Голубые капитаны - Владимир Казаков

— Михаил Михалыч! — довольно громко позвал Ожников и повернулся к спутникам: — Командир вертолета Донсков Владимир Максимович и второй пилот Луговая. Прибыли вчера.

Горюнов, приподнявшись, протянул через стол узкую теплую ладонь Донскову, а Луговой кивнул.

— Располагайтесь, где вам удобнее.

— На Черную Браму [3],— сказал Ожников, — рекомендую, Михал Михалыч.

— Не понял, Григорыч.

— Луговую целесообразно послать вторым пилотом на постоянную точку Черная Брама. Там она быстрее приобретет опыт.

Командир эскадрильи мельком взглянул на девушку. В черном облегающем костюме она казалась высокой и хрупкой. Пышные пряди русых волос закрывали воротник жакета. Лицо мальчишеское, курносое, нижняя губа, коротенькая и полная, напористо оттопырена, а в синих круглых глазах — растерянность.

— Что такое Черная Брама? — тревожно спросила она и коснулась пальцем округлого подбородка с ямочкой.

— Отличное место, — сказал Горюнов. — Оперативная точка в тундре, на которой экипажи выдерживают не больше недели. Вот туда Ефим Григорьевич и хочет заточить вас.

— А вы? Вы ведь хороший, да?

— Других вакансий нет, товарищ командир! — нажав на «нет», сказал Ожников. — Настоятельно рекомендую.

— Я соглашусь с тобой, Григорыч, если товарищ Луговая сумеет отпустить бороду, как средство защиты от гнуса, а пока борода растет, пусть поработает здесь, на базе. Идите, Наталья Владимировна, обживайтесь в гостинице, знакомьтесь с народом и нашим поселком. Между прочим, для служебного разговора с командиром нужно являться одетой по форме… Григорыч!

Но Ожникова в комнате уже не было — он тихо прикрыл дверь.

— Обиделся, что ли, старина? — развел руками Горюнов и, проводив взглядом уходящую короткими шажками Луговую, взял в руки летную книжку Донскова.

— Поскучайте пока, Владимир Максимович, я посмотрю ваш «летный мандат».

Ожидая продолжения беседы, Донсков полюбовался и кабинетом командира Спасательной. Темные, от времени желтые обои, стертый и потрескавшийся коричневый линолеум на полу. Особенно скорбно выглядела полоса линолеума, ведущая от двери к столу, — она была вытерта до рогожной основы. Свет падал через разноцветный витраж огромного сводчатого окна, в котором сохранилось не больше половины цветных стекол, но их цвет окрашивал предметы в комнате по-разному. Белый железный сейф в углу казался зеленоватым. Стулья у стены словно покрылись красной кирпичной пылью. Даже лысина Горюнова синевато отсвечивала. За его спиной — портрет Ленина в широкой дубовой раме, а под ним карта Кольского полуострова, раскинувшая свои румбы по всей стене. На столе кроме бумаг и чернильницы-непроливайки серый телефонный аппарат и просторная пепельница из моторного поршня, доверху набитая папиросными и сигаретными окурками. Один из них еще не успел погаснуть, и красное пятно света, брошенное витражом на край стола, наполнялось лиловым дымом. Немного чадила и трубка, положенная хозяином около пепельницы.

— Товарищ командир, — громыхнуло сверху. Горюнов поднял голову и посмотрел на хоры. — Руссов дал время посадки на руднике. Ждем дальнейших указаний.

— Напомните, что у него на борту?

— Спирт. Должен разгрузиться и — обратно.

— Никаких дополнений, полет точно по заданию! — зычно крикнул Горюнов, и мощь его голоса удвоили гулкие своды церкви.

«Тут телефона не надо, — улыбнулся Донсков, — пискни, и во всех клетушках мыши откликнутся!»

Горюнов отложил в сторону книжку, и на скуластом желтом лице прищурились маленькие светлые глазки.

— Как вижу, вы начали летать планеристом. Это хорошо! — Будто вспоминая, Горюнов смотрел в потолок. — Точный расчет без подтягивания двигателем и положить крыло на посадочный знак, верно? В этом своеобразный шик! Много славных и знаменитых летчиков начинали с планеров. Я тоже немного попарил в аэроклубе… — Теперь глаза смотрели в глаза. — Налет у вас, по аэрофлотским понятиям, не очень велик, но машин вы освоили много, а вертопланы даже испытывали, давали им путевку в небо.

— Нет, Михаил Михайлович, я не из тех испытателей, кто «учит летать самолеты», а из тех, кто преднамеренно ломает их.

— Да! Слышал, но ни разу не видел, как это делается. В общем, опыт летчика у вас приличный. А опыт политической работы?

— Нулевой, — усмехнулся Донсков.

— Вы хотите сказать?..

— Никогда не был политработником и смутно представляю службу на этой должности у вас.

Горюнов мял рукой бороду, пристально всматривался в улыбающиеся глаза Донскова.

— А ведь нам нужен не столько летчик, сколько политработник. До вас был… приборист. Как инженер — умница. Стал замполитом — характер испортился. Раздражаться начал, злиться по пустякам. Почему? Залез не в свою тарелку и понимал, что политработник он никчемный, а сознаться в этом даже самому себе боялся. Гордость и еще что-то не позволяли… Мучился сам и терял уважение людей…

— Вы бы взяли меня просто командиром вертолета?

— По документам вы неплохой пилот.

— Так вот, товарищ командир, если невмоготу будет, я сам попрошусь в рядовые. Давайте считать наш разговор только начатым. Пока попробуем выполнить приказ. Я с сегодняшнего дня приступаю к работе. Не возражаете?

— Хотя бы теоретически вы представляете свои обязанности? — не считая разговор исчерпанным, спросил Горюнов и выбил о край пепельницы сгоревший табак из трубки.

— Немного учили. Теоретически! — Донсков услышал в своем голосе резкие нотки, решил сгладить их, но это ему не удалось. — Зачеты принимать будете? Или нет?

— Каждый человек, готовясь занять пост, ставящий его над людьми, получая власть, должен подумать о ближней и дальней своей цели. Если цель не ясна, зачем же тратить горючее на взлет. Ваша цель или хотя бы общее понятие о ней? — Горюнов затянулся дымком из свеженабитой трубки; поджав нижнюю губу, выпустил клуб в бороду. Борода стала серой. — Не надо молчать, Владимир Максимович!

— Политработник — организатор жизни. Считаю: на такую работу стоит тратить горючее. Извините, товарищ командир, но больше на эту тему я пока говорить не готов.

— Ясно… Не обижайтесь. — Горюнов передернул плечами, будто его знобило. — В гостинице для вас выделен номер. Нужна ли будет квартира — со временем решим. Пойдете через площадь, увидите кирпичный двухэтажный дом с вывеской «Нерпа». Отдыхайте. До встречи! — Встав, Горюнов протянул руку, и она не показалась Донскову теплой, как при первом пожатии.

Донсков шел по площади, думал о разговоре с Горюновым, и вдруг его внимание привлекла доска «Лучших людей подразделения». Она красиво была собрана из дикого розового камня, алюминиевого уголка и стекла, в меру расцвечена, прямоугольный фундамент затянулся мохнатыми перьями зеленоватого лишайника и желтыми лепешками мха. Вот только фотографии висели на ней равного размера и качества. На самой большой красовалась физиономия Ожникова, он был в форменном кителе, при погонах майора, с ордена ми и медалями на груди. Видно, демобилизовался из армии с правом ношения формы и очень гордился этим.

Донсков, чуть задержавшись, двинулся дальше. До вечера бродил по улочкам. В «Нерпу» заявился голодный, уставший, но в хорошем настроении.

В гостиничном холле его встретили женщины. Впереди статная рыжая красавица средних лет, с лицом добрым, но отчужденно застывшим. В руках она держала деревянную статуэтку девушки-саами. Поодаль от «русской павы», как окрестил про себя женщину Донсков, пара симпатичных старушенций со швабрами в руках.

— Я штурман эскадрильи Лехнова Галина Терентьевна. — А вы — товарищ Донсков? — Сухо, служебно звучал ее голос — Горюнов приказал встретить. Добро пожаловать!.. Берите свои вещи, провожу.

Поблагодарив, Донсков с двумя тяжелыми чемоданами, неизвестно кем доставленными с квартиры бортмеханика, поплелся вслед за Лехновой на второй этаж.

— Мушшина-то холостой! — услышал он за спиной старушечий шелест.

«Откуда такие сведения? Уж не от Ожникова ли?» Показав ему дверь номера, Лехнова попрощалась:

— Ближе знакомиться будем на работе. Если вдруг неожиданно возникнут вопросы по жилью — к старушкам. Если недовольство — ко мне. Я квартируюсь на первом этаже.

— Спасибо, Галина Терентьевна!.. А статуэтка саами у вас замечательная! По-моему, я ее видел в кабинете Ожникова?

— Подарок! — буркнула Лехнова и, не сказав больше ни слова, ушла.

Номер в гостинице-общежитии с экзотическим названием «Нерпа» оказался просторным и светлым. Вместо ковров на полу распластались потертые оленьи шкуры. Два кресла, маленький столик, узкое зеркало на подставке и умывальник в углу — вот и вся обстановка. Раскладушку обещала принести одна из старушек. Вместо шкафа для одежды в стене торчали два новых гвоздя. Открытое окно затянуто противомоскитной сеткой. За окном, почти заглядывая в него, шумели вершины молодых сосен.