Новые праздники-2 - Макс Гурин

На следующий же день после того, как дед Арнольд лишил Марину Скворцову девственности, в Нижнем Новгороде, где также родилась вышеупомянутая бабушка Марина, 25-го ноября 1938-го года родился мой отец Юрий Сергеевич Гурин (вскоре после его рождения их семья переехала в их рiдную Полтаву, расположенную прямо скажем, где-то всего в полутора часах езды на электричке от Харькова:)). Как звали мою бабушку по отцовской линии я не помню, но как-нибудь уточню (:)) (недавно, кстати, уточнил — Мария); деда же звали Сергей Сергеевич, и родился он, дяде Игоряше подобно, в день начала Войны — только не Второй Мировой, а, соответственно, Первой:). Он был инженером и впоследствии стал директором какого-то крупного завода (не помню — наверняка оборонного, ибо других в СССР попросту не было:)).

Сразу скажу, в силу понятных причин, свою отцовскую линию я знаю намного хуже. Возможно, были там, в глубине веков, и поляки и, опять же, евреи, но, в основном, преобладали всё же ортодоксальные, извиняюсь за выраженье, хохлы:). По-любому, трудового, ёпти, крестьянства не имеется в моей крови и по этой линии — не знаю, хорошо это или плохо, но шудр мой род не знает:). Как ни крути, сплошные брахманы, да кшатрии (сноска: Четыре касты классического индийского общества: брахманы — жрецы, священнослужители; кшатрии — воины, светская власть во главе с царём; вайшьи — торговый люд, предприниматели; шудры — земледельцы.). На крайняк допускаю, что были в ограниченных количествах вайшьи:).

Дальше события развивались так. Все, в общем-то, знают как: началась Великая Отечественная. Оба моих деда ушли на фронт, и оба в конце концов оказались в штрафротах, из которых оба же вышли живыми. Попали они туда по разным причинам, но, в общем, не за трусость на поле брани. Арнольд написал бабушке слишком откровенное письмо о положении дел на фронте, полагая, и скорее всего справедливо, что прям уж каждое письмо вскрывать не станут. Однако ему повезло:). Вольнолюбивый образ мыслей невольного внука харьковского раввина перестал быть секретом для военной цензуры. Так он стал комиссаром в штрафроте.

Дед Арнольд отмотал там свой срок и вернулся в обычную армию. В семейном архиве, доставшемся после смерти бабушки, его любимой дочери, моей матери, есть очень смешная бумажка. Это наградное свидетельство (не помню, какой конкретно орден или медаль), выданное Арнольду Одэру за переправу через реку Одер:). Так, типа, мой дед преодолел сам себя:).

Дед же Сергей оказался в штрафроте более хрестоматийным для нашей родины-уродины путём. Просто он был в числе тех, кого наше командование кинуло на произвол судьбы под Керчью. Его ранило. Когда он очнулся, выяснилось, что его уже тащат под руки боевые товарищи, и все они бредут при этом в колонне военнопленных. Так дед Сергей, с простреленным лёгким, брёл с десяток километров до лагеря. Как ни странно, в лагере он оклемался и даже совершил оттуда успешный побег. Так стал штрафником и он.

В конце концов Великая Отечественная война закончилась, и оба моих деда возвратились с фронта домой.

Сергею, полагаю, тоже было поначалу непросто, но в особенности далека от «полётов на ракете» была послевоенная жизнь Арнольда. Мало того, что он был штрафником, он был ещё и сыном «врага народа» (Бориса Семёновича, работавшего на последнем этапе своей жизни заместителем Вышинского, перед войной всё-таки репрессировали и после того, как его увели, его близкие так больше никогда его и не видели).

Печатать деда не хотели принципиально. Время от времени он, писал что-то в частном порядке для какого-то, извиняюсь, Моргулиса, который, в частном же порядке, с ним и расплачивался, публикуя его материалы под своим именем. Я не знаю, тогда ли возник псевдоним деда «Одинцов» или раньше, но он возник. И конечно выбор этого псевдонима имел отношение не только к подмосковному Одинцово или и вовсе к одиночеству, а, скорее всего, и к Одину, главному богу германцев и скандинавов. Я знаю это точно. Почему? Потому что остро чувствую это…

В 1948-м году деду ненадолго улыбнулась удача, хоть и не с той стороны, откуда он, возможно, ждал и мечтал. У него родилась дочь, моя мать, с которой они очень любили друг друга. Это правда. Это бывает. Это ни с чем не спутаешь.

Теперь у него было двое детей. Печатали же его по-прежнему с большим скрипом. Марина, разумеется, время от времени, громко ебла ему мозг, он пил, всё не ладилось. В конце концов, в его жизни, в далёком Душанбе, куда его как-то послали в командировку, писать очерк о достижениях социализма в Таджикистане, появилась другая женщина. Та, кого Игоряша в богоборческом пафосе своих семнадцати лет называл «твоя шлюха». Она была журналистка и, как водится, поэтесса. Постепенно Арнольд стал ездить в Таджикистан всё чаще и чаще. И наконец ушёл из семьи совсем.

Перед тем, как он окончательно сделал выбор, Марина родила ему третьего ребёнка, мою тётушку, которую, честно признаться, я в детстве очень любил. Спустя многие годы, на поминках девятого дня со смерти моей бабушки, их с Арнольдом старший и единственный сын Игоряша, будучи, понятное дело, выпимши, в кулуарах, обращаясь к моей тётушке, высказался на этот счёт так: «В сущности, ты, Иришка, была последним аргументом нашей мамы в пользу того, чтоб отец остался с нами и… — он сделал небольшую паузу и, горько усмехнувшись, продолжил, — и, надо сказать, не слишком убедительным».

«Что правда — то правда!» — подумал я сразу, хотя раскладов с нечестным разделом квартиры ничто ещё даже не предвещало.

Так дед женился во второй раз, а бабушка стала время от времени спать с тем, чья пепельница досталась потом мне в наследство (смайлику в нос ударяет пёс:)).

Жизнь деда Арнольда в его втором браке в деталях мне, разумеется, неизвестна, но область очевидных фактов примерно такова: со своей второй женой он прожил лет 10–12, и они родили двоих детей, некто Михаила, которого я видел пару раз в жизни, и так называемую Анку, которая в моём детстве довольно часто к нам приходила, потому как с ней довольно близко общалась моя тётушка, которой при всех её недостатках бесспорно нельзя отказать в коммуникабельности и умении располагать к себе окружающих.

Анка была немногим младше Ириши и в бесконечной веренице детей деда Арнольда шла непосредственно за ней следом. В моём «материнском склепе» выражать открытые симпатии к Анке было, понятно, не принято, но нам с Иришей она всё-таки нравилась. Анка была настоящей оторвой, как сказали бы в «материнском склепе». Она училась в Литинституте, где спустя многие годы пару лет поучился от нехуй делать и я, и стала в конечном счёте журналисткой и детской писательницей.

На мой взгляд она была совершенно замечательной. В детстве я видел её всего раза три-четыре, но у меня до сих пор возникает ощущениие, что она присутствовала там довольно прочно. Уже в четыре года я придумывал какие-то безумные истории, и она, схватывая мои детские фенечки на лету, принималась с детской же готовностью разрабатывать их вместе со мною дальше, и, помнится, у нас не было с ней никаких творческих разногласий:). Вероятно дед Арнольд объяснил, как «летать на ракете» и ей:)! Уже когда мне было лет 28, и я случайно встретил её в районе метро «Пушкинская», с фляжкой коньяку в руках, она рассказывала мне что-то об этом.

А когда мне было 16, она как-то приехала к нам в гости на дачу со своим тогда маленьким сыном Мишей, я дал ей почитать свои тогдашние литературные опусы на предмет её мнения о моём поступлении в Литинститут (слава богу, я поступил туда уже после филфака:)). Все мои юношеские произведения в то время описывали, за редким исключением, те гипотетические психологичские проблемы, что вставали перед моими литературными героями после в той или иной форме таки случившегося Конца Света. По большому счёту, более меня реально ничего особо не занимало. Ещё там, как правило, в центре повествования обязательно была какая-нибудь парочка — так сказать, Адам с Евой, но только не До, а уже После:).

Анка всё это почитала и, не помню, что толком сказала, но потом, когда мы стали с ней говорить уже более отвлечённо о судьбах писателей вообще, она, пытаясь описать мне примерные этапы формирования любого писателя сказала так: «А потом у тебя обязательно будет период, когда ты будешь уверен, что ты говоришь что-то совершенно понятное и очевидное, но будешь замечать, что тебя всё-таки почему-то не понимают. И тебе будет долгое время непонятно, почему так выходит». Это, конечно же, оказалось правдой.

У Анки был младший брат Михаил, второй сын деда Арнольда. Его я вообще почти не знаю и видел всего пару раз в жизни. Что я знаю о нём? Кажется, он всю жизнь увлечён театром; всю жизнь играет где-то в любительских спектаклях; пьёт; перепробовал массу работ; как и я, делал ремонты в квартирах; кажется, как и я, поторчал немного на героине. Однажды я встретил в метро его и последнего сына деда Арнольда Бориса, который старше меня всего на полтора года, и уже от третьего брака.