2010 № 1 - Евгений Гаркушев

Продолжал идти Алексей вроде бы вдоль дома, но постепенно сокращая расстояние до непонятного гражданина. Намеревался потом резко, под прямым углом, свернуть и пообщаться с незнакомцем. Проверить документы, а если их нет или разговор вызовет подозрение, то вот он, хороший повод навестить «подопечную» семейку. Спросить — не ваши ли ключики? А там слово за слово и о прежней хозяйке, Нине Ивановне, справиться. Жива ли, где теперь, когда по месту прописки собирается вернуться?

Намекнуть, что нынче не девяностые, так просто люди пропадать не могут. Найдется в таких случаях кому и вопрос задать, и ответа потребовать.

Мужичок, словно почувствовав внимание участкового, быстро встал. Бросил ключи в карман, подхватил ящичек и мелкими шажками засеменил от скамейки. Почему-то не ко второму, дальнему выходу из двора и даже не к распахнутым по случаю теплого осеннего денька подъездам, а в глухой угол, где колонной высился изувеченный, обрезанный со всех сторон экзекуторами из городских служб тополь.

— Ну, словно дети, ей-богу, — пробормотал Алексей. Уже не скрывая своих намерений, направился к дереву, за которым пытался спрятаться, очевидно, имеющий основания скрываться от милиции дедок.

Из-за ствола высунулась нога, обутая в нечто непонятное. Похожее на стилизованную под лапти мокасину древесного цвета. Зацепила угол ящика, задвинула его за тополь.

— Так, я лейтенант Сенин, предъявите ваши документы… — начал участковый, обходя дерево. И заткнулся.

В глухом углу было пусто. С двух сторон, катетами, стены. На гипотенузе — тополь и участковый.

Больше никого. Милиционер ошалело вскинул голову. Подумалось, что дедок непонятным образом по гладкому стволу взобрался наверх и теперь сидит на обрубке толстого сука.

Дерево насмешливо прошелестело немногими оставшимися ветвями. К участковому спланировал тополиный лист, нежно погладил его по щеке, будто прошептал: «Забудь, ничего не было…».

Алексей тряхнул головой, приходя в себя.

А что он тут делает? Привиделось что-то. Или задумался и забрел, куда не собирался?

Ладно, пора идти разбираться с выселенной неблагодарными детьми пенсионеркой.

…В квартире Шашковых никто не откликался. Участковый несколько раз прослушал доносящуюся изнутри мелодию из «Бригады». Подождал. Потянул на себя первую, железную дверь. Она поддалась.

Но внутренняя, деревянная была заперта. Алексей еще раз нажал на кнопку. На всякий случай постучал по черному, под кожу, утеплителю.

Из соседней квартиры высунулась старушка с бородавкой на носу.

— Дома они, — наябедничала она. — Только что тут с кем-то ругались. Трех минут не прошло.

— Так ведь не открывают, — пожал плечами Алексей.

— Так вы же в форме, вот и боятся, — по-своему объяснила ситуацию соседка. С надеждой спросила: — А ордер у вас есть?

— Будет! — пообещал то ли себе, то ли старушке, то ли двери участковый.

Решил заглянуть сюда вечером. А если придется, то завтра с утра.

Алексей был парнем упорным. Как говорят про таких людей англичане, с хваткой бульдога.

К полудню погода исправилась, разгулялась. Ветер прогнал тучи, просушил воздух и почву. Выглянуло и стало прогревать благодарную землю солнышко,

Нина Ивановна позавтракала холодным чайком с дешевеньким печеньем и карамельками (они практичнее сахара). Выбралась на теплые ступеньки. Присела, рассматривая багрово-желтую рябинку с щедрыми гроздьями ягод, ярко-зеленую, не желающую признавать подступившую осень траву, голубое с редкими белыми облачками небо.

Скрипнула калитка. За ней стоял, не решаясь войти, невысокий мужичок с разлапистой бородой. Если бы не бейсболка с надписью «Лесоэкспорт», его можно было принять за выбравшегося из тайги лешего, решившего по непонятной причине стать домовым.

— Добрый день, — поздоровалась пенсионерка. — Если ко мне, так заходите, что у порога-то стоять?

— Благодарствую, — воспользовался приглашением гость. — Я, Нина Ивановна, к вам из города. С посланием от дочки.

— Еще что случилось? — подняла блеснувшие слезой глаза хозяйка. Ничего хорошего от жизни она не ждала. Неужели и отсюда ее прогоняют? Запросто. Продала Верка этот дом, с которым Нина Ивановна уже сжилась, как с гробом, что некогда покупали загодя, задолго до смерти. И теперь куда? Просто на улицу? Бомжевать в подступающую зиму?

— Дочка ваша с мужем отправились… в санаторий на пару лет. — Присел рядом дедок. Сказал такое, чего больше всего боялась, отчего измотанное сердечко сжалось в болезненный комок. — Отсюда вам уехать надо… Ой, вы что?

Испугался, разглядывая побледневшую пенсионерку. Коснулся ее лба мягкой морщинистой рукой, отчего сразу стало легче и покойнее.

— Вы не тревожьтесь! — заспешил, затараторил: — Они хотят, чтобы вы домой вернулись. Вот ключи. — Достал из-за пазухи, протянул знакомую связку. Вытащил оттуда же завернутую в чистую тряпицу пачку. — Деньги на первое время, десять тысяч. Коли мало, там, в сервизе между большими тарелками, еще есть.

— Что же… такое? — растерялась Нина Ивановна. Вскинула на гостя мокрые от признательности глаза. Встретилась с ним взглядом. Поверила, что так и есть. А она-то Веру кляла, обижалась на нее! Доченька. Милая, родная. Образумилась-таки.

Старушка поднялась. Перед глазами пошли круги. Дедок вскочил, подхватил под руки, давая переждать слабость. Спохватилась:

— Простите, а вас как величать?

— Шиш Мохович я, — отчего-то смутился гость. — Есть такое старое имя.

— Ну, я тогда домой, Шиш Мохович… Только с вещами как?

— Я привезу, — успокоил дедок. — Вы так, самое необходимое собирайте, и пойдем потихоньку. Электричка полвторого, я вас провожу.

— Да что у меня тут необходимого? — горько улыбнулась Нина. — Только очки да лекарства.

— Ну, их забирайте. Я пока крылечко поправлю. — Шиш Мохович вытащил из-за бездонной пазухи топорик со светлым, как безжалостно выжженные химией волосы, топорищем. Смутно знакомый Нине Ивановне. Она оглянулась, прищурилась на инструмент.

— Где-то я его уже видела?

— Ну, так у вас дома я его и взял. На время, — уточнил мастер. Легким движением развернул топор к себе, спрятал от Нины Ивановны глубокую, в виде молнии, царапину по металлу. Шепнул: — Пора отрабатывать должок.

И стал обтесывать, вправлять разбухшую ступеньку. Пока железная ржа не выела душу человека, превратив его в Хомо техникус или, того хуже, в Хомо бизнекус, его можно спасти. Если за это дело взяться умеючи.

АЛЕКСЕЙ ВЕРТ