Голубые капитаны - Владимир Казаков

— «Капитан», начинай… Если какой рыжий промахнется — уши надеру!

Вертолет Батурина пошел вниз. При довороте матово блеснуло стекло иллюминатора. Он уже около самой высокой мачты — море размахивает ею, как огромной дубиной. Качка судна бортовая и килевая, и верхушка мачты описывает неровный эллипс. На несколько секунд вертолет замирает — пилот разглядывает границы опасной зоны.

Но вот он поворачивает машину хвостом к судну и пятится к палубе.

«Отшибает ему хвостовую балку! — волнуется Горюнов, хотя понимает, что висеть можно только носом против ветра, поэтому Батурин и подбирается к корме судна задом да еще снизился до середины мачты, где размах «дубины» меньше.

Раскаленные моторные патрубки вертолета окатила волна, и они взорвались клубами пара.

Из двери вертолета вниз поползла плетеная люлька с врачом. Трос вытравлен пока метра на три, а ветер уже подхватил и начал мотать скукожившегося в люльке человека. Если маятник коснется борта судна — врача разобьет.

Батурин изловчился и опустил машину в тот миг, когда люлька пролетала над центром кормы. На корму, связанные друг с другом, как альпинисты, выскочили несколько матросов и, поймав люльку, вытряхнули из нее врача головой вниз. Вертолет, накренившись, ушел в сторону. Бортмеханики Богунца и Руссова выбросили за борт концы толстых капроновых веревок. Батурин встал в одну линию с ними и тоже выбросил канат. На обрезе канатов полотняные красные конуса и свинцовые гири. Ветер мгновенно надул конуса и вытравил с барабанов лебедок канаты на всю длину. Теперь от каждого вертолета в сторону корабля тянулось тонкое большое щупальце с красной присоской.

Машина Батурина пошла к пляшущему на волнах судну левым бортом, щупальце коснулось палубы «Крепкого», его схватили матросы и закрепили на носу. Вертолет через мачты отнесло в подветренную сторону, и он повис высоко за кормой, как воздушный буек.

К судну, дергаясь, подходил вертолет Богунца. Метр — заминка, метр — заминка. И вдруг будто кто-то невидимый надавил на корабль, вертолет и море сверху. Вода прогнулась, вздыбясь с одного края могучим пенным валом. Накренившийся корабль понес стрелу носового крана навстречу скакнувшему вниз вертолету… Горюнов закрыл глаза. А распахнув облитые потом веки, увидел, что матросы подхватили конец нейлонового каната, а в фюзеляже вертолета зияет рваная дыра.

— Как дела, Художник? — хрипло выдавил он.

— Нормально, сквознячком только потягивает, — деланно спокойно ответил Богунец.

Руссов сработал с канатом четко, зависнув перед носом судна.

— Молодец, Кроха, — похвалил его Горюнов. — Теперь, браты, выстраивайтесь перед кораблем. Вторым пилотам руки на штурвал! Внимание… Медленно, медленно выбрать слабину… Хорошо, ребята!

Канаты натянулись. Вертолеты разошлись в стороны и зависли веером перед кораблем. С кормы в море упалстальной трос, соединяющий «Крепкий» с плотом. Теперь судну не нужен был плавучий якорь, уменьшавший скорость дрейфа. Теперь он мешал.

— Помалу вперед!

Вертолеты, опустив носы, тянули корабль в сторону от острова Кильдин. Их доставали брызги от волн, лоснили борта. Парили раскаленные патрубки.

Брошенный плот дыбился, перебрасывая через себя водяные бугры, нырял в них. Горюнов, снизившись, с сожалением рассматривал брошенный плот. Через несколько минут он войдет в белую зону бурунов, и подводные камни взрежут его понтоны.

Мощные вертолеты цугом тащили «Крепкий». На клотиках вертелись желтые моргалки: «Осторожно, не имею собственного хода».

В радионаушниках у пилотов раздался тяжелый вздох. Кто из спасателей облегчил душу? Может быть, это опять вздохнула земля…

Новичков принимают по-разному: одних равнодушно, будто работал человек тут и раньше, потом уехал куда-то и снова вернулся, другие вызывают интерес: «кто?», «откуда?» и — главное — «зачем?». Эти вопросы Владимиру Максимовичу Донскову задавали любопытный бортмеханик и его жена, у которых пришлось заночевать в день прилета.

На следующий день, когда Донсков появился на пороге кабинета инспектора по кадрам, тот принял его как-то суетливо.

— Садитесь, пожалуйста! — поспешно сказал он и покрепче водрузил на носу внушительные роговые очки. Перебирая листочки новенькой трудовой книжки, задавал вопросы, не оставляя времени на ответы.

— Тэк-с! Из армии вы ушли по собственному желанию? И из теплого местечка в Азии решили перебраться в неуютную тундру? Наверное, у вас есть друзья в Главном управлении? Не хотелось ехать в нашу тундру?

— Наоборот, с удовольствием, — успел встать Донсков.

— Тэк-с! Семейное положение? — Кадровик приблизил очки к паспорту, поднял его, посмотрел листочки на просвет. — Неужели холост? В ваши-то годы? Извините за вопрос, но мы вынуждены стоять на страже интересов покинутых детей.

Донсков оценил эрудицию кадровика, так как помнил из мифологии, что Ладас — житель Древней Спарты — бегал проворнее ветра, не оставляя следов на песке.

— Не знаю, как величать…

— Ожников. Инспектор по кадрам. Ефим Григорьевич Ожников. К вашим услугам. Извините, запамятовал представиться раньше.

— У меня жена и двое детей-малышей, Ефим Григорьевич. Паспорт получал в Москве в темпе, а свидетельство о браке и рождении детей захватить с собой не догадался.

— Думаете вызывать жену или пока отдохнете, так сказать, холостяком? — Искорки мелькнули в глазах Ожникова, укрупненных сильными линзами очков. Искорки синеватые по черному. Он поспешил погасить это короткое замыкание, опустив веки.

Приоткрылась дверь, в проеме показалось румянее мило видное лицо Наташи Луговой. Улыбка образовала ямочки на ее щеках, крупные синие глазищи смотрели вопросительно.

— Входите, входите! — позвал Ожников и сделал удивленную мину, когда Наташа поздоровалась с Донсковым. — Вы знакомы?

— Вместе совершали воздушное путешествие из Города сюда. Девушка претендует на пилотское кресло.

— Не претендует, а назначена! Женщин-пилотов у вас не жалуют, что ли? — с вызовом спросила Наташа.

— Что вы, сестричкам всегда рады, — улыбнулся Ожников. — Вы не останетесь одинокой, извините, я имею в виду другую женщину, штурмана Лехнову, с которой вы наверняка подружитесь.

— Извиняю за двусмысленность. Вот мои документы. — Наташа вынула из небольшого портфеля пачку бумаг и положила их перед кадровиком.

«Фифа! Зазнайка», — подумал с неприязнью он, а предложил ласково:

— Присаживайтесь, милая. Владимир Максимович, вы можете подождать несколько минут, а потом все вместе отправимся к командиру? Кстати, так и не ответили на вопрос о семье.

— Если дадут жилье, где можно разместиться четверым, привезу всех.

— Отлично!.. Товарищ пилотесса, посмотрим ваши, так сказать, верительные грамоты, то бишь анкеты, паспорт и тэ дэ…

Пока Ожников интересовался Луговой, заводил на нее «личное дело», Донсков незаметно приглядывался к нему. В общем-то, рассмотреть можно было только расплывшийся в ноздрях длинный и мягкий нос да верхнюю тонкую губу. Большая часть лица пряталась за массивными очками, клинобразной ухоженной седой бородой, слившейся с пушистыми баками и густой волнистой шевелюрой. Бородатых в Нме Донсков уже видел много и узнал, что густая растительность на лице — лучшая защита от комаров.

Донскову почему-то стало скучно, и он стал рассматривать комнату. Стол хозяина кабинета, шкафы с папками, полки — все из полированной карельской березы. На столе стояла искусно вырезанная из дерева статуэтка девушки-саами. На полу цветная дорожка. Стены до половины фанерованы и покрыты лаком. Комната казалась большой, потому что у нее не было потолка. Штаб ОСА разместился в старой церкви с высокими сводами. Помещение церкви перегородили легкими деревянными стенами так, что получился коридор и несколько комнат без потолков. Своды разрисованы почерневшими ликами святых, библейскими сценами. На хорах, которые тоже были видны из каждой комнаты, обосновались радисты со своим хозяйством.

Взглянув на хоры, можно было увидеть и белую веревку, спущенную из темного подкупольного чрева. Она соединялась с латунным языком небольшого колокола.

Донсков долго смотрел вверх, и ему казалось, что святые, нарисованные древними богомазами, колышутся, а грязно-белый конь Георгия Победоносца перебирает тонкими ногами. Иллюзию создавало облако табачного дыма, висящее над комнатами без потолка.

— Ну что же, пройдемте к командиру. — Ожников встал и первым вышел в коридор. Двигался медленно, слегка припадая на левую ногу, дважды резко оглянулся, будто Донсков и Луговая могли исчезнуть. От него сильно пахло тройным одеколоном.

Ожников энергично дернул ручку двери с бумажной табличкой «1», и дверь высосала в коридор острый запах трубочного табака. В тесноватом кабинете за столом с жидкими ножками, задумавшись над пачкой бумаг, сидел Горюнов.