Жена кузнеца - Теплая Елена
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из того, что происходило дальше в тот день – я не помню ничего...
Всё было как в тумане. Как будто не со мной.
Не помню: как меня приводили в чувства; как принесли Мишутку в дом...
Помню лишь, как взяла его на руки – дальше провал – потом помню, как я сидела на полу и качала на руках Мишутку.
Мне казалось, что он спит. Он был такой маленький, такой худенький. Я что-то ему рассказывала, говорила, что он проснётся, и мы пойдём на речку камешки бросать, ведь я обещала после стирки сходить с ним на берег...
Он был очень холодный, мне казалось, что он просто замёрз, и от этого я ещё больше заворачивала его в белое покрывало, что мне дала Лиза. Закутывала его маленькие ручки и ножки...
Гладила по его пухлым щёчкам, мне казалось, что он сейчас откроет глаза, и я увижу его улыбку. Я пела ему колыбельную и качала его, а слёзы...
Они уже не текли ручьём, рыдать я больше не могла. В груди стала разрастаться
жуткая тупая боль, и моё сознание опять уплыло куда-то в темноту...
Очнулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо, и я – как будто издалека – услышала голос Никиты:
– Пора, Лада! – он наклонился ко мне, а я, приподнявшись на локте и увидев возле себя лежавшего без движения Мишутку, всё вспомнила и почувствовала, что опять проваливаюсь в забытьё.
Но мне не дали уйти в спасительную темноту – Сонька чуть ли не насильно влила мне в рот какой-то горький отвар, который мне мгновенно прочистил мозги, дав возможность хоть немного соображать. Я опустила голову на руки и расплакалась. Но, видимо, питьё как-то притупило моё восприятие, и я сознания больше не потеряла.
Сонька и Лиза, накинув на меня чёрное покрывало, подняли меня с пола, и мы втроём вышли во двор. Мы медленно спускались к реке, впереди шёл Никита, и я видела его сгорбившуюся спину и белое покрывало, на котором лежал Мишутка – боже, мой мёртвый Мишутка!!!
У реки уже столпился народ, на берегу был сделан деревянный помост, и он весь был уложен сухими ветками и сеном. По его краям, с четырёх сторон стояли кованые вазы, в них горел огонь.
Когда мы подошли к этому ужасному квадрату из дерева, Никита хотел положить туда Мишутку, но я его остановила – попросила дать мне с ним попрощаться. Я поцеловала ребёнка в лоб, погладила его щёчки и тупо стала ждать рядом, не веря в происходящее...
Никита положил Мишутку на помост, а Лиза, закрыв ребёнка покрывалом, положила рядом его деревянную лошадку и отошла за мою спину.
Староста зажёг факел, поднёс его ко мне, но слёзы так заливали мои глаза, что всё расплывалось, и я смогла взять этот факел только с третьей попытки.
Но дальше...
Когда я подошла к помосту и упала на колени, то закричала:
я не могла его сжечь.
– Я не могу! Ему же больно! Я не могу его сжечь! Никогда! – я опять разрыдалась, и Никита, видимо, поняв, что не надо меня к такому принуждать – я этого никогда не сделаю – взял из моей рукой факел и зажёг погребальный костёр.
Вместе с огнём женщины запели песню: не то где-то мелодию без слов, не то где-то вой, а где-то – плачь...
Эта песня вырывала мне душу и даже вводила в какой-то транс. Я чётко слышала много голосов вокруг себя, но мне казалось, что это – один голос, причём – это мой голос, который рвётся из меня и уносится вверх, в небо, разрывая моё сердце на куски.
Я не могла смотреть на огонь, я рыдала на груди у мужа, а он только гладил меня по спине, не громко говоря при этом что-то про Светлые Сады, про родных, которые встретили душу Мишутки, и он вместе с ними там счастлив...
Когда погребальный огонь почти полностью погас, пришедшие люди стали расходиться по домам.
Мы всей семьёй тоже пошли домой, только женщины-певуньи продолжали стоять и петь свою разрывающую душу песню, но всё тише и тише.
Не помню, как я дошла до дома, по-моему я не шла, а висела на Никите. Он держал меня под руки, а ноги мои не переступали по песку, а просто волочились...
– Мишутка ушёл в Светлые Сады к своим предкам и отцу, – сказала сквозь слёзы Сонька. – Он будет ждать нас там! Ему там хорошо и спокойно! – и обратилась уже конкретно ко мне. – Лада, тебе нужно успокоиться, вот, выпей этот отвар – ты сразу заснёшь, а потом... Тебе станет легче...
Она подала мне какое-то питьё, голова моя стала тяжелеть, а мне подумалось, что лучше бы это было какое-нибудь зелье, которое просто стирает память...
Мы с Никитой прошли в свою спальню и легли на кровать. Я, свернувшись клубочком на груди у Никиты, молча лежала и смотрела в одну точку. А он – мой вечно молчаливый и
малоразговорчивый мужчина – гладил меня по спине и что-то мне шептал, и я под его тихий шёпот быстро уснула.
* * *
Мне снился Мишутка, он бегал среди цветущих яблонь и смеялся. Я даже во сне слышала его смех...
Мне хотелось его поймать, но он уворачивался и убегал от меня...
Потом откуда-то из-за дерева появился наш кот, и он каким-то образом превратился в меня, только это тоже была не я, а та – чьё место я заняла в этой жизни. Она мне улыбнулась, повесила на ветку яблони кристалл, которым играл малыш, подняла Мишутку на руки и пошла вместе с ним вглубь сада...
Я стояла и смотрела, как они удаляются от меня, а Мишутка повернулся и помахал мне рукой...
* * *
Я проснулась вся в слезах на груди у Никиты, а он поднёс к моим губам кружку уже остывшего отвар и сказал, что его нужно выпить, это Северина принесла.
Я послушно выпила и этот горький напиток. Ещё какое-то время лежала и...
И опять уснула...
Так я проспала больше суток...
Вернее: когда ненадолго просыпалась, то Сонька меня поила отваром, и я засыпала снова.
Потом я просто лежала, уставившись в одну точку...
Это ведь я не досмотрела ребёнка, это он по моей вине погиб. Мне не хотелось жить. Сердце сжималось от боли и понимания, что ничего не вернуть. Что изменить ничего нельзя.