Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

люди участвовали в карательных рейдах по селам за недоимки. Расправа над мирными жителями хорошо удавалась им, да к тому же велико было и желание отыграться.

Джелал ад-Дин подъехал к отцу. Принц явно не разделял радости остальных.

– Ты хочешь, чтобы мы потеряли тут еще полдня, отец, когда наши враги совсем близко?

В ответ старик обнажил кривую саблю. Шах посмотрел на солнце:

– Этот хан должен дорого заплатить за свою дерзость, Джелал ад-Дин. Убейте детей и подожгите все, что горит.

Глава 18

Медленно, словно исполняя ритуал, Чахэ обернула шелковой лентой руку, привязав к ней рукоять длинного кинжала. Бортэ говорила, что при первом ударе женская рука может дрогнуть или вспотеть и выронить нож. Процесс наматывания шелковой ленты вокруг пальцев и затягивание узла зубами каким-то образом успокаивали Чахэ, пока она посматривала из юрты на всадников шаха. Но затянуть в узел свой страх женщина была не в силах.

Чахэ, Бортэ и Оэлун сделали все, что могли, чтобы защитить лагерь. У них было мало времени, и более хитрые ловушки для неприятеля расставить не успели. Но по крайней мере, у всех было оружие, и Чахэ осталось только прочесть буддистскую предсмертную молитву и подготовить себя духовно. С утра было прохладно, но в воздухе как будто начинала чувствоваться духота, и день снова обещал выдаться жарким. Чахэ постаралась как можно лучше спрятать детей в своей юрте. Точно мышата, они молча лежали под горой одеял. С большим усилием отбросила Чахэ страх, запрятала его подальше, чтобы сохранить ясный ум. Некоторые вещи были предначертаны судьбой, или кармой, как называли ее индийские буддисты. Может быть, все женщины и дети сегодня умрут. Чахэ этого знать не могла. Она желала лишь получить шанс впервые в жизни убить человека, чтобы исполнить долг перед мужем и детьми.

Перевязанная лентой правая рука задрожала, как только Чахэ взялась за клинок, но держать оружие ей нравилось. Она черпала в нем мужество. Чахэ знала, что Чингис отомстит за нее. Если останется жив. Чахэ всеми силами старалась подавить эту мысль, когда та возникала в ее голове. Разве смогли бы мусульмане добраться до лагеря, не переступив через трупы воинов ее народа и ее мужа? Если бы Чингис был жив, он свернул бы горы, чтобы защитить лагерь. Для монгола семья значила все. Но хан до сих пор не появился на горизонте, и Чахэ боролась с отчаянием, тщетно пытаясь обрести душевный покой.

Напоследок она глубоко вздохнула, сердце забилось медленным и тяжелым стуком, руки необычно похолодели, будто в жилах застыла кровь. Всадники подступали все ближе к монгольскому стану. Жизнь казалась лихорадочным кошмаром, лишь мигом перед долгим сном. Чахэ верила, что снова проснется, снова вернется к жизни без мучительных воспоминаний. Это утешало.

Появление шаха и его всадников в лагере всполошило табуны монгольских лошадей. Волнение среди животных и странная тишина вокруг казались шаху недобрым предзнаменованием. Шах огляделся по сторонам, посмотрел на своих воинов. Возможно, и у них появилось дурное предчувствие? Но воины, ослепленные жаждой расправы, как будто ничего такого не замечали и только пригнулись в седле, держа саблю наизготове.

Впереди лениво поднимались струйки дыма. Женщины занимались стряпней. Воздух становился теплее, и ручейки пота уже бежали по спине шаха, когда он достиг первых юрт. Ворвавшись в лабиринт жилищ, всадники рассредоточились, и шах начал нервничать. Монгольские юрты были довольно высоки, за каждой могло скрываться все что угодно. Даже сидя на лошади, человек не видел, что ждет его за следующим домом, и это тревожило.

Лагерь казался покинутым. Если бы не дым очагов, Ала ад-Дин мог бы подумать, что здесь никого нет. Шах планировал прочесать лагерь в один заход, убивая всех, кто попадется на пути. Но улочки и переулки были пусты. Всадники проникали все глубже и глубже к центру, не встречая вокруг ни души. И только высоко в небе кружил орел, выискивая добычу.

Шах недооценил громадные размеры монгольского лагеря. В одном месте стояло тысяч двадцать жилищ, а может, и больше. В глуши поистине возник из пустоты целый город. Монголы обосновались на землях вдоль берегов соседней реки, и на пути шаха часто встречались деревянные рамы, на которых вялилась рыба. Притихли даже мухи. Шах недоумевал, стараясь отбросить мрачные мысли. Кое-кто из его людей начал спешиваться, намереваясь идти по юртам. Чтобы женщины были сговорчивее, вспоминал шах, следовало пригрозить им смертью детей. Он раздраженно вздохнул. Быть может, Джелал ад-Дин был все-таки прав. Если шарить по юртам, можно считать, что утро потеряно. Враги шли по их следу, вероятно, были недалеко, и шаху совсем не хотелось, чтобы его застигли в этом убогом местечке. И он в первый раз пожалел о том, что не прошел мимо лагеря.

На глазах у шаха один из друзей его сына пригнулся, чтобы отворить дверь первой юрты. Вход оказался слишком узок для могучих плеч. Вглядываясь в полумрак жилища, мусульманин просунул бородатое лицо в дверной проем. В следующее мгновение мужчина содрогнулся, ноги судорожно задергались, будто с ним случился припадок. Ала ад-Дин сам оторопел от неожиданности. К его удивлению, воин опустился на колени, затем рухнул внутрь юрты, продолжая дергать ногами.

Едва успев набрать воздуха, чтобы дать команду своим людям, шах заметил уголком глаза движение за спиной и резко махнул саблей назад. К нему кралась женщина, и кончик клинка рассек ей губу и сломал несколько передних зубов. Изо рта хлынула кровь. Женщина подалась было назад, но затем, к ужасу шаха, набросилась на него и вонзила кинжал в бедро. Второй удар сабли снес женщине голову. В тот же миг тишина сменилась оглушительным хаосом.