Всё-таки довёл меня до слёз, – наконец ответила она, – да я с самого начала, с того момента, как Татьяна позвонила и сказала, что ты здесь, знала, что больше я тебя просто так не отпущу, как отпустила тогда, четыре года назад.

Правильно ты сказал, вела я себя тогда как восьмиклассница, вернее, как пятиклассница, а ещё вернее – как дура. Я в тебя влюбилась с самого начала, как только пришла в отдел. Не собираюсь сейчас это скрывать, кокетничать как-то. Времени у нас мало во всех отношениях: и из больницы сейчас выгонят, и вообще по жизни его мало уже, годы летят быстро. Так что мой ответ – да, – и Нина подняла заплаканное лицо.

Алексей обнял её и притянул к себе. Посидели молча.

– Ладно, на сегодня нам хватит волнений, ведь ты больной ещё пока. Как бы хуже не стало, при инфаркте покой нужен, – сказала Нина и, достав зеркальце, стала приводить себя в порядок.

– Мне врач сказал, что, судя по кардиограммам, инфаркт не обширный был, практически микроинфаркт, – ответил Алексей. – А сознание я терял в основном из-за нервного и физического истощения.

Надо как-то сил набираться, опять на шее у родителей какое-то время сидеть придётся. А дальше не знаю, что делать буду. Завтра меня выписывают, мама встретит и поедем домой. Позвонишь? Телефон мой старый есть? И ты мне свой прямо сейчас напиши, а то у меня дома всё теперь по-другому, боюсь, старые записи долго искать придётся.

На следующий день вечером Нина после работы приехала к Алексею домой. В доме и без Алексея было тесновато, потому что в результате покупки квартиры для Светы его старший брат с семьёй переехал к родителям. Но, к счастью, его жена легко ужилась со свекровью, да и за ребёнком присматривать было проще.

Алексея разместили на диване в комнате родителей, и вся семья собралась там на ужин и на Нинкины смотрины.

Мама наготовила кучу вкусной еды – надо было откармливать пострадавшего блудного сыночка. Нина принесла коробку шоколадных конфет, отец достал заветную бутылочку коньяка. Никто не вспоминал о неудачном вояже Алексея в Америку, избегали каких-либо разговоров о его бывшей жене и детях.

Чувствовалось, что симпатичная весёлая Нина всем понравилась. Она с юмором рассказывала о своей работе в мэрии, отец вошёл в раж и стал вспоминать истории из своего армейского прошлого.

Мама достала альбомы с фотографиями и показывала, какой Алёша был в детстве и дальше, в институте, до отъезда в Америку. Оттуда, из Штатов, фотографий не было, да и ладно.

Зато нашлись фотки, где был заснят весь отдел Алексея, и, по общему мнению, «Ниночка-то совсем не изменилась, ещё лучше стала». В общем, все остались довольны, кроме Алексея: ему не удалось наедине поговорить с Ниной, и он вышел её провожать.

Ехать с ней до её дома Нина ему запретила, слабоват ещё, да к тому же на улицах совершенно безопасно, народу полно – белые ночи ещё не закончились. Метро работает, доберётся без приключений. Договорились, что через пару дней она к нему приедет, когда родители будут на даче.

За те несколько дней, что Нина не виделась с Алёшкой, она развила бурную деятельность: связалась со всеми старыми сотрудниками, чьи телефоны смогла найти, и кое-что выяснила. Про приезд Алексея на всякий случай пока никому не сказала.

Он ждал её прихода с нетерпением. Удивлялся на себя, насколько прочно эта женщина вошла в его жизнь за те несколько дней, что прошли с момента их встречи.

И ведь как странно всё сложилось: сначала события в его жизни развивались по ниспадающей, всё хуже и хуже, потом совсем плохо – Светкин полёт в Петербург, скандалы, инфаркт с реанимацией, а потом вдруг раз – и всё исправилось. Как только Нина появилась в его палате, он понял: чёрная полоса кончилась, надо