Ракеты и люди. Лунная гонка - Борис Черток

— Ну, ты, полегче, — остановил меня Пилюгин, — слышал анекдот про бабку, которая пришла в райком партии жаловаться на протекающую крышу? Пока жаловалась на председателя колхоза и даже на районных начальников, ее внимательно слушали. А когда она стала спрашивать, куда министры и сам товарищ Брежнев смотрят, ее предупредили: «Бабуля!», погрозили пальцем, но дали указание крышу отремонтировать.

19 апреля 1971 года все участники и высокие гости съехались на пуск «пятисотки» с первым ДОСом. Стоящая на стартовой позиции УР-500К, она же «Протон», с невидимым под обтекателем ДОСом была тем сгустком металла и электроники, который вобрал в себя творческую энергию десятков главных и поэтому на время примирил все противоречия.

По 15-минутной готовности Госкомиссия и все гости покинули душные служебные помещения и поднялись на трибуну наблюдательного пункта. В такую весеннюю ночь с наслаждением вдыхаешь воздух, напоенный степными ароматами. Кажется диким, зачем на каждом из нас висит сумка с противогазом. Совсем не хочется думать о возможности нештатной ситуации, при которой стоящая на старте ночная красавица не пожелает улететь в безопасную даль.

«Пятисотка» действительно красива в свете прожекторов, когда она стоит на старте, освободившись от башен обслуживания и наземной предстартовой суеты.

Минутная готовность!

Разом умолкли разговоры. Чувствую, как внутренне напряглись все стоящие на наблюдательном пункте. На секунды ночная степь заливается ослепительным светом, и на нас обрушивается оглушительный рев. «Пятисотка» легко взлетает, затмив своим ярким факелом звезды. В космос уносится первый ДОС.

Когда мы примчались на «двойку», туда уже поступили доклады из Евпатории и Москвы, что «Салют», а по-нашему ДОС № 1 — 17К №121, вышел на расчетную орбиту. Солнечные батареи и все элементы конструкции, включая штангу антенны «Игла», раскрыты. Тогда мы еще не осознавали и не могли предвидеть, что этим пуском открыли эру орбитальных космических станций. Нас волновали только события ближайших часов и дней. Первую и последующие долговременные орбитальные станции на нашем жаргоне называли просто ДОСами. В призводственной документации все ДОСы имели индекс 17К и получали порядковые номера: № 121, №122 и т.д. Для средств массовой информации -»для народа» — первый ДОС был назван «Салютом» без номера. Потом пошли «Салют-2, -3, -4, -5, -6, -7» и т.д. В сообщениях ТАСС «Салютами» называли и пилотируемые «Алмазы», которые по нашей ведомственной терминологии никогда не назывались ДОСами[13].

Система ориентации после отделения от ракеты-носителя успокоила колебания ДОСа, и начались тесты по программе, которыми командовала Евпатория. На полигоне все внимание переключилось на «Союз-10». Если тесты на ДОСе не выявят никаких противопоказаний, то Владимир Шаталов, Алексей Елисеев и Николай Рукавишников будут запущены в космос с первой, гагаринской, площадки 22 апреля 1971 года.

Погода резко ухудшилась. Даже мы, считавшие себя старожилами Тюратама, не могли припомнить, чтобы в конце апреля шел по-осеннему холодный дождь. На этот дождь в день старта было списано замечание по несбросу отрывного штепсельного разъема с блока «И» — третьей ступени «семерки».

Bсe системы были приведены в исходное положение. Старт отменили.

«Шаталов никак не может стартовать с первого раза», — шутили в бункере. Было принято решение не рисковать, разобраться с отрывным штепсельным разъемом, а экипаж эвакуировать и перенести старт на сутки.

23 апреля старт прошел нормально. Первые доклады экипажа с орбиты также были оптимистическими.

Техническое руководство и Госкомиссия вылетели в Евпаторию. Из Ил-18 на аэродром морской авиации в Саки высыпало такое количество пассажиров, что с трудом удалось разместиться в присланных за нами автомобилях. Мы снова в расцветающем Крыму. Каждый из прилетевших, проявляя не показное рвение, несмотря на гостеприимное приглашение на ужин, бросив чемоданчик в гостинице, тут же спешил в центр управления. Агаджанов, Трегуб и Раушенбах, руководившие в отсутствие Госкомиссии Главной оперативной группой управления (ГОГУ), были готовы к докладу. Докладывал Агаджанов:

— На бортах «Салюта» и «Союза» все нормально. Сейчас идет 79-й виток ДОСа. На 81-м витке по предложению баллистиков мы должны провести коррекции орбит обоих объектов. На «Салюте» -автоматическую, на «Союзе» — ручную. Для этого на 80-м витке проводим закладку уставок. На «Салют» уставки пройдут по командной радиолинии, на «Союз» мы передаем голосом по «Заре», и экипаж сам введет необходимые для коррекции данные с пульта. В результате коррекций на 82-м витке начнется процесс дальнего баллистического сближения. По расчетам баллистиков объекты сблизятся на расстояние до 11-12 километров к 4 часам утра. Последующее сближение должно производиться в автоматическом режиме по командам «Иглы». По нашим расчетам в период от 5 часов 36 минут до 5 часов 52 минут сближение и стыковка должны быть закончены. На 84-м витке по программе осуществляется переход из корабля в ДОС, на 85-м и 86-м витках -расконсервация, и на 87-м витке экипаж уже должен спать.

Только-только успели разобраться с расписанием работы двух объектов и распределением ответственности за них в группе управления и анализа, как из Москвы пришло два указания: первое — подготовить экипаж к разговору с Брежневым и второе — передать на борт текст приветствия болгарской Коммунистической партии. Тут вдруг сообщают, что на пятом витке «Союза-10» не прошла первая коррекция. Афанасьев в это время докладывал Устинову обстановку и попросил до стыковки на разговоры с Брежневым и привествия болгарам экипаж не отвлекать.

Мишин потребовал, чтобы Раушенбах объяснил причины срыва коррекции. В зал набилось столько людей, что руководителям не на чем было сидеть.

И уж совсем трудно советоваться между собой, разговаривать и командовать службами по десяткам телефонов. Павлу Агаджанову, непосредственно выдававшему голосовые команды по единому циркуляру КИКа, надо было принимать на слух всю сыпавшуюся по громкой связи и телефону информацию и воспринимать руководящие указания прилетевшей Госкомиссии. Не легко было и Павлу Поповичу. Он был на прямой связи с экипажем. В его задачу кроме всего прочего входила и психологическая поддержка экипажа.

Но что делать? Министр Афанасьев, Мишин, Керимов, Строгонов, Комиссаров, Карась, Попов, Царев, Спица — персоны, на которых нельзя повышать голос, им нельзя приказать: «Не мешайте работать!»

Раушенбах, сохраняя завидное хладнокровие, разбирал с Башкиным и баллистиками задание на ближайшие коррекции и не очень доходчиво объяснял скопившимся вокруг них руководителям причины срыва предыдущей.

— Время коррекции, — сказал он, — меняется в зависимости от расчетов баллистиков, которые уточняют орбиты по измерениям на каждом витке. Космонавты очень поздно получили данные для начала коррекции, когда они нажали клавишу на пульте, прошло снятие готовности ориентации по системе ионной ориентации.

Во время объяснения по громкой связи прошел доклад:

— Коррекция «Союза-10» назначена на 1 час 34 минуты, время работы двигателя 17 секунд.

Елисеев доложил, что ориентация выполнена, к коррекции готовы.

35-й (НИП-15) подтвердил, что на ДОС заложена уставка для коррекции в 2 часа 54 минуты на разгон.

Я попросил выдать на борт ДОСа команду о включении телевизионной камеры для проверки ориентации.

Мишин о чем-то спорил с Керимовым, и вдруг они оба потребовали доложить резервные варианты, в случае если откажет «Игла».

В это время «Союз-10» находился в зоне связи наших пунктов, а мы не могли толком вести переговоры с экипажем. То Мишин, то Керимов отрывали руководство полетом, требуя непрерывных докладов. В это время, на беду, прошла информация о каком-то сбое в системе контроля орбиты станциями «Сатурн». Обычно о таких сбоях не докладывают. Керимов и Мишин разразились негодованиями в адрес баллистиков и Богомолова. В общий шум ворвались доклады по громкой связи:

— Идет сближение, «Союз» впереди «Салюта» на две секунды по времени.

— Что вы нам секунды даете? Дайте километры!

— «Гранит» докладывает: прошел радиозахват, «Игла» работает.

Агаджанов не вытерпел и несмотря на присутствие своих прямых начальников: генералов Карася и Спицы — крикнул в микрофоны, выходящие на общий циркуляр и связь с экипажем:

— Вас понял, расстояние десять километров, не мешайте работать!

Видимо, последнее вызвало недоумение на борту. Космонавты обиделись.

— Мы докладываем о ходе сближения по показаниям на пульте.

Я старался не прозевать за общим шумом и разговорами какого-либо доклада группы анализа или экипажа о нештатной ситуации.

— Если после этой работы меня не хватит кондрашка, будет чудо, — успел проговорить Иван Мещеряков, отдавая очередные указания по ВЧ-связи в Болшево на вычислительный центр.