«Зона свободы» (дневники мотоциклистки) - Майя Новик

— А-а-а! — выдохнул он от холода, — А-а-о!

— Тяните! — крикнул кто-то, и мы налегли на веревку. Вадим, словно хариус на леске, с головой скрылся под водой, потом вынырнул.

— Это!.. — успел крикнуть он, — Не это!.. Не тяни!

Ему выдали слабину, и он смог встать на ноги.

Будаев от души хохотал. Он уже успел переодеться в сухую одежду.

— Ой, Вадя, ляжечки-то у тебя! — шутил он, и хлопал Мецкевича по наполненным водой резиновым штанам.

— Да иди ты… — послал его возбужденный Мецкевич, он обернулся к парням, — Я это… — он показывал жестами, — а оно это… И по коленкам мне…

Машину пришлось ждать около часа. Когда она, наконец, перешла через реку и выбралась на поляну, все сыпанули навстречу.

Грузный водитель в синей клетчатой рубашке и беленькой кепочке-панамке наметанным глазом определил старшего. Руки и лицо у него были в мазуте.

— Здорово, — сказал он Будаеву.

— Здорово коль не шутишь, — ответил Будаев, угощая его сигареткой, — Как там, на маршруте?

— Да ничего, мокренько… — водитель искоса поглядывал на Будаева, со вкусом закурил, и отстранено смотрел на реку — для него трудная дорога была уже позади.

— А-а, — протянул Будаев, по-видимому, не зная, как начать разговор, и они снова замолчали.

Я сообразила, что про нас, как про местных клоунов, решивших во что бы то ни стало утопиться в Баргузине, ему уже рассказали егеря на той стороне, которые третий день наблюдали за нашими действиями. По-видимому, понял это и Алексей. Он откашлялся и рубанул без всяких дипломатических изысков:

— Перевезете нас на ту сторону?

Водитель скосил глаза на него.

— Че платишь?

— А что просишь? — включился в игру Алексей.

— А сколько не жалко?

— Сто рублей, — встрял Олег Рудин.

Водитель его даже взглядом не удостоил.

— С каждого мотоцикла — пятихатка. И всех делов.

— Пятьсот рублей? — уточнил Алексей.

— Да, пятьсот.

— Давайте за триста, — предложил Олег, но водитель снова не повернул головы в его сторону.

— Пятьсот.

Мы заоглядывались на ребят. Ребята, похоже, были согласны. Это понял и водитель.

Пока мы, торопясь, собирали палатки, он подогнал груженый вагонкой «Урал» к единственной на поляне горке и достал доски: видимо, не в первый раз переправлял в кузове нуждающихся. Между вагонкой и откидывающимся бортом было место как раз для мотоцикла.

Когда настала наша очередь, Алексей сразу же загрузил одиночку и загнал свой Гиперболоид. Он сел в кузов, мне досталось место рядом с водителем.

Машина покачивалась и подпрыгивала, но уверенно гребла вперед. Из кабины «Урала» река уже не казалось такой глубокой и стремительной. Водитель рассказал мне, что в прошлом году сам чуть не уплыл вместе с машиной, чудом удалось зацепиться за берег.

— Видела пень из воды торчит?

— Видела.

— Вот, пока его видно — можно ехать. Как скроет — лучше подождать, — потом он глянул на меня хитровато и спросил:

— Который из них муж-то? Этот, старый?

— Да нет, — сказала я, — этот! — я ткнула пальцем за спину, подразумевая Алексея, сидевшего в фургоне, — Молодой.

Это вопрос заставил меня задуматься. По-видимому, по его понятиям женщин с собой возить могли только «главари».

Переправив на ту сторону последний мотоцикл, он неторопливо сел за столик под кедрами, попросил бумаги, ручку и, сразу же рассказывая подробности пути, нарисовал свою, шоферскую карту. Обращался он исключительно к Будаеву:

— Сейчас пройдешь егерский пост, потом будет перевал. А, нормально, ничего сложного, пройдешь, потом увидишь такие ворота — там справа будет банька такая, ежели чё, можно там остановиться. Потом речка будет — Ковыли называется, но это тоже ерунда. Потом — восемьдесят первый километр, — там второй брод через Баргузин. Вот тут не знаю, смотри сам, река прибыла, может и упадет к тому времени, кто знает…

Потом будет перевал Волчьи ворота, его сразу узнаешь, а потом придется вам покувыркаться — пойдут мари. После марей будет отворот налево — туда не ходи, там стойбище эвенков раньше было, ничего там сейчас нет, только бензин потратишь.

Потом будет сто десятый километр. Вот здесь — мертвые озера, от них подальше держись, говорят, фонит там, радиация, ничего там не водится, ни рыбы, ни мальков каких-нибудь, одно слово — мертвые. Потом дорога будет нормальная — вдоль Намамы. Вот тут будут Гагры, там под мостом паровозик лежит, увидишь, а потом пойдет река Светлая. Ну там тоже ничего сложного, а вот тут в самом конце — Срамная. Два километра. Не знаю я, как вы здесь пойдете. Тут уж как повезет… А, вот еще… вот тут будут девять ванн, через них не суйтесь, попробуйте пройти через Молочный ключ, он течет вот так, а вот тут будет отворот на него. После Срамной километров через десять будет Кумора… А там до БАМа рукой подать… — он нерешительно посмотрел на Будаева, который слушал его с независимым видом, — Ну, дня за три-то дойдешь. Как у вас с водой?

— А что?

— Да вода тут какая-то не такая, не хватает в ней чего-то, а может, че лишнего есть — зубы быстро портятся, я, когда еду, воду с собой беру. Увидите — она тут вся коричневая.

Пока он собирался, я успела заметить, что Юрка Будаев уже вовсю называл его дядей Вовой, и тот ему даже адрес свой читинский оставил — чтобы фотографии прислали. Когда «Урал» шел на тот берег, мы поняли, что вода в реке стремительно прибывает: пенек уже едва торчал над водой, течение стаскивало машину вниз, колеса скрылись за бурунами, но машина, забирая все выше и выше по течению, упрямо шла через реку.

Ехать на ночь глядя смысла не было, и мы раскинули палатки уже на этом берегу…

Одни (2002 год, 20 июня)

А на следующий день нас с Алексеем все бросили и уехали вперед. После егерского поста, на котором нас пропустили, даже не проверяя пропуска, начался перевал.

Дорога была местами размыта, и я все больше и больше стала отставать. Вперед я ехала на чистом упрямстве. Я падала снова и снова. Поднять «Урал» я не могла, Алексею приходилось останавливаться на подъеме, помогать мне поднимать мотоцикл.

Он ждал, когда я тронусь с места, а потом сам с огромным трудом съезжал.

Груженый Гиперболоид буксовал, склон становился все круче, и с каждым разом вероятность того, что движок не вытянет, и «Урал» просто не стронется с места, возрастала. Мне было жалко Алексея — он не мог смотреть, как я падаю, каждый раз его сердце готово было разорваться. Он кричал на меня страшными словами, а я не понимала, чего он от меня хочет. Я изо всех сил ворочала рулем, я балансировала на колее и на промоинах, и если не могла удержать заваливающийся мотоцикл, то тут уж моей вины было маловато — он, зараза, был тяжелый!

— Это полный абзац! — сказал Алексей в отчаянии, когда я в очередной раз кувырком летела по дороге, — Ты убьешься, и я себе этого никогда не прощу! Давай, на мотоцикл сядет Будаев, он обещал помочь.

— Ни за что!

Он задыхался от усталости, мой маленький, но самый настоящий лев, он был по-настоящему храбрым и сильным, но он ничего не мог с собой поделать — ему было больно смотреть, как я падаю.

Я не знаю, насколько мы отставали от других — на пять, на десять, на пятнадцать минут. Каждый раз, когда мы их догоняли, они замолкали и с видом — ну, опять эти неудачники приперлись! — поджидали нас. Для меня настоящей пыткой была даже не дорога, а вот эта молчаливая ненависть. Прошли те времена, когда я могла с удовольствием, и даже с увлечением конфликтовать. Надоело мне это… Мира хочется.

Теперь Будаев торопился к следующему броду через Баргузин, который находился на восемьдесят первом километре. Я уже никуда не торопилась — у меня хватало ума понять, что мы влипли, что дорога назад отрезана, и что нужно беречь силы.

Теперь уж беги — не беги, а все триста восемьдесят километров до Куморы нам придется проползти. Кажется, я получила то, что хотела. Вот только почему я этому не рада? Я слизывала с губ капли дождя — хотелось пить, но тут это — настоящая роскошь, надо ждать привала. После перевала дорога шла словно по шиферному листу — вверх-вниз, вверх-вниз. Там, где низ, — там грязь и лужи, там, где верх, ненамного посуше. Это уже не песок — это желтая глина. Эта рифленая желтая полоса уходила вдаль, а кругом царило абсолютное безмолвие тайги. Даже птиц не было. Только дождь шуршал по листве придорожных кустов. Когда наши мотоциклы одновременно глохли, я это отчетливо слышала.

В остальное время я не слышала ничего, кроме шума двигателей и крика Алексея:

— Не тормози! Не тормози, я кому говорю? Нельзя останавливаться здесь, понимаешь?

Нельзя! Упала? А я что говорил? Давай… Давай помогу…

Я не знаю, почему я решила, что этот путь можно проделать на «Урале»? Сейчас здесь пройдет не всякий вездеход… Ну, а уж то, что мы попали в сезон дождей, — это просто рок. И ничего с этим не поделаешь. Надо терпеть…