«Зона свободы» (дневники мотоциклистки) - Майя Новик

— А чё это ей на мягком? — выпалил было он в другой комнате, но сразу же замолчал, словно кто-то заткнул ему рот.

На мягком-то на мягком, но заснуть снова удалось только к утру. Журналисты то ли напились водки, то ли просто их потянуло на приключения, но они встали под окном, и до утра их развлекала какая-то местная женщина, бурятка. Наивная, пьяненькая она пела им песни и не догадывалась о том, что столичные ухари издеваются над ней, подзуживая петь снова и снова. Она была голосистой, и пение разносилось далеко по поселку. На мои просьбы раззадоренные юнцы внимания не обращали — им хотелось повеселиться. Мне было противно, Алексею — тоже. Не знаю, что думали остальные. Юнцам было плевать на нас — им не нужно было с утра за руль. В этот момент я прокляла то время, когда согласилась взять их с собой. Будь моя воля — они бы остались в Курумкане. Но, похоже, уже в тот момент все вышло из-под контроля…

Рубикон (2002 год, 17–19 июня)

Мы выехали из Курумкана, так и не закупив в дорогу хлеба — ребятам вдруг не захотелось колесить по безлюдным улицам, и Будаев махнул рукой, мол, купим в Улюнхане. Я была этим огорчена — в карманах было только две пачки дешевых вонючих сигарет, но делать было нечего. Улюнхан был последним бурятским поселком перед самым сложным участком, и нашей последней надеждой на пополнение продуктов.

До Майска я доехала довольно легко — дорога шла по глубокому песку, в котором взяли «Уралы» с коляской, так что я могла не торопиться — на такой скорости мой Щенок без труда преодолевал все препятствия, карабкался в горку и, чуть повиливая, вывозил из сыпунов.

В Майске мы заплатили за проезд через Джиргинский заповедник, получили пропуска и прошли инструктаж у директора заповедника, в соответствии с которым, нам категорически запрещалось разводить костры и бросать, где ни попадя, окурки, и выдвинулись к Улюнхану.

И тут-то я узнала, что такое «кузькина мать». Местные не зря предупреждали нас о дождях — дорога шла по полям, чернозем размесили трактора и грузовики, и я стала отставать. Место было ровное, грязь была равномерно размазана по всему полотну дороги, «Уралу» с коляской на такой кашке-малашке не угрожало абсолютно ничего — его могло только занести или развернуть, я же очень быстро устала ворочать огромным рулем. Я не хотела падать еще раз, тем более мне претило вываляться в этой грязи, похожей на свежий навоз. Я задыхалась, выбивалась из сил, и все чаще и чаще останавливалась в самых неподходящих для этого местах — иногда даже посередине лужи. Пот тек по лицу, но вытереть его было нельзя, я вцепилась в руль до ломоты в плечах. Алексей ехал позади, было видно, что он сильно нервничает — он начал кричать на меня, когда я останавливалась, чтобы передохнуть. Это из-за остальных. Они недовольны. Они очень недовольны. Они пренебрежительно смотрят на меня, когда я их догоняю. Даже Олег, даже Женька.

Они торопятся — кто-то снова сказал им, что Баргузин поднимается, и мы можем не успеть переправиться на тот берег. Они все время куда-то торопятся, даже если причины нет, они её найдут! Я злюсь, но молчу. Я проеду этот же путь, но… немного медленнее.

В Улюнхане хлеба не было — пекарня закрылась здесь еще два года назад, не было здесь и заправки. Я пожала плечами и подумала, что безалаберность должна быть наказана — мне нужно гораздо меньше продуктов, чем им. Мы свернули на дорогу, идущую к броду, и за полчаса долетели до Баргузина по укатанной песчаной дорожке.

И тут все ломанулись куда-то влево, в лес. Я недоумевала, зачем, пока Алексей не объяснил мне, что где-то там, в глуши есть маленький деревянный санаторий Умхей, на котором можно остановиться и принять минеральные ванны, которые находятся прямо на улице. Правда, чтобы попасть туда, нужно переехать Баргузин. Глядя на широкую, метров в сто, стремительную темно-коричневую реку, я недоумевала — с чего они решили, что смогут переехать? И зачем им вообще санаторий? Они что, больные, что ли? Вроде вчера в бане мылись…

— Ну, как ты не можешь понять! — орал Алексей, все порываясь рвануться в лес, — Видишь брод?

— Нет…

— Да вот он!

— Ага… И что?

— Мы можем его перейти?

— Не можем?..

— Да! Не можем! Что нам, сидеть здесь и ждать? Да уж лучше там! Там хоть домик можно будет снять!

Я решительно не могла понять, почему мы должны сиднем сидеть на каких-то минеральных источниках, — ладно, мы не могли переехать, но ведь мы могли подождать здесь машину! В конце концов, пошел бы какой-нибудь вездеход, можно было бы договориться о том, чтобы он перевез нас на тот берег…

— Ай! — Алексей раздраженно махнул рукой, — Ехай за мной!

Мы проехали по темному берегу метров пятьсот и увидели, что остальные едут нам навстречу. Они пронеслись мимо нас, не соизволив даже объяснить, в чем, собственно, дело, и почему они едут обратно. Я кое-как развернулась…

Я упала, когда ехала туда — заднее колесо поскользнулось в повороте на влажном стволе березки, лежащей на дороге и я вылетела прямо в лес — в тонкий березняк.

Я упала когда ехала обратно — на колее, и на этот раз меня так придавило мотоциклом, что я не могла вылезти из-под него, и Алексею пришлось помогать мне.

С ним происходило что-то нехорошее. Мне казалось, что он начал бояться. Он боялся за меня. Он видел, как с каждым днем моя нога становится все чернее, и как появляются новые и новые синяки. Ну да, я падала. А кто, собственно говоря, сказал, что будет без падений? И вроде, как-то само собой подразумевалось, что падений будет очень много, мне только не нравилось, что мы так быстро ехали — справиться с мощным мотоциклом на грязи да еще на скорости было сложно. Чуток помедленнее бы…

— Вот так и ломают ноги! — крикнул он, когда меня придавило мотоциклом, я удивленно смотрела на него снизу — он едва не плакал, глядя на меня.

Мы вернулись на брод.

— Вы чё носитесь туда-сюда? — взъярился Алексей.

Мецкевич глянул на него сверху вниз.

— А там проехать нельзя… — ответил он равнодушно.

— И что будем делать?

Будаев глянул на меня через плечо, передернулся.

— А я знаю?

Не знаешь, так не знаешь. Мы с Алексеем слезли с мотоциклов и пошли смотреть брод.

Берег представлял собой плоский рыжий блин, который рассекала посередине темная колея дороги. Рядом с колеей стоял белый старый щит в потеках ржавчины, на котором было написано «Джиргинский заповедник» Кто-то углем дописал внизу: «Здесь живет ручная утка берегите её!» Колея уходила по скатанному склону вниз, к реке, сам берег был невысокий, но обрывистый, слева от дороги стояла раскореженная ржавая секция моста, а сама махина моста, смятая и скрученная, валялась в трехстах метрах ниже на середине реки, там, где Баргузин расстилался перекатами широких рукавов — много лет назад его снесло наводнением.

Мимо поляны в сосновый лес уходила еле заметная дорожка. Мы прошли по берегу вниз и увидели, что берег становится еще круче, а река — еще глубже. И вроде бы не такая уж и большая глубина, а вот на тебе! — не переправишься на мотоцикле, никак не переправишься: воды — по пояс, а течение… течение быстрое, хотя и уклон небольшой, но снесет и тебя, и мотоцикл, и найдут тебя потом только вон, около того моста.

За раскореженной секцией моста был кустарник, а потом черный лес, лес и лес, все дальше и дальше уходящий к горизонту. За лесом — синюшный хребет, над которым клубились черные тучи, между тучами и хребтом струилась серо-черная плотная паутина — шел дождь.

Сразу возле переправы, справа, из воды торчал пенек. Высокий такой пенек, был обвязан наверху металлическим тросом.

А на той стороне — почти через сто метров, виднелся прибрежный желтенький песок, и стояли толстые кедры, и даже скамейка, как будто, виднелась — там был егерский пост. Там начинался Джиргинский заповедник. Ниже по берегу Баргузина были заросли кустарника. Выше — холм, скальным обрывом уходящий в реку. А поверху кустов виднелись иссиня-черные тучи, они двигались в нашу сторону. Там то и дело мелькала молния, била куда-то вниз, в землю…

Мы оглянулись на остальных. Они стояли, бессмысленно глядя на реку, словно загипнотизированные течением. Да что же ты, Будаев? Принял на себя командование — так командуй! Но он вместе с остальными стоял и смотрел, словно ждал, что от его взглядов вода расступиться. Нет, Будаев, чудес не бывает…

Я посмотрела на молнии, отогнала мотоцикл подальше от высоких деревьев и заглушила его.

— Что, ставим палатку?

— Ставим!

Наши действия словно подстегнули остальных. Делать-то ведь нечего, остается только ждать, когда вода спадет. Или оказии. Я верила — что-то обязательно должно случиться. А пока нам оставалось одно — обживать берег. Скоро начнется дождь, и я хотела быть готовой к нему.

Позади нашей палатки, ближе к берегу, поставил свою палатку Будаев. Палатки Олега, Вадима встали рядом…