Венчание с бесприданницей - Анастасия Туманова

– А на деле – я, и все это знают. А папенька ни во что не вмешивается, потому что знает – в противном случае я свяжу узел и уеду к тётке в Смоленск, – жёстко сказала Анастасия Дмитриевна. – Она давно меня зовёт.

– Отчего ж не едете? – удивился Никита. – В Смоленске для вас в любом случае жизнь будет интересней…

– Ах, оставьте, всё будет то же самое, – отмахнулась Остужина. – Тётушка – копия папенька плюс все женские капризы и выкрутасы. А это ещё похуже преферанса! На игру у меня хотя бы терпения хватает… Я даже замуж выйти по-людски там не смогу, потому что папенька лишит меня наследства прямо в день моего отъезда. А без приданого, сами понимаете…

– Право, господин майор не сможет…

– Сможет ещё как! – заверила Остужина. – И я об этом слышу по семь раз на дню. Так что менять шило на мыло, то есть папеньку на тётушку, мне, сами видите, смысла нет. Какая разница, в каком месте умирать? Так что же с пустошью, месье Закатов? Берёте?

Домой Закатов возвращался уже в сумерках, в глубокой задумчивости. Мимо катились голые поля. Набрякшее над ними небо обещало скорый снег. Облетевшие вётлы вдоль дороги казались сутулыми великанами. Со стороны леса доносилось тоскливое лисье тявканье. Холод забирался за воротник, и Никита машинально передёргивал плечами. Перед глазами всё ещё стояла унылая обшарпанная зала, старые кресла, дощатый пол с потёртыми половиками, портрет дамы со старинной причёской, засиженный мухами. И резкое, почти некрасивое лицо девушки, спокойно и прямо говорящей о том, что ей всё равно где умирать. «И ведь всё это так, она ничуть не интересничала… – взволнованно думал Закатов. – В самом деле, каково её положение? Ждать смерти этого старого безумца? Но такие, как правило, живут и мучают близких очень долго. Рано или поздно, разумеется, отнесут майора на погост… И что же? Что изменится для неё? Появится, конечно, кое-какое приданое, станет подлинной хозяйкой всему, но ведь молодость уйдёт… А приданое её не таково, чтобы пренебрегать этим. Выйдет с отчаяния за первого, кто посватается, будет несчастна… И ведь она всё это осознаёт и так небрежно говорит обо всём, без всяких женских ужимок и жалоб! И помочь ничем нельзя…» Закатов невольно усмехнулся, подумав о том, что и сам будет всю эту долгую зиму сидеть один в доме, как медведь в берлоге, и разгонять скуку чтением старых журналов и игрой в дурачки с Кузьмой.

Не заезжая домой, он направился к Силиным. Хозяин стоял у крыльца и о чём-то увлечённо толковал с сыном. Увидев входящего в открытые ворота барина, Прокоп кивком отослал Григория в дом и, подождав, пока тот уйдёт, скупо улыбнулся:

– Ну, как дела-то, Никита Владимирыч? Насчёт пустоши условились?

Никита подтвердил, что да, пустошь он покупает и на следующей неделе уже едет в уезд оформлять бумаги. Прокоп довольно улыбнулся:

– Вот, это дело стоящее! Ну, а барышня требинская как тебе показалась?

– Анастасия Дмитриевна? – удивился Закатов. – По-моему, весьма достойная особа. Жаль, что тратит жизнь попусту в своём захолустье… А отчего ты спрашиваешь?

– Да так… – Силин попинал носком сапога смерзшуюся кучку конского навоза. – Никита Владимирыч, ты, за ради Христа, не подумай ничего… только отчего б тебе на ней не жениться, к примеру? На Остужиной-то? Ежели сам видишь, что барышня стоящая…

Никита лишился дара речи и с минуту молча таращился на бородатое безмятежное лицо Прокопа. Затем осторожно спросил:

– Прокоп Матвеич, а… зачем? Что это тебе в голову пришло?

– Как «зачем»? – пожал плечами Силин. – Сам рассуди: во-первых, хозяйку в дом при любом раскладе надобно. Феоктиста твоя уж одной ногой на погосте, куда ж ей за девками и домом присматривать? Тебя, коли сам думаешь хозяйством заниматься, так и вовсе в дому не дождёшься, хозяйство постоянного призору требует. Что ж в дому-то без хозяйки станется? Разоренье одно. Опять же, земля остужинская как раз к твоей прилипает. Соедините угодья-то – и сколько враз добра прибавится! И чересполосицы никакой, и за пустошь не платить можно, если с умом подойти… Сам рассуди! А более ни на ком в нашей местности тебе жениться не выйдет! Дочки на выданье только у Волнухиных… Да те, не в обиду будь сказано, много богаче будут, им не с руки за тебя отдавать… А Анастасии Дмитриевны положенье таково, что ты для неё божьим спасеньем будешь. Так-то ей век пропадать…

– Постой, постой, Прокоп Матвеич… – Никита чувствовал, что наряду с изумлением его разбирает безудержный смех. – Анастасия Дмитриевна, разумеется, достойна всяческих похвал… Но что, если она мне не нравится?

Силин перестал пинать навозную кучу и воззрился на своего барина со смесью сожаления и насмешки.

– Не нравится? Да чем же это? Что у ней – руки аль ноги нет? Али горбата? Аль пузом худа?

– Нет, разумеется, но…

– А чему ж ещё там не нравиться? Товар справный, бери, в барыше останешься!

– Но послушай, она всё же человек, а не вещь на ярмарке… Да и я тоже. Должна же быть какая-то расположенность… Любовь, страсть в конце концов…

– Это вот всё книжки твои, Никита Владимирыч! – убеждённо сказал Силин. – Кабы ты их в руках не держал – и слов бы таких не знал! И жисть не в пример спокойней была бы. Думаешь, я сам не по страсти женился? Ещё по какой страсти! Батюшка-покойник стращал, что все оглобли об меня обломает, коли на Мотре не женюсь, они-то с ейным отцом загодя всё обговорили… И барин покойный дозволил! И что мне было – супротив отцовской да барской воли идти? Поплакал да окрутился… И за всю жизнь не пожалел ни разу, потому – Мотря хозяйка справная, в поле впереди всех была, раньше свекрови к печи вскакивала… Да ребят здоровых между делом рожала: у нас из пятнадцати только семеро померли! И сынам старшим я сам жёнок подыскивал – от хороших отцов, работящих, не хворых. Потому – от хворой бабы в работе прок какой? И, слава богу, сколько лет живут – не в обиде на отца! А Глашку свою я три года подряд выдать не мог, потому неурожай на рожь был, и никакое приданое ей сгоношить не могли. Так что ж? На четвёртый выдал-таки! И ведь ждал сват, потому – из моей семьи дурных девок не выходит, всяк за невестку из Силиных бога возблагодарит! Вот и ждали три года! И опять же – слава богу!

– Что ж, я знаю, в крестьянстве всегда было так, – неуверенно сказал Закатов. – Но ведь образованные люди не должны…

– Всё то же самое! – пожал плечами Силин. – Страсти да любови – это всё разговор один, а вот, к примеру, кто из вашего брата согласится бесприданницу взять? То-то и оно! Любовь – она для пустого времени хороша, когда делать нечего – сиди себе с утра до ночи на диване, в ноздре кочергой ройся да думай о пустяках. А для жизни вовсе другое нужно… Гришка, чёртово семя, да чего тебе?!