Курорт - Бентли Литтл

— Я останусь с ними, — заявила Рейчел, и старшего Турмана это обрадовало. Она указала на дверной проем и коридор. — Идите вдвоем.

Ее муж и консьерж без лишних слов двинулись дальше.

Следовало сказать ей, что он любит ее, думал Лоуэлл. И близнецам. На всякий случай. Так поступали люди в фильмах и книгах, если отправлялись куда-то, откуда с большой долей вероятности могли не вернуться. Но настоящая жизнь, в отличие от кино, была более беспорядочной, и не всегда находилось время для верных слов или поступков.

Впереди послышался шум. Запах еды и отвратительное зловоние усилились и перемешались, так что Турман побоялся, как бы его не стошнило. Он опережал консьержа на шаг и сместился чуть в сторону, чтобы загородить ему дорогу. Чтобы быть уверенным, что Джим не ринется в зал. На успех надеяться можно было лишь в том случае, если они воспользуются всеми преимуществами, какие были в их распоряжении.

Свет в зале был еще более тусклым и неверным, чем в прошлый раз. Наверное, там горели свечи или факелы, предположил Лоуэлл, пробираясь вперед. Вода в бассейне плескалась, отбрасывая странные отсветы, и по стене прямо напротив входа плясали тени и контуры. Они походили на монстров, существ, которые никогда не существовали или жили так давно, что их облик не сохранился даже в генетической памяти людей.

Звуки стали громче и чище, чем пару секунд назад, но разобрать их было трудно. Слышалось бормотание и смешки, словно впереди шумело большое сборище людей. Что-то булькало, и временами раздавались щелчки.

Лоуэлл осторожно выглянул из-за дверного проема.

Бассейн обступили богато одетые мужчины и женщины. Элита Реаты. Эти люди не работали на курорте. Работникам, как бы высоко они ни забрались по карьерной лестнице, не было места в этом обществе. Это были богачи и матроны, которые поддерживали курорт финансово, которые давали Гаррисону деньги, когда ему требовалось расширить свои владения, и поставляли ему людей, необходимых для удовлетворения его противоестественных пристрастий.

У кромки бассейна в окружении этих господ стоял шеф-повар Реаты, одетый в типичный белый фартук и колпак. Вода бурлила, и от нее поднимался пар, отчего находиться в зале было практически невозможно. Лоуэлл заметил в бассейне овощи: морковь, цветную капусту, кабачки… Кроме того, там варились части человеческих тел: пальцы, ноги и прочее. Турман двинулся дальше, и Робинсон последовал за ним. Обитатели Реаты их не замечали, они целиком и полностью сосредоточились на созерцании бассейна. Лоуэлл не знал пока, что ему делать, но он крался вдоль стены под прикрытием полумрака, не спуская глаз с повара. Тот посыпал солью что-то лежавшее у него под ногами.

Женщина в жемчужном ожерелье, частично загораживавшая кулинара, подалась чуть в сторону от мужа, и стало видно, что там готовилось.

Под ногами у шеф-повара, готовый скатиться в воду, лежал Райан.

Турману-старшему словно врезали в живот, из него словно выкачали весь воздух и жизненные силы. Глаза у него заслезились, но не настолько, чтобы он не мог разглядеть сына. Связанный, как мясная тушка, с яблоком во рту, Райан ждал, когда его столкнут в этот кошмарный суп. Сквозь хлынувшие слезы Лоуэлл не смог толком разглядеть глаза сына, но он и так запомнил их до конца жизни — широко раскрытые, полные обиды и ужаса. Райан сознавал, что родители не подоспеют к нему на помощь, что он умрет в одиночестве.

Но этого не будет.

Он вообще не умрет.

Будь у его отца пулемет, он бы убил всех, не задумываясь. Нашпиговал бы пулями каждого из этих никчемных ублюдков, чтобы они никогда больше не ожили. Но у него не было пулемета. У него был лишь томагавк из сувенирной лавки. А у консьержа — ржавый меч. Их сметут прежде, чем они успеют убить троих или четверых.

Но это стоило того, если у Райана появится возможность сбежать.

Лоуэлл яростно утер слезы и оглянулся на Джима. От его облика кровь застыла в жилах. Консьерж восторженно смотрел на воду, и Турман понял, что старик оказался там, куда ему так хотелось попасть. Робинсон рассчитывал, что администраторы возьмут его с собой и это поможет ему отсрочить неминуемую кончину. Он и напился практически до невменяемости, осознав, что его бросили в вестибюле. Но пусть его и оставили, больной консьерж все же добрался сюда. Он сделал это всеми правдами и неправдами, и теперь у него появился шанс присоединиться к остальным, причаститься к продлевающим жизнь водам и жить еще много, много лет.

Поэтому он не захотел расставаться с мечом. Поэтому и отправился сюда с Лоуэллом.

По залу волной прошла дрожь. От сотрясения содрогнулся воздух, и собравшиеся все как один с шумом втянули воздух. Турман завертел головой. Из темноты позади повара появился Джедидайя Гаррисон — он словно прошел через потайную дверь или портал. Владелец Реаты выглядел ужасно, как на многочисленных своих портретах — только гораздо страшнее. Это был не какой-нибудь набросок, рисунок или неподвижный резной лик. Это был Создатель собственной персоной. Человек, проживший больше двухсот лет. Существо, столь могущественное и настойчивое, что смогло единолично создать посреди пустыни это поселение, вовлекающее наиболее знатных и самовлюбленных жителей Америки в его безумную клику. Гаррисон обещал им невероятно долгую жизнь в обмен на участие в своем садистском разгуле. Рот его растянулся в зловещей ухмылке, в непонятно чему довольной гримасе. Но глаза старика были мертвыми и холодными. Их взгляд был пресыщен многолетней жестокостью и развратом, изможден и уже не способен выразить ни любви, ни радости, ни страха. Это был взгляд столь далекий от обычных человеческих эмоций, что невозможно было постичь кошмарных желаний развращенного разума Джедидайи.

Лоуэллу вспомнилось первое происшествие в крытом бассейне, рассказы Рейчел о безумном садовнике и все прочие безумные случаи, которые им довелось пережить. Они с женой пришли к заключению, что курорт был живым, разумным существом. Но на самом деле он не являлся таковым. Он был лишь продолжением своего Создателя. Чем бы это ни было, ясно было одно: когда Джедидайя Гаррисон двести лет назад обнаружил источник, они поработили друг друга и теперь были связаны столь неразрывно, что невозможно было сказать, где заканчивалось одно и начиналось другое.

Дым вдруг сгустился, усилился. Свечи, наоборот, стали более тусклыми, и в зале стало еще темнее. Из мрака выступили белые фигуры, худые, похожие на призраков, с неясными, размытыми чертами вместо лиц. Они, словно по волшебству, появились из воды и стали скользить по блестящей черной поверхности. Вперед-назад, вперед-назад, от одного края к другому. Лоуэлл инстинктивно понял, что стоит им прикоснуться к нему, и он погибнет.

Собравшиеся затянули песнь. Слова были непонятные, но Турману они показались знакомыми. Он слышал их прежде.

В гриль-баре.

Да. Они звучали в одной из тех странных песен. Не успел Лоуэлл подумать об этом, как Создатель тоже запел. Голос у него был резким и хриплым, без всякого чувства ритма. Но не это затрудняло восприятие его пения. Нет, этому мешал возраст голоса, бесконечные годы и ужасное осознание того, кому этот голос служил. Этим голосом Гаррисон подтверждал свое зловещее, сверхъестественное существование.

Белые призраки в клубах пара стали двигаться быстрее, набирая скорость. От их движения пар стал рассеиваться. На мгновение на их бледных, размытых лицах проступили ясные черты.

Шеф-повар с легким поклоном отступил в сторону. Гаррисон, не прерывая пения, встал на его место во главе сборища. Грязные ботинки старика замерли прямо напротив Райана. Создатель поднял руки, словно призывая гостей к более громкому пению…

И мальчик с плеском скатился в бассейн.

Это случилось без всякого предупреждения, а Турман так сосредоточился на Джедидайе, что не заметил, как это произошло. Он резко опустил взгляд, но было слишком поздно. Райан исчез. Его сын был где-то в бурлящей воде, которая стала теперь черной.

— Райан! — закричал Лоуэлл, но гул заглушил его голос, и отчаянного крика никто не услышал.

Сын, возможно, посмотрел на него, когда скатился в воду. В надежде встретиться напоследок взглядами, увидеть сочувствие в глазах отца. Но тот смотрел непонятно куда и упустил момент. Райан умер в одиночестве, и Турман возненавидел себя за это. Он понимал, что, сколько бы ни суждено ему было прожить, он всю жизнь будет сознавать, что не уберег сына.

Такой поворот событий явно не планировался. Пение ослабло, а Гаррисон вообще замолчал. Лицо его исказила беспредельная ярость.

Райан помешал закончить ритуал.

Лоуэлл понял, что его младший сын знал об этом. Он сознательно пожертвовал собой, чтобы положить конец надеждам Создателя на возобновление источника. Он понимал, что если упадет в бассейн до условленного времени, то церемония не состоится.