Земля изначальная Наследие - Игорь Пиляев

Действительность же была проста и очевидна - перед ним стоял правитель славян ободритов, князь Новгородский и прямой потомок племянника Ария Руса. Древняя Ладога и Новгород призвали на княжение варяга, который оказался прямым отпрыском древних русских князей и сам был более чистокровным арием-славянином, чем многочисленные племена его подданных, объединив которые, его потомки смогут вскоре возродить Великое Русское государство - Святую Русь.

Глава 10

"Креститель"

Стас очень любил этот город. Город цветущих дважды в год каштанов и неторопливых, никуда не спешащих доброжелательных жителей. Город, утопающий в зелени и прохладе парков, скверов и садов. Даже в самые знойные летние дни на шумных улицах деловой части столицы всегда можно было укрыться в тени раскидистых липовых аллей или посидеть за столиками в многочисленных уличных кафе, наслаждаясь прохладой легкого речного бриза. Как-то один знакомый пожилой иностранец - кажется, немец - произнес фразу, которая навсегда отложилась в его памяти, характеризуя этот город: "Я видел много зеленых городов. В мире масса городов с огромным количеством парков, садов и скверов, но Киев - это город, расположенный внутри парка".

Многострадальный город. Подобно птице Феникс, не раз восставший из пепла и полного разрушения. Непростая судьба досталась этой древнейшей столице европейского славянского государства, раскинувшейся по обе стороны могучей реки. Разрушенный и сожженный дотла полумиллионным войском Батыя в 1240 году, а затем повторно в 1416 году войсками хана Эдигея, Киев не был сломлен и упорно восстанавливал купола своих древних церквей на высоких кручах Днепра. Находясь под четырехсотлетним игом завоевателей, коими выступали с завидной периодичностью то монголы и татары, то литовские князья и шляхта Речи Посполитой, город не утратил своих древних славянских корней.

Стас мог часами любоваться утонченной красотой линий Софиевского и Михайловского Златоверхого соборов или изысканными церквями Киево-Печерской Лавры, вид на которые во всем блеске позолоты их куполов открывался с набережной величественного Днепра. Можно было, не замечая времени, бродить по Андреевскому спуску - киевскому Монмартру, увенчанному золотом куполов Андреевской церкви, и рассматривать картины художников и фрески мастеров древнего зодчества. В такие минуты ему казалось, что вечность пришла навстречу, чтобы раскрыть свои секреты покоя, красоты и свободы. Сказочный наряд зеленых склонов весной, или белых, покрытых пушистым снегом зимой, шепот воды, свежий ветер, который наполняет грудь...

Таким этот город запомнился ему, таким он навсегда останется в памяти. Сейчас же его взору предстал совершенно иной Киев.

Стас стоял на вершине холма и с изумлением смотрел на расстилающийся перед ним ландшафт. Точку выхода из портала он задал ориентировочно в районе современной Михайловской площади, прекрасно понимая, что махины Михайловского собора в этом месте еще просто быть не может. Собора и не было, но культовое сооружение в виде огромного капища и деревянных языческих идолов присутствовало, что, собственно, было и неудивительно, поскольку основная масса храмов и церквей строилась на святых, намоленных местах.

Удивлял сам вид древнего города. Из школьных уроков истории Стас прекрасно помнил, что в конце Х века Киев являлся одним из самых крупных европейских городов, будучи столицей динамично развивающейся и постоянно расширяющей свои пределы Киевской Руси. Реальность выглядела несколько иначе и была, если можно так сказать, гораздо бледнее той красочной картинки, которую рисовало ему детское воображение. Весь город занимал не более 100 гектаров земли, обнесенной высоким двойным частоколом, и состоял преимущественно из невысоких срубленных зданий, разделенных узкими улочками. Встречались терема побогаче, принадлежавшие, видимо, местной знати, купцам или воеводам.

С высокого холма открывался роскошный вид на окрестности столицы, являвшие собой сплошную лесную чащу, прорезанную узкими грунтовыми трактами. Особенно поражал вид великой реки, мерно несущей свои воды в двух верстах восточнее крепостной стены. Днепр еще не раскинулся на несколько километров вширь, как это случится после сооружения Киевской ГЭС, а стремительно нес свои воды в сравнительно узком русле. И нынешний Подол, представленный в этом времени одинокими землянками, полями и огородами, выходил не к гранитной набережной, а к берегам полноводного ручья Почайны, являвшейся притоком Днепра. Непонятно, почему его называли ручьем. На вид это была полноценная река, впадавшая в своего старшего собрата и служившая естественной гаванью для многочисленных торговых судов и лодок.

Погруженный в свои размышления о бренности бытия и плотно закрытый от чужих глаз силовой оболочкой, усиленной мороком, Стас не сразу разобрался с тем, что происходило на его глазах. А события были явно заслуживающими внимания. Высокий широкоплечий мужчина в богатых княжеских одеждах, размахивая огромной боевой секирой, увлеченно рубил основание деревянного идола, изображавшего, по всей видимости, Перуна. Действия дровосека сопровождались одобрительным гулом окружающих дружинников и настороженным ропотом толпы, собирающейся у подножия холма. Поупражнявшись некоторое время с топором, воин передал секиру ближайшему дружиннику, а сам, вытерев пот со лба, взобрался на каменный жертвенник и поднял правую руку. Дождавшись относительной тишины, он громогласно произнес:

- Ежели кто не скажется сей миг на реке - богат, убог, нищий, работник ли - будет противен мне.

Видимо, распоряжение горожанам собраться на берегу ручья Почайны было доведено до их ведома еще накануне, поскольку многолюдная толпа уже собралась в районе пристани и с нетерпением ожидала чего-то. Проявив чудеса красноречия, князь Владимир - а в том, что перед ним находится великий князь киевский, Владимир Красно Солнышко, Стас уже нисколько не сомневался - в сопровождении своих соратников направился к пристани. Толпа горожан явно почувствовала какой-то подвох, но, подгоняемая многочисленными дружинниками, неохотно последовала за великим князем.

Стас стоял на опустевшем капище у поваленного истукана древнего бога и с нескрываемым любопытством наблюдал за разворачивающимся у его ног хрестоматийным действием, коему его современники придумают соответствующее громкое название - крещение Руси. Элементарная оценка происходящего говорила о том, что городской люд понятия не имел, с какой целью их горячо любимый правитель собрал народ на пристани. Не слишком возмутилась публика и последовавшему требованию князя забраться в воду, подтвержденному для особо непонятливых пиками дружинников.