Военные мемуары. Единство, 1942–1944 - Шарль Голль

В марте, в мае и в июне я сам был в Италии, инспектируя наши войска, и заметил в стране, особенно в Неаполе, многие тревожные признаки. Я наблюдал там картину крайней нищеты и видел, какое плачевное действие оказывает на моральное состояние населения контакт с сытыми, хорошо одетыми, хорошо снабжавшимися оккупантами. Как христианин, как латинянин, как европеец, я жестоко страдал, видя бедственное положение великого народа, которого заблуждения сбили с правильного пути, но которому мир обязан очень многим. Быть может, итальянская толпа инстинктивно угадывала мои чувства. Быть может, в дни горьких испытаний она обращала свои надежды к Франции, как это свойственно несчастным странам. Как бы то ни было, лишь только я появлялся на улице, ко мне — к великому моему удивлению — тотчас стекались люди и восторженно приветствовали меня. Наш представитель Кув де Мюрвиль, располагавший широкими и достоверными сведениями, нарисовал мне картину политического положения в Италии, раздираемой противоречивыми течениями, ибо уже тогда чувствовалось, что судьбу страны решит борьба между коммунизмом и влиянием папы. Во время своих поездок в Италию я должен был с некоторым сожалением отказаться от встреч с Умберто[84] и Бадольо.

В самом деле, не мог же я примириться с тем, что отец принца все еще носит корону, а маршал Бадольо по-прежнему является главой правительства.

Но в то время как на Западе, на берегах Средиземного моря, мы уже начали собирать плоды долгих усилий, на Востоке нам пришлось испытать большие огорчения. В государствах Леванта усилиями местных политиканов был создан кризис, которым воспользовалась Англия, — там желали, пока еще не поздно, извлечь выгоду из того, что силы Франции ослабли.

На этот раз полем действия стал Ливан. В июле 1943 там произошли выборы. После злосчастных событий, столь подорвавших престиж Франции, новый ливанский парламент, разумеется, проявил безудержный национализм. Англичане, вмешательство которых весьма повлияло на результаты выборов, хотели теперь воспользоваться этим. Возле Бехара эль Хури, избранного президентом республики, и премьер-министра Риада Сольха маячила теперь фигура Спирса, явного противника Франции, который старался набить себе цену и обещал Ливану при любых обстоятельствах покровительство Англии.

Надо сказать, что действия Спирса в Сирии и в Ливане отвечали общей линии политики, которую Великобритания задумала вести на Востоке в последний период войны. Благодаря победоносным операциям в Африке у англичан освободились многочисленные войска. Часть их отправили сражаться в Италию, а другую расположили по обоим берегам Красного моря. Семьсот тысяч английских солдат оккупировали Египет, Судан, Киренаику, Палестину, Трансиорданию, Ирак и государства Леванта. Кроме того, Лондон создал в Каире «экономический центр», и благодаря кредитным махинациям, монополии в области транспорта, могущественным блокам эта организация держала в своих руках всю внешнюю торговлю арабских стран, то есть фактически всю жизнь населения, определяла мнение видных деятелей и позицию правительства. И, наконец, присутствие в этих странах целой армии специалистов, широко снабжаемых финансовыми средствами, проникновение англичан в высшие круги, воздействие дипломатии и прекрасно организованной пропаганды — все это усиливало влияние Англии; освободившись на Востоке от угроз вражеского вторжения, она рассчитывала утвердиться там в качестве единственного сюзерена.

Мы не в состоянии были противостоять такому натиску. Три батальона сенегальцев, несколько пушек, несколько танков, два вестовых судна, дюжина самолетов — вот и все французские вооруженные силы в Леванте. Правда, к этому надо добавить сирийские и ливанские войска, то есть восемнадцать тысяч хороших солдат под нашим командованием. Но как-то они поведут себя, если в Дамаске и в Бейруте правительства займут в отношении нас недвусмысленно враждебную позицию? К тому же крайняя наша бедность лишала нас возможности предложить что бы то ни было кому бы то ни было. И, конечно, нам было бы не под силу бороться против потока тенденциозной информации, которую в случае чего все англосаксонские агентства распространили бы по всему свету. А главное, самое главное, — на горизонте уже вырисовывалось освобождение Франции, и я не желал ни в коем случае, никакими средствами вести французов, начиная с моих министров, к какой-либо иной цели. В общем, мы были слишком слабы и слишком поглощены своей основной задачей, чтобы пытаться подавить на месте все возможные посягательства на позиции Франции.

Это и произошло в ноябре. В Бейруте по причинам внутреннего порядка, вызвавшим оппозицию в парламенте, правительство оказалось в крайне затруднительном положении. В качестве отвлекающего маневра Риад Сольх[85], председатель Совета министров, и Камил Шамун, министр иностранных дел, выступили с громогласными требованиями по адресу державы, имеющей мандат на Ливан. Наш генеральный делегат в Леванте, посол Жан Эллё, видя приближение кризиса, отправился в Алжир, чтобы уведомить обо всем правительство. 5 ноября он сделал мне доклад в присутствии Катру и Масигли и получил от нас инструкции. Ему предлагалось в бурю сбросить балласт — начать в Бейруте и в Дамаске переговоры в целях передачи местным правительствам некоторых прав экономических и административных, которыми до тех пор располагали французские власти.

В то же время Эллё видел, что в принципе мы разделяем его отношение к делу и считаем, что мандат, который доверен Франции Лигой Нации, может быть сдан ею только будущим международным инстанциям и сделать это может только такое французское правительство, которое уже не будет временной властью. Именно такова была наша позиция, и мы неоднократно знакомили с нею союзников, в частности Англию, и ни разу не получали от нее никакого принципиального возражения. Если юридически независимость Сирии и Ливана имела международное признание, то лишь потому, что мы сами ей даровали эту независимость в силу своего мандата. Но по тем же самым основаниям мы и теперь вынуждены были нести некоторую ответственность за положение в Ливане, вытекающее из состояния войны, охватившей весь мир. Памятуя о трагических бедствиях, переживаемых сейчас человечеством, мы полагали, что правительства Дамаска и Бейрута могут подождать со своими претензиями до конца войны, а тогда будут улажены последние формальности, которые еще ограничивают суверенность этих государств. Несомненно, и Сирия и Ливан подождали бы, если бы Лондон не поощрял их требования и не предложил навязать их нам при поддержке английских войск.