Том 1. Кондуит и Швамбрания. Вратарь Республики - Лев Кассиль

– Правда, какая ширь, Антон?

– Факт, – сказал Антон. – И глыбоко тут сейчас – тридцать сажен!

Но и глубина не поразила девушку. Тогда Карасик решил действовать от себя.

– Меня, собственно, интересует чисто живописная задача, – медленно сказал Карасик и, согнув палец, как на выставке, обвел им горизонт. – Хочется разложить на цветовые множители эту гамму оттенков…

При слове гамма девушка подняла глаза на Карасика.

– Смотри, – продолжал Карасик, – вот берлинская лазурь, кобальт, ультрамарин, краплак, лакфиоль… (Ой-ой, черт! Это, кажется, цветок вовсе…)

Девушка с интересом смотрела на Волгу.

– И вохрой еще пройтись, – сказал Антон, считавший, что последнее слово должно всегда остаться за ним. – Песок вон…

С низовьев, от Увека, донесся глухой пароходный баритон. Очень далеко показался пассажирский пароход. Девушка забеспокоилась. Сложив книжки, она всматривалась в даль.

– Вы не знаете случайно, какой это пароход идет? – спросила она вдруг.

Приятели вскочили. Теперь они могли себя показать! Но тут же они сели. Зачем, однако, нужен был ей пароход?

– Встречаете кого? – ревниво спросил Антон.

– Папу жду.

– А, папу! Сейчас мы вам все узнаем с ручательством! – воскликнул Антон. – Ну, давай разберемся, Женя.

– Что мы тут имеем? – сказал профессиональным тоном Женя. – Не теплоход – это ясно.

– Факт. Колеса бьют.

– А свисток, как у «Кавказ и Меркурия»…

– По кожуху – бывший «самолетский», только в белый перекрашен.

– Спереди у рубки поднято, значит, одно из двух – «Татьяна» или «Анастасия»…

– «Татьяна» в ремонте.

– Тогда ясно какой.

Консилиум кончился. Друзья подошли к девушке.

– Это «Володарский» идет, – сказал Карасик, – бывший «самолетский» «Великая княжна Анастасия Николаевна». Год постройки 1916.

– Только, извините, не теплоход, – с сожалением сказал Антон. – Но это ничего, из «самолетов» самый лучший.

– А как же вы отсюда узнали? – удивилась девушка.

– Знаем уж, знаем, – отвечал скромно Антон.

– Вы, наверное, заранее знали.

– Кто же теперь знает заранее?.. Теперь и капитан свой пароход перепутает.

Но оба друга немножко волновались, а вдруг ошиблись – не «Володарский». Пароход подходил ближе, разворачивался. У трубы забился ватный комочек пара, и в улицы, заглушая экзерсисы, вошел долгий гудок, медленно опадающий, как взброшенный песок. Антон предложил провести девушку на пристань, куда никого не пускали, но где Кандидов был своим человеком. Они сбежали вниз, пароход уже подчаливал. Все трое встретили папу и помогли ему вынести вещи – довольно тяжелые, так как папа был запаслив и вез из командировки картошку и соль. Но Антон легко ухватил два мешка и потащил их с пристани. Папаша сперва забеспокоился, но дочка поспешила всех перезнакомить.

Тут произошло маленькое замешательство, так как выяснилось, что дочка еще тоже не знакомилась со своими новыми друзьями и не знала их фамилий. Но все быстро уладилось. Тоша и Карасик представились, узнав, в свою очередь, что девушку зовут Тосей, а фамилия папы Густоваров и он работник финотдела, бывший податной инспектор, как выяснилось впоследствии.

Приятели геройски дотащили папашино добро до самого дома, на Приютской. При этом Карасик совершенно выбился из сил, хотя Антон отлично распределил кладь и, пристроив лямки, главную тяжесть взвалил на себя.

Папаша стал рыться в кармане, но Тося покраснела, и папаша поспешно потряс руки Карасику и Антону. Приятели были приглашены на воскресенье. Они пришли, ели коржики с «арбузным медом», познакомились с Тосиной мамой. А Тося играла на рояле «Смерть Азы».

В каждом хорошем городе есть свой заветный маршрут, обязательный для влюбленных. В Саратове он обычно начинался встречей на Немецкой и знакомством на углу у консерватории. Первая прогулка пролегала через «Липки», вторая приводила на площадку Народного дворца. Затем следовало свидание на волжском берегу.

Тося училась в консерватории. Женя и Антон по очереди дожидались ее на углу у памятника Чернышевского. Оба, Антон и Карасик, в это время ходили в деревянных сандалиях-стукалках с сыромятными ремешками. Походка получалась звучная, как чечетка. Они встречали Тосю и, стуча на всю улицу, по очереди носили за толстые шнуры «мюзик» – черную папку с вытисненным медальоном Антона Рубинштейна, с белыми муаровыми закрышками. Деньги у приятелей водились очень редко, но все же им удавалось иногда угостить Тосю пирожными-безе в кондитерской Василевича на улице Республики.

Пресловутый маршрут был уже пройден, и теперь они часто катались втроем на лодке по Волге. Антон греб.

Лодочку легко несло вбок могучее течение. И было немножко страшно чувствовать, как там, под тонкоребрым и утлым донышком, огромная литая сила плыла в полупрозрачной глубине, хватала лодку и сносила в сторону, стоило только на секунду перестать грести. Но Антон легко выгребал на самом быстряке. С лодки были видны исподние части пароходов – мокрые, красные, как жабры, толстые плицы колес, скрытые кронштейны пароходных надстроек, ржавчина и сурик ватерлиний. У самого лица проходили крупные цифры на шкалах осадки судов.

Карасику, конечно, доставалось место на руле. Тося поэтому сидела спиной к нему. Он тихо терзался, сидя позади, и правил плохо.

– Куда ты правишь? Смотреть надо! – кричал ему обидно Антон.

– Вы утопить меня хотите? – смеялась Тося оборачиваясь.

Всегда в присутствии Антона она была насмешлива с Женей, говорила ему колкости и подчеркивала свое внимание к Антону. С Карасиком она говорила как с маленьким, и он чувствовал себя глубоко несчастным, Антон и в доме у Густоваровых имел больший успех, чем Женя. Ему наливали морковный чай в первую очередь, подавали в подстаканнике, а Карасику – в чашке. Папаша называл Кандидова Антоном Михайловичем, а к Карасику обращался официально: товарищ Карасик. Карасик страдал. Иногда вдруг, поймав себя на ревнивом чувстве к Антону, он жестоко распекал самого себя… Но странно, когда Женя оставался с Тосей вдвоем, она внезапно менялась. Внимательно слушала его рассказы, расспрашивала о живописи.

У Карасика была привычка всегда кем-нибудь увлекаться, иметь предмет восхищения, живой или вычитанный. И всякий раз, когда Женя встречался с Тосей в отсутствие Антона, он беспрерывно повествовал о своем замечательном друге, не щадя красок, расписывал Антона, его отвагу, силу, доброту.

– Все Антон и Антон… Почему вы о себе никогда ничего не рассказываете? – говорила Тося.

– О себе? – удивлялся Карасик. – А что я? У меня нет никакой биографии.

В тот вечер, запомнившийся на всю жизнь, Антон был занят, и Карасик один отправился на свидание с Тосей.

Стоял теплый летний вечер. Из «Липок» от английского цветника доносилась музыка. Женя и Тося сидели на паперти старого собора, у толстой белой колонны, исчерченной тоскующими парочками нескольких поколений. Вечер был душный и сладкий. Тося доверчиво положила голову на худое плечо Карасика.

– Тося, – прошептал Карасик, – можно вас поцеловать?

– Не надо, Женя.

– Я вас сейчас поцелую, – сказал Женя решительнее.

– Не надо лучше…

– Почему не надо?

– Так… зачем…

– Нет, я все-таки поцелую, – упрямо сказал Карасик.

Он осторожно коснулся губами ее щеки. Щека была такая нежная, такая беспомощная, что страшно было нечаянно сделать ей больно. У Карасика перехватило горло от восторженной жалости.

– Тося, вы не рассердились? – спросил он.

– Нет.

– Ни капельки?

– Ни капельки…

И вдруг она резко повернулась к нему. Карасик почувствовал, как Тосина рука обхватила его шею, и понял, что его целуют. Но Тося сейчас же откинулась назад и так замотала головой, что концы тяжелых ее кос разлетелись в стороны.

– Я нехорошая, Женя… – зашептала она. – Я очень плохая, Женечка, я скоро замуж выйду. За Василевича.

За Василевича? Нэпач, владелец кондитерской. Человек с голыми сизыми надбровьями, хрящеватый весь, с тяжелым прикусом длинного рта.

– За пирожное? – шепотом спросил Карасик, разом отодвигаясь.

– Ну, так за пирожное…

– Но ведь ваш папа…

– Подумаешь, папа! – злобно перебила его Тося. – Спекулянт он, мой папа, вместе с Василевичем. Женечка, это очень гадко!.. – бормотала она, плача, тесно прижимаясь к Карасику. – Вы меня не будете презирать? Поймите, ведь это только так, для устройства… А так мы будем с вами. Вы ведь будете ко мне приходить? Только вы, пожалуйста, без Антона. Чего вы нашли в нем такого, не понимаю.

– А вы сами? – поразился Карасик.

– Я? Ничуть! Это папа его просил попридержать. Он через него провизионку получил, провоз на пароходе… Ему Антон свою отдал…