Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

— Почему это мы все время выползаем и выползаем? — шепотом спросил Марков, отряхиваясь.

— Потому что идиоты, — сказал Терешков.

— Что?! — сказал Терешков, озираясь.

— Идиоты, — повторил Терешков. — Пригнитесь. Теперь лезьте. Смелее, смелее…

Из записок доктора Ивана Стрельцова

Когда мы передали вполне спокойного Яценко — снова такого же Ященко Антона Григорьевича, какого добыли в честном бою, — с рук на руки панкратовским гориллам, получив еще один (правда, на этот раз заполненный, но заполненный очень щедро) чек и письменную просьбу заняться поиском кадуцея, дед Григорий хмыкнул сокрушенно: «Ех, не вийшла в мене комерция, а бодай ти пропав…» — и поделился своим настолько примитивным, простодушным и чудовищным планом, что мы с Крисом только раскрыли рты, а Коломиец помрачнел и сказал:

— От же ж бандера недобитая…

Потом они долго ворчали и препирались.

А я тихонько пробрался в свою комнату (Ираида спала), достал из ящика стола завернутый в газету кадуцей и вернулся.

— Вот, ребята, — сказал я, — если вы почему-то думаете, что на этом проблемы наши кончились, так ведь нет…— и развернул сверток.

Крис наклонился над жезлом, странно вывернув голову и скосив глаза. Потом тронул его пальцем.

— Это дерево или кость? — спросил он.

— Судя по весу, камень. Или окаменевшее дерево. Я видел примерно такое. Похожее. Только то было хрупкое, а это не очень…

— Да, вон какие-то зарубки… похоже, им не стеснялись лупить по чему-то… по кому-то… Сильвестр презентовал?

— Он.

— Это здорово… Это по-настоящему здорово! Он выхватил мобильник стремительно, набрал номер. Пальцы его лихорадочно тряслись. Но голос, которым он заговорил, когда на том конце отозвались, был сухой и скучный:

— Илья Кронидович? Это Вулич. Я тут подумал немного и решил, что буду искать вашу вещь. Да. Мне потребуется несколько фотографий и, желательно, человек, который за эту вещь сколько-то времени держался. Рукой, рукой, я имею в виду. Ну, подумайте… Давайте часов в одиннадцать. В час? Ладно, буду ждать в час… — И чуть не подпрыгивая от возбуждения. — Алик, ты пока прикинь, как можно в случае чего остановить псов, — а я на крышу. Ну, наконец хоть что-то. Иван, хватай трубу!

Уже почти рассвело, и мы стояли на мокрой после короткого дождя крыше, похожие черт знает на кого. Крис сначала просто держался за свой сакс, а потом вдруг начал тихонько наигрывать — чего на моей памяти не делал никогда.

Вдруг стали слетаться птицы: воробьи, голуби. Они обсели все вокруг, радостно вереща.

А потом Крис оборвал мелодию, достал из кармана малиновое портмоне и протянул мне. Потом полез наверх, на конек.

— Что это? — не понял я.

— Открой. Там зеркальце. Смотри одним глазом в него, а вторым — на меня.

— Опять какая-то ворожба. Тем не менее я так и сделал. Сначала я видел просто Криса: как он стоит, в одной руке держит саксофон, а второй придерживается за антенну. В зеркальце — тусклом и маленьком, в форме сектора (кто-то взял и разрезал на четыре части карманное круглое) — если что-то и отражалось, то лишь темные глубины моего правого глаза. Но вдруг что-то стало происходить… нет, Крис не то чтобы раздвоился, но я его увидел и так, как он был, и еще как-то иначе: голый по пояс, он стоял на краю обрыва и играл неистово и самозабвенно. Облака плыли вровень с ним, а ниже расстилалась уступами обширная зеленая долина…

— Что ты видел? — спросил он, вернувшись, а когда я рассказал, помрачнел: — Не говори никому…

— Вставай, Ирка-тян…

Это был барон. Ираида немедленно вскочила, поклонилась.

— Иди, готовь себя. У тебя будет большой день. Мы решили выдать тебя замуж. Иван — настоящий буси и будет тебе хорошим мужем. А вечером тебя ждет американский посол.

— Спасибо, учитель.

Она стояла под ледяными струями душа и пела.

Потом ей рассказали то — как оказалось, многое, — что она проспала. Дослушав, она закусила губу.

— Но ведь… Ященко — убийца. А вы его отпустили. И этот Эшигедэй. Мы будем его ловить? Или уже нет? А если поймаем — то тоже отпустим?

— Поймать и покарать — это не одно и то же,-поучительно произнес Альберт.

— А получилось вообще: поймать — это отпустить, — с досадой пробурчала Хасановна.

— Я думаю, мы все правильно сделали, — сказал Крис. — Вернули крысиного волка в нору.

— Может, и миг наивысшего блаженства шаману мы должны обеспечить? — спросила Ираида. — Чтобы у этого Монте-Кристо из Сабуровки контакт наконец замкнулся?

— Так мстят корейцы, — презрительно сказал барон. — Могут всю жизнь выжидать нужного момента, а обидчик вдруг раз — и помер. Ха! Буси должен мстить сразу. Пока не остыла кровь.

— Ну, здесь-то не приходилось опасаться преждевременной смерти обидчика, — криво усмехнулся Крис.

— Все равно я этого не понимаю, — сказала Хасановна и пошла в приемную: там что-то происходило.

— Вот мы и открыли очередную матрешку, — мрачно сказал Крис. — Ставлю бутылку «Агдама», что это даже не предпоследняя.

— Где ты найдешь «Агдам»? — спросил доктор.

Крис пробежал пальцами по столу.

— Не знаю… Что меня теперь по-настоящему тревожит — так это упомянутые старички, возлюбившие Илью нашего Кронидовича. Есть в них что-то зловещее.

— Да, — сказал Коломиец. — Чего хотел До-вгелло — я могу понять. С трудом, но могу. А вот чего те деды для себя добивались… все эти омоложения, все эти деньги, золото… Что — просто так? Не верю. Чего-то же они от этого хотели поиметь? Потому и думаю: хорошо бы найти и спросить.

Вернулась Хасановна с ослепительно белым конвертом. В конверте было приглашение Ираиде и сопровождающему ее лицу на торжественный ужин к американскому послу. Имелась также схема пути с примечанием, что автомобиль номер такой-то прибудет за гостями в шесть часов вечера…

— Найти дедов…— Крис пососал губу. — Зацепки нет. А так бы — да, неплохо, неплохо бы…

Альберт издал какой-то неясный звук, все посмотрели на него: он вроде бы за долю секунды постарел еще больше.

— Зацепка, наверное, есть…

— Но?

— Но-о… черт, не хотел я об этом говорить, думал, так и помрет это все со мной вместе…

— Что папочка-покойник стучал в КГБ?

— Не стучал, а работал у них… постой! Ты-то откуда знаешь?

— Ященко рассказал — давно. В первую еще нашу незабываемую встречу.

— Опаньки… А я-то тебя щадил, думал: как бы не травмировать нежную натуру… а ты уже все знал. И мне не говорил.

— Нежную натуру нашел. На жмурах лабать — знаешь, какие нервы становятся? Как арматурный прут на шестнадцать… Вот: сказал. Теперь разобрались. Так что там — по существу?