Новые праздники-2 - Макс Гурин

«Наверное, он просто не любил детей, — продолжал дядя Игоряша, сидя в глубоком чёрном кожаном кресле в приёмном покое некой онкологической клиники, — или, во всяком случае, не любил мальчиков. Он позволял себе со мной такие вещи, что мой одноклассник (далее последовало называние его имени и фамилии) говорил, что если б так обращались с ним, он ушёл бы из дома, и я знал, что лично он действительно так бы и сделал, а я вот нет, я так не мог…»

Он рассказал мне в тот день ещё многое, и многое из того, что он мне рассказал про себя, было, конечно же, общей хуйнёй для нас обоих, и, полагаю, так же и для моего деда, его отца, с которым они якобы не любили друг друга.

Когда Игоряше было 17 лет, «дед Арнольд» (именно так он вошёл в мою детскую жизнь со слов мамы (увы, он умер где-то за полтора года до моего рождения, когда ему не было ещё и шестидесяти)) ушёл от моей бабушки к некой поэтессе, живущей в Таджикистане, с которой они родили потом двоих детей. Когда это случилось, Игоряша написал ему очень трогательное и трепетное, со всем надлежащим пафосом своей тогдашней юности, письмецо, которое по иронии судьбы мне довелось прочесть в возрасте своих где-то лет 25-ти. Письмо было действительно очень горячее, а самым часто встречающимся там словом было слово «шлюха», относящее к новой пассии деда Арнольда. «Как ты мог променять нашу маму на свою шлюшку?», «Можешь передать своей шлюхе, что…» — примерно так:).

Когда я вспоминаю эти пожелтевшие клетчатые странички, в памяти сразу всплывает также и другая, тоже уже очень старая, открыточка, написанная почти таким же почерком, но… адресованная дедом Арнольдом своей дочери, моей матери, которую, в отличие, от Игоряши, он очень любил.

В этой открыточке было что-то про то, что, конечно, есть в жизни много всяких неприятностей, и, в конечном счёте, как себе сам всё придумаешь, так всё и будет; что бывает, полное говно, полный упадок внутренних сил, а потом вдруг раз — и как будто на ракете летишь! (Про ракету — дословно.)

Когда моя мать забеременела, собственно, мной, к ней во сне явился сравнительно недавно на тот момент умерший отец, то есть мой дед Арнольд, и сказал, что всё круто, что всё будет хорошо и ещё… что я — наследник его.

VI

На самом деле, дело было так. Очень долгое время, практически с подросткового возраста и лет до тридцати, я принципиально не интересовался историей своей семьи, будучи одержимым пафосом Джимми Мориссона — типа, у меня нет Отца, я сам себе Первоначало, первый в Роде и всё такое. Отчасти это и сейчас так, но… всё же отчасти.

Когда в конце августа 1995-го года ко мне в гости впервые пришла ещё тогда не выебанная мной Имярек, она немного пристыдила меня и сказала, что это глупо — не интересоваться своим генеалогическим древом. Хули, она меня старше на девять лет, и сама, наверно, как раз примерно тогда же и начала интересоваться генеалогическим древом своим.

Конечно, капитально всё изменило рождение Ксени, но, на самом деле, я уже миллион раз говорил вам, что я считаю причинами, а что следствиями, и поэтому правильнее сказать, что сначала я начал этим интересоваться, а потом она уже родилась.

Интересоваться этим я начал по очень-очень простой причине. Как выяснилось уже годам к тридцати с лишним, я всегда был человеком Изначальной Традиции; мне всегда больше нравилось делать то, что называлось словом «хорошо», и я всю жизнь действительно был занят тем, чтобы не делать того, что называлось в моём детстве словом «плохо» или «нельзя». Иногда же, и, опять же, лет до 30-ти часто, я конечно всё-таки делал то, что «нельзя», но всегда с чётким осознанием, что я делаю именно это и что делаю я это, чтобы не быть слишком противным себе самому, да и вообще, короче, чтоб просто не быть слишком лучше других, потому что, типа, это не совсем честно, то есть, скорее, это всё же можно назвать словом «плохо».

И вот в какой-то момент меня просто достало, что вот вроде я делаю всё, как мне говорят, что так, мол, «хорошо» и то, про что мне говорят, что так «надо», а получается из этого какая-то сплошная хуйня. Вокруг же при этом у всех, кто делает то же, и впрямь всё натурально получается, согласно общим и их собственным ожиданиям. У меня же — хуй! Это стало очень меня удивлять, мягко говоря. Дело доходило до того, что даже там, где ничто не угрожало благополучию и вовсе клинических идиотов, со мной происходил какой-то полный пиздец и убыток (Коран-forever!). И постепенно я начал задумываться, а вдруг, блядь, действительно всё не так просто, как учит атеистическая доктрина, и, типа, вдруг причины моего перманентного пиздеца могут быть связаны не только со мной лично, а и с кем-то, с кем, независимо от моей воли, очень и очень прочно связан зато я сам. Так я и начал интересоваться историей своего рода. (Имярек, таким образом, победила — не прошло и 12-ти лет:).)

И от того немногого, что мне удалось разузнать я сразу же несколько прихуел:). Это немногое таково. (Смайлик опять лижет лунку от удалённой «шестёрки»:).)

У моей матери по имени Ольга, как и у всех, казалось бы, людей, было множество предков по её материнской и отцовской линиям. По материнской линии моей матери мой род, лишь в обозримом:), опять же, прошлом, происходит чуть не от петровских лекарей-немцев (опять-таки что заставило тех моих предков переехать на мою сложную нынешнюю родину? Всё ли было в порядке в исконной их Мутерляндии?:)), а первым, кто конкретно сохранился в памяти нынеживущих потомков, то есть в официальном генеалогическом древе, был некий православный протоиерей (кстати, как и у Имярек), живший где-то во второй четверти XIX-го века. У него, кстати, был некий двоюродный брат, служивший учителем фехтования при дворе императора Николая I и обучавший своему искусству тогда ещё наследника Александра (II), коему, как вы помните из школьного курса истории, в итоге этот навык не пригодился — бомбисты не умели фехтовать и, надо заметить, прекрасно без этого обходились.

Долго ли, коротко ли, в результате многочисленных скрещиваний на свет (в один день с моим тестем, отцом Да — только на 26 годков раньше) появилась моя бабушка, Марина Алексеевна Скворцова, средняя дочь в семье врача Алексея Алексеевича Скворцова и Ксении Петровны с девичьей фамилией немного-немало Аврамова.

За пять лет до этого события в городе Харькове в семье Бориса Семёныча Одэра и Лидии Бенициановны (девичья фамилия мне неизвестна) родился мой дед, Арнольд, лишивший мою бабушку Марину девственности 24-го ноября 1938-го года, о чём я знаю по той причине, что когда 24-го же ноября, но уже 1990-го года я женился на своей первой жене Миле Фёдоровой (в день, кстати сказать, одних из своих именин. В одни свои именины я чисто «случайно» родился; в другие — случайно женился, конечно искренне тогда полагая, что навсегда:)) моя бабушка, расчувствовавшись, поделилась со мной своим сокровенным. Так что уж это-то точно!

Рождению деда Арнольда предшествовали следующие драматические события. Дело в том, что хотя и Борис (на самом деле, тоже конечно не Борис, а Бенициан) Семёныч (некогда, кстати, работавший, как сказали бы теперь, пресс-секретарём писателя Короленко, автора знаменитых «Детей подземелья», программного произведения советской школы, а в другое время и вовсе заместителем товарища Вышинского:)) и Лидия Бенициановна оба были чистокровными евреями, Борис Семёныч был, как говорится, выкрест, то есть не то православный, не то католик, а Лидия Бенициановна (тоже в миру более известная как Борисовна:)) была правоверной иудейкой и, мало того, дочерью главного харьковского раввина. Когда этот самый Главный Раввин, то есть, собственно говоря, мой прапрадед, узнал, что вопреки его воле дочь вышла замуж за выкреста, он немедленно разорвал с ней всякие отношения — натурально на всю жизнь. Хули, харьковские раввины шутить не любят:), то есть, называя вещи своими именами, попросту её проклял.

Но Лидия Бенициановна, моя прабабка, своего мужа, моего прадеда, вероятно очень любила и, если и расстраивалась из-за разрыва с отцом, то, вероятно же, в основном, как-то внутренне. И в 1913-м году у них с Борисом родился сын Арнольд.

Мальчик рос-рос, да и вырос, став журналистом и писателем (к 60-м он стал вполне маститым литератором и, было дело, объяснял молодому Войновичу, что почём:), каковая информация содержится в воспоминаниях оного). В одной из редакций Арнольд и познакомился с Мариной Скворцовой, которой тогда не было и двадцати.

В отличие от своей старшей сестры, тёти Ники, у моей бабушки не было амбиций в плане получения высшего образования, что, принимая во внимание, её дворянское происхождение, было бы и весьма непросто в стране рабочих и крестьян. Так например, вышеупомянутой тёте Нике (о которой многое написано всё в той же главе № 4 (о, нумерология!:)) первой части этой книги) для того, чтобы поступить в знаменитую «Бауманку», пришлось пару лет повъёбывать на заводе, где она, впрочем, быстро выбилась в ударницы производства. Бабушка же моя, вероятно, у станка стоять не захотела и потому работала кем-то типа секретаря-референта в редакции, где и познакомилась с моим дедом, который, как я уже говорил, 24-го ноября 1938-го года благополучно лишил её девственности. В результате этого первого в своей жизни соития моя бабушка сразу же, как теперь говорят, «залетела», и 1-го сентября 1939-го года, в день начала Второй Мировой войны у них с дедом Арнольдом родился дядя Игоряша.