Лучшее прощение — месть - Джакомо Ванненес

Старик на какой-то момент теряет свою уверенность.

«Он боится за ребенка и женщину, — понимает вдруг Франческо. — Значит они здесь, дома…» и уверенным жестом протягивает руку к старому колокольчику на письменном столе.

Самуэль вздрагивает, собирается закричать, но рука Франческо зажимает ему рот.

На лестнице слышатся шаги. Это Аннализа и Чезаре. Ни о чем не подозревая, они идут навстречу своей судьбе. Оживленно разговаривая, они входят в кабинет и застывают в недоумении. Но дуло пистолета делает излишними всякие объяснения.

Послушно повинуясь жесту Франческо, они подходят к столу и становятся прямо напротив Самуэля, онемевшего от ужаса.

Целясь, Франческо медленно поднимает руку. Первый выстрел, и красный цветок медленно распускается на лбу Аннализы… Она еще не успевает упасть, как тот же знак смерти запечатлевается на лбу Чезаре.

— Убийца! Подлый убийца! — кричит старик.

— Семейная традиция, не так ли, скотина? Вся разница в том, что ты предпочитал это сделать чужими руками, как было, например, с Диего. Да, да, Диего, твой племянник — импотент. Его похитили и убили по твоему приказу! Только ты, я и его жена знали, что он не переносит хлороформа. Какое интересное совпадение, не так ли? А скольких еще ты погубил, отняв у них последние средства к существованию, скольких обрек на проституцию, выбросив их за дверь?! У меня-то по крайней мере хватает храбрости самому спустить курок!

— Чего же ты ждешь? Спусти его еще раз! Убей и меня!

— Сначала мне надо сделать кое-что другое, старая свинья!

И Франческо пошел в глубину кабинета, В простенке между двумя окнами с богатыми бархатными шторами скрывалась главная драгоценность этого дома: Рембрандт. Блики камина падают на великолепную живопись.

Самуэль смертельно бледнеет, дыхание его учащается. Крик бессильной ярости рвется из его горла, когда Франческо снимает картину со стены. Но вот Франческо вынимает из кармана какой-то блестящий предмет, и крик замирает на устах старика, превращаясь в стон ужаса.

Ланцет врезается в холст и делает первый разрез. Лицо Франческо искажено болью, но оно делается еще страшнее по мере того, как один удар ножа следует за другим.

На глазах Самуэля фигуры влюбленных пронзаются безжалостным лезвием, картина превращается в лохмотья. Его сердце не выдерживает. Он наклоняет голову, тело бессильно поникает в кресле. От боли он почти теряет зрение, но не настолько, чтобы не видеть, как Франческо приканчивает его Рембрандта.

Франческо отрывает лохмотья от рамы. Бережно складывает их в узел. Старик уже не подает признаков жизни. Франческо двигается, как автомат. Идет на кухню, открывает газ самой маленькой горелки, достает из кармана таймер, отрывает от стены электрический провод и подсоединяет его к таймеру. Поднимает с пола свой узел и, перешагнув через тела Аннализы и Чезаре, направляется к двери.

В руках у него — ланцет. Если собаки бросятся, он справится с ними.

На улице темно. Несколько минут — и он уже возле машины. Франческо укладывает узел в багажник. Переодевается и включает мотор машины.

По дороге к аэропорту у него назначена встреча, но там его ждет горькое разочарование: контрабандист лежит убитый возле своей машины.

Судя по жестокости, с которой совершено убийство, это было дело рук террористов, которые прежде поручили ему переправку драгоценностей, украденных в Риме на аукционе Кристи.

Франческо не теряет присутствия духа, но он понимает, что если Граделлини будет быстро обнаружен, его собственный план может оказаться сорванным. Поэтому он отводит его машину подальше от дороги. Затем вытирает свои отпечатки и спешит в аэропорт, где еле-еле успевает сдать в багаж безобразный черный чемодан, который он, видимо, обнаружил в машине Граделлини. В чемодане — то, что осталось от Рембрандта.

— Почему вы думаете, что Граделлини был уже мертв? — спросил Ришоттани. — Ведь не исключено, что Франческо, переступивший уже опасную грань, не останавливается и перед убийством Граделлини. Может быть, тот запросил с него слишком много за переправку Рембрандта, а может ваш друг понял, что воспользоваться его услугами и оставить его живым было бы опасно для его планов или же предположил возможность шантажа. Скорее даже именно второе, потому что деньги не могли бы стать для Франческо определяющим мотивом для нового убийства. Кроме того, синьор Аарон, ваша до сих пор такая безупречная логика пока не объясняет, как он смог убить своих родственников днем позже собственного самоубийства, если это действительно самоубийство.

— Все в свое время, комиссар Ришоттани. Я самым решительным образом исключаю убийство контрабандиста моим другом. Если уж на то пошло, он скорее убил бы его после перевозки картины. Кроме того, такое варварское убийство совершенно не соответствовало бы его характеру.

Когда он мстил семейству Рубироза каждый его шаг был продуман и логичен. Он не убивал из удовольствия убивать. Им двигала ненависть к конкретным людям. Единственная жертва, которая не имела отношения к его ненависти, была та бродяга. Думаю, что он тяжело пережил эту смерть, но она была необходима для осуществления его плана.

Не забывайте, что у Франческо было три совершенно определенных задачи: защитить своих детей от разорения, отомстить и сделать это так, чтобы вина отца никоим образом не отозвалась на его детях.

Нет, нет. Граделлини был убит террористами. Они сочли его сообщником Дюваля и Павловской. Ведь именно после него они добираются и до этих двоих. Варварский способ их убийства напоминает расправу с Граделлини. Ведь могло быть и так, что Франческо вообще не видел Граделлини и никогда не был с ним знаком.

Я, пожалуй, сейчас даже больше склоняюсь именно к этому предположению. Не забудьте, что Граделлини, войди он с ним в контакт, мог бы стать очень неудобным свидетелем и поставить под угрозу весь разработанный им план.

Ну, а теперь наберитесь все-таки терпения и давайте посмотрим, каковы были последние часы жизни Франческо.

Он приезжает в «Риц». Его манеры по-прежнему безупречны. Это все тот же богатый и рафинированный джентльмен. А затем он кончает жизнь самоубийством и специально делает это так, чтобы возбудить массу подозрений. Он хотел расследования, потому что ему нужно было, чтобы вы добрались до досье, но одновременно он хотел сбить вас с толку, фабрикуя ложные улики.

Вот откуда пистолет в правой руке, необычная подпись в письме к жене, последние распоряжения в пользу Анник, хотя все и так уже принадлежало ей. Все это должно было поставить самоубийство под сомнение. Я на вашем месте, пожалуй, заподозрил бы неладное: уж слишком много было этих признаков, тогда как в комнате, наоборот, все было в порядке, окна и двери заперты, никаких следов борьбы. Как только до меня дошла весть о смерти туринского Рубирозы, я сразу понял в чем дело.

— Но как вам удалось проследить весь путь Франческо, — спросил слегка уязвленный комиссар Ришоттани, — если ни я, ни комиссар Брокар, сколько мы ни старались, не смогли размотать этот клубок?

— Не сердитесь. Мне гораздо проще было это сделать. Франческо еще за несколько лет до этих событий, припоминал как-то при мне некоторые эпизоды своей жизни и, по обыкновению, разволновавшись, крикнул: «Пусть молятся Богу, чтобы со мной ничего не случилось. Если я должен буду неизлечимо заболеть, я никого из них не оставлю в живых! Никого не пощажу, даже невинных детей!» И тогда же он рассказал мне в общих чертах, как это сделает.

— В таком случае, синьор Аарон, я не понимаю, почему вы сами не предали гласности это досье? Зачем надо было, чтобы только путем расследования мы с Брокаром смогли бы до него добраться?

— По правде говоря, когда я узнал о событиях в Турине, я решил подождать и посмотреть, к чему придет следствие. А при необходимости воспользоваться досье, чтобы запутать вас и обвинить во всем террористов.

Во всяком случае, даже если бы вы и не вышли на меня, я передал бы со временем эти документы в надежные руки. Так или иначе, заниматься их публикацией должен был бы итальянец, поскольку Италия больше других стран замешана в этом деле.

Но вернемся к Франческо. Вы не должны забывать, господин комиссар, что он постоянно возвращается мыслями к прошлому. Вспоминая разные эпизоды своей жизни, он видел их теперь в совершенно ином свете.

Приведу вам пример. Одна из теток Самуэля, теперь уже покойная, как-то раз разговорилась с Франческо о своем племяннике. «Будь осторожен, — сказала она, — Самуэль не исчадие ада, но из всех Рубироза он, пожалуй, самый зловредный. Жена держит его под каблуком, но во всем остальном он вообразил себя прямо-таки Господом Богом. В Турине он составил себе имя и отыгрывается на более слабых за все те унижения, которые терпит в собственном доме. Ты еще молод и не можешь беспристрастно судить о нем. К тому же, так или иначе, но он заменил тебе отца. Когда-нибудь ты поймешь, каков он на самом деле, но помни, что у него тысяча комплексов и он не выносит никакой критики. У него прав не тот, на чьей стороне правда, а тот, у кого кошелек толще. Деньги — вот его религия.