Любовь холоднее смерти - Анна Малышева

Света ответила отрицательно. Ее все еще коробило, что о матери говорят в таком тоне.

– Так вот. – Он встал и вымыл руки. – У меня к тебе две просьбы. Первая – найди наши свидетельства о рождении. Постарайся сделать это сама. Если попросишь их, они запрячут бумаги так, что никогда не найдешь… Я же помню, что когда мы получали паспорта, то анкеты за нас заполняла Анна. Нам было лень – мы только расписались, и она тут же побежала сдавать документы. Я своего свидетельства в глаза не видел. Как и ты своего…

Свете смутно припомнился тот весенний день, когда они с братом отправились в местное отделение милиции. Мать пошла с ними. Она отстояла очередь, держа в руках их документы, тщательно заполнила их, потом протянула на подпись… Она волновалась, но почему бы ей и не волноваться? Ведь это были ее дети, и сегодня они становились взрослыми…

– Не видела, – согласилась Света. – Но разве свидетельство не сдают, когда получают паспорт?

– Нет. Наташка сказала.

– Твоя Наташка – прямо кладезь знаний о нормальной семье. Странно, почему она сама такая ненормальная?

– И узнай насчет музыки. – Он взглянул на часы. – Мне пора, боюсь с ними столкнуться… Спроси Анну, любит ли она петь, пела ли когда-нибудь, умеет ли играть на чем-нибудь… Постарайся сделать это не при папе.

– Мне это противно, неужели ты не понимаешь? – отрезала она. – Я не думаю, будто они что-то от нас скрывают. Скажи на милость, почему ты вдруг об этом задумался? У нас все всегда было прекрасно, она нас любила…

– Любила? Ты уверена? Вы всегда были на ножах!

Света сжала зубы и после паузы неохотно ответила:

– Она меня любила по-своему.

– Но ты никогда не чувствовала ее любви?

– Что я должна была чувствовать? – возмутилась девушка. – Она ухаживала за мной, чистила мне обувь, готовила обеды, стирала белье и убирала мою комнату. Чего же еще?

– Все это может сделать и домработница. – Он был непреклонен. – А любовь – это совсем другое.

– Уж кому и знать, как не тебе, – издевательски усмехнулась она. – Ты у нас тонко чувствующий, нежный, любящий…

– Может, и нет. Но я всегда ощущал, что мы для нее – куклы. Нечто, о чем нужно заботиться, чистить, мыть, вовремя кормить… И все.

– А чего тебе еще?

– Любви, – твердо повторил он. – Ее любви я не чувствовал никогда. Я понял это, когда увидел ту женщину с сиреневыми глазами… У нее были удивительные глаза! Она перепугалась насмерть, когда меня увидела, но я успел заметить, что она меня любит. Хотя и не приготовила мне обед, не выгладила брюки.

– Ты псих, – чуть не плача, ответила сестра. – Почему ты пытаешься свести меня с ума? Мало того, что сам свихнулся?

– Тогда скажи честно – ты сама ее любишь? Любишь мать?

Света хотела было ответить утвердительно… И вдруг запнулась. Этот вопрос никогда не возникал – она привыкла все принимать, как должное. Мать нужно любить. У нее есть мать, следовательно, она ее любит… Но вот спроси ее кто-нибудь об отце, она бы ответила немедленно – да, она его любит. Любит, хотя… Отец зачастую ее ругал – мать никогда. Отец давал деньги и снова уезжал в свои бесконечные командировски – мать оставалась дома и обихаживала Свету с братом. Отец приказывал и наказывал, а та лишь терпела их насмешки и придирки и сама выполняла приказания… И все это делалось на удивление кротко, как будто…

«Как будто для нее это все вовсе не важно. Как будто она вынуждена нас терпеть и выполнять наши пожелания. Я иногда удивлялась тому, как она все это переносит, никогда не пытается возмутиться, наказать нас… А ведь было за что! Но ей просто было все равно. Она не принимала нас близко к сердцу. Мы для нее были… Куклами. И я всегда это понимала, и Лида это поняла, когда увидела ее впервые… И еще она поняла, что я терпеть не могу… Анну».

– Мне пора. – Брат уже надевал куртку. Он успел переодеться в свежие джинсы, натянул свитер потеплее. – Наташкин телефон ты знаешь, но, кажется, он отключен за неуплату, так что толку никакого.

– Останься, – без всякой надежды попросила она.

– Не стоит. Сделай то, о чем я тебя просил. Позвоню завтра в восемь вечера, будь дома.

В эту минуту, отдавая четкие указания, он стал удивительно похож на отца. Света покорно кивнула и поцеловала его. Закрыв дверь, девушка остановилась посреди прихожей и отчаянно прижала руки к вискам. Там бились горячие, тугие пульсы.

– Обезьяна, – пробормотала она, – проклятая обезьяна. Она-то у нас была, точно.

Родители вернулись в половине двенадцатого. Света дожидалась их, сидя перед телевизором и переключаясь с канала на канал. В конце концов она поймала себя на том, что вот уже полчаса смотрит какой-то бесконечный чемпионат по гольфу, который ловила спутниковая тарелка. Девушка едва успела решить, что одинокие игроки, потихоньку катающие мячики, выглядят как безобидные сумасшедшие, которых ради праздничка выпустили на травку… Как в дверь позвонили.

– Понравилось? – спросила она, выходя навстречу родителям.

Отец отозвался о спектакле сдержанно, но мать осталась очень довольна. Она говорила куда оживленней, чем обычно, восхищалась постановкой и выглядела помолодевшей. Ей очень шло серебристо-серое вечернее платье, к которому она надела серьги с изумрудами. Длинные волосы медного оттенка были уложены в тугой, гладкий узел чуть пониже затылка.

– Здорово выглядишь, – не выдержала Света.

Мать удивилась и неуверенно улыбнулась. Она не была избалована комплиментами от своих детей. От нее слегка попахивало сухим мартини, глаза блестели, и она показалась Свете красивой, как никогда.

– Ты ела что-нибудь? – озабоченно спросила она. – Голодная, наверное?

– Я вообще не хочу… – начала было Света и тут же поправилась: – Две отбивные съела.

– Ты их разогрела?

– Ну да, мам, что ты меня за дурочку считаешь…

– С тебя станется и холодные съесть, – возразила та и пошла в спальню – переодеваться.

Отец в это время медленно, будто нехотя расшнуровывал ботинки. Света поправила на вешалке его пальто, накинула дверную цепочку. Потопталась рядом.

– Тебе чего? – спросил он, не поднимая головы. – Он не звонил?

– Нет. – Она солгала с большим трудом. Отец с каждым днем выглядел все более мрачным, и девушка понимала, что его гложет тревога за сына. – Пап, тебе совсем не понравился спектакль или ты на меня за что-то сердишься?

– Спектакль был дрянной, все страшные, безголосые, сюжета я не понял… Иди-ка спать.

– Но я никогда не ложусь в такое время, – возмутилась она, следуя в кабинет – по пятам за отцом. – Я не маленькая! Пап, а я кое-что вспомнила, из детства. Интересно, ты помнишь?

Он в это время как раз подозрительно уставился на открытую форточку и принюхался. Света выругалась про себя. Забыла закрыть! Но пепельница была чистой, кресло стояло на законном месте… Все было в порядке, придраться не к чему.