Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл

— Господи! — в ужасе выдохнула Лине, прикрывая рот рукой. Она покачнулась. Дрожа, она разглядывала его раны — опухшие глаза, разбитую губу, синяки на подбородке, длинный подживающий порез на щеке, шишку на лбу. Его привлекательное лицо было… уничтожено. Она прижалась спиной к двери, чтобы не упасть, будучи не в состоянии открыть рот.

— Как… кто это сделал?

— Пираты Эль Галло, — ровным голосом ответил он. — Они преследовали нас. Им показалось чертовски занятным найти свою жертву привязанной к кровати. Они получили массу удовольствия.

— О Господи, — выдохнула она. Ее затошнило. — Они сделали это с вами? — Она покачала головой. — Вы должны мне поверить, — произнесла она слабым голосом. — Я понятия не имела… Я бы не поступила так… со своим злейшим врагом. — Она протянула руку, чтобы провести пальцами по синяку у него на ключице. Он отшатнулся, но она почувствовала, что он поступил так не от боли, а от ее прикосновения. — Ваши раны нужно лечить, — пробормотала она. — Пожалуйста, позвольте мне искупить свою вину.

— Вы не можете исправить то зло, которое уже сделали.

У Лине задрожал подбородок. Она стиснула зубы, чтобы унять дрожь. Как бы больно ни ранили ее эти слова, она заслужила их. Она нанесла ему рану, причем более глубокую, чем его порезы и синяки. Глаза у него потухли от внутренней боли, подобно драгоценному камню, заброшенному и ненужному.

Усилием воли поборов головокружение, Лине встретилась с ним взглядом. Она поклялась, что каким-то образом все исправит, вылечит его. Даже если при этом ее собственное сердце разорвется, она сделает так, чтобы он снова был здоров.

— Я не могу вам объяснить, почему я сделала то, что сделала, — сказала она, — но я скажу вам следующее. — Голос у нее дрогнул. Ей пришлось отвести глаза в сторону. — Никогда еще… я не любила и не полюблю… никого… так, как вас.

Сердце замерло у Дункана в груди. Казалось, целую вечность он вообще не дышал. Очевидно, он что-то неправильно расслышал. Она обманывает тебя, подсказывал разум. Она отвернулась от него, бросила его, оставила на растерзание пиратам.

— Нет! — с трудом выдавил он.

— Да, — прошептала она. И это было так — глаза, в которых притаились боль и тревога, говорили правду.

Воспоминания об их сладком единении — как он чувствовал себя рядом с ней, внутри нее, обладал ею — нахлынули на Дункана подобно прохладной воде. Но он знал, что должен остановить этот поток, чтобы сохранить рассудок.

— Вы полагаете, ваши слова служат оправданием? — тихо спросил он.

— Нет, — мертвым голосом откликнулась Лине. — Я никогда не буду прощена, ни вами, ни своим отцом. Но по крайней мере я должна назвать вам причину. — Он хранил молчание, пока она испустила глубокий вздох и, дрожа всем телом, попыталась объяснить. — На смертном одре отец взял с меня клятву. Я не сомневалась в его правоте. Он умирал, и я… я думала, что эту клятву будет легко выполнить, но я ошибалась. — Она судорожно сглотнула. — Я пообещала своему отцу, что никогда… никогда не полюблю простолюдина. — Лине рискнула бросить на него быстрый взгляд, но выражение его лица было непроницаемым. — Если бы я знала, насколько невозможным окажется соблюсти эту клятву… — пробормотала она, и глаза ее увлажнились. — Ах, Господи, я не могу себе представить тот ад, что означает жизнь без вас, зная то райское блаженство, которое я обрела в ваших объятиях.

Дункан крепко зажмурился, пытаясь вернуть себе рассудок. Одна часть его души хотела воспарить при этих словах, другую же душили слезы.

— Я предлагал вам этот рай, предлагал навсегда, на всю жизнь. Вы отвергли его.

— Потому что я должна была. Потому что я должна и сейчас, — всхлипнула она. — Из-за моего обещания.

Дункан выругался и схватил ее за плечи.

— Каким же должно быть обещание, которое заставляет вас отвергнуть самую большую любовь в своей жизни? Или заставляет вас предать мужчину, который положил к вашим ногам свое сердце? Каким же должно быть обещание, чтобы приговорить вас к жизни без этого?

Он привлек ее к себе одной рукой, а другую запустил ей в локоны, рассыпав половину заколок. Он прильнул своим ртом к ее губам, жадно и яростно, словно намеревался выпить ее. Ее губы были горячими, как огонь, и на вкус — как мед. Он с силой прижал ее к себе, не обращая внимания на боль, целуя ее с обреченностью приговоренного к смерти.

Лине вцепилась обеими руками в отвороты его рясы, притягивая его ближе к себе. Она вернула ему поцелуй так яростно, что поранила ему разбитую губу. Она вдыхала и выдыхала воздух дрожащими губами, прижавшись лицом к его щеке. Самообладание Дункана исчезло.

— Пусть проклянет меня дьявол за то, что снова выставляю себя дураком, — хрипло пробормотал он ей в волосы. — Я хочу вас, Лине.

— Тогда дьявол проклянет нас обоих, — выдохнула она. Лине чувствовала себя так, словно окунается в бурлящий океан чувств и ощущений. Каждый нерв ее тела был натянут как струна и звенел. При каждом движении его плоть касалась ее, и она горела от желания. Губы у нее распухли, грудь ныла от неудовлетворенного желания, и, хотя она крепко прижималась к нему, она хотела оказаться еще ближе. Каждая клеточка ее тела умирала от желания соединиться с ним.

Еще раз, подумала она, еще один раз. Прежде чем встретить свою судьбу — мрачную отрешенность, которая, казалось, уже поджидала ее, чтобы остаться с ней на веки вечные, — она хотела хотя бы мельком, хотя бы один раз, но снова увидеть рай. Она готова к последствиям. Потом она согласится влачить существование, к которому ее приговорила жестокая судьба. Но до этого ей хотелось еще раз испытать его любовь.

— Пожалуйста, — взмолилась она, вцепившись в его монашеское одеяние.

Цыган не нуждался в повторном приглашении. Поморщившись, когда Лине задела его сломанные ребра, он подхватил ее на руки, понес на кровать и положил поверх пахнущего розами покрывала.

Она хотела его сейчас, хотела его как можно быстрее, чтобы не успеть передумать. Когда его развязанная ряса распахнулась, обнажая мощное свидетельство его страсти, она задрала до пояса свою бархатную накидку и нижнее белье.

Со стоном цыган опустился на нее, и его монашеское одеяние накрыло обоих, как крылья. Он зарылся лицом ей в шею и всхлипнул. Она нетерпеливо пошевелилась, пока его теплая плоть коснулась ее лона, ища, находя и проникая внутрь.

В этот раз боли не было. Ее охватило чувство настолько полного единения с ним, что у нее перехватило дыхание, когда ее тело со стоном сомкнулось вокруг его. В экстазе она сильно зажмурилась, хотя он просто держал ее. Потом она обняла его руками за шею и положила голову ему на плечо.