Над строками Нового Завета - Георгий Чистяков

Антуан де Сент-Экзюпери в написанной во время Второй мировой войны книге «Летчик на войне» много размышлял о цивилизации (civilization), вкладывая в это слово особый смысл. Цивилизация – это то главное, что есть в человеческой культуре и формирует жизнь каждого. «Цивилизация, – говорит Экзюпери, – это наследие верований, обычаев и знаний, мало-помалу накопленных веками, – иногда их трудно оправдать логически, но они содержат свое оправдание в самих себе, как дороги, если те куда-то ведут, потому что это наследие открывает человеку его внутреннюю беспредельность».

Эти слова могут быть прямо отнесены к церковной поэзии и к тем текстам, что наполняют собой старые, иной раз известные только специалистам, молитвословы. Не только могут, но, скорее всего, уже были соотнесены с ней и самим автором, потому что в следующей фразе он упоминает о монахе, который «человеком в полной мере становится именно тогда, когда, простершись ниц, неподвижно застывает в молитве».

Изучая церковную поэзию прошлого, мы, люди XX века, получаем возможность прикоснуться к внутреннему миру человека, создавшего средневековые храмы, писавшего иконы, до сих пор поражающие нас своей духовностью, и сочинявшего церковные песнопения. Но это не все. Вчитываясь в слова молитв, мы узнаём в них словно в зеркале и свои чувства, свои собственные тревоги и надежды. Вот почему знакомство со средневековой гимнографией помогает нам лучше понять не только христианскую культуру, но и самих себя, и мир, окружающий каждого из нас.

Псалмы Давидовы

На вопрос о том, что именно поют в церкви, каждый второй, без сомнения, ответит: поют псалмы. И, как это ни странно, будет прав. В самом деле, чтение и пение Псалмов Давидовых в богослужении занимает основную часть времени. Так, вечерня начинается с чтения псалма 103, продолжается пением псалма 140:

Господи, воззвал к Тебе, услышь меня,Услышь меня, Господи…Да направится молитва мояПред Тобою, как дым кадильный,Воздеяние рук моих жертва Вечерняя.

Наконец, заканчивается вечерня пением начальных стихов псалма 33: «Благословлю Господа на всякое время…» После вечерни чтением шести псалмов начинается утреня, которая завершается пением отдельных стихов из последних трех псалмов «Всякое дыхание да хвалит Господа» и т. д. Из чтения псалмов состоит повечерие, – служба, справлявшаяся в монастырях средневековой Эллады после вечери, то есть после вечерней трапезы (отсюда название), а теперь совершаемая по вечерам во время Великого поста и накануне праздников Рождества и Богоявления. Полунощница, читаемая в полночь, включает в себя чтение длинного псалма 118, в котором есть стих:

В полночь встаю славить ТебяЗа праведные суды Твои.

И у католиков, то есть в латинском обряде вечерня, комплеторий (происхождение этой службы сопоставимо с повечерием) и утреня тоже состоят из чтения псалмов. Почему? Попытаемся ответить на этот вопрос.

Псалмы входят в Ветхий Завет и представляют собой книгу из ста пятидесяти молитв, составленных разными авторами – Давидом, Соломоном, Асафом, сыновьями Корея, Эманом Эзрахитом и другими. Называются они Давидовыми совсем не по той причине, что царь Давид был их автором. Давид первым установил пение псалмов, он сам был певцом, как об этом рассказывается в исторических книгах Библии, а поэтому в дальнейшем все певцы, сочиняя новые гимны, старались подражать Давиду. Так за века сложилась входящая теперь в Библию книга Псалмов. Частью они написаны еще до Вавилонского пленения, но многие родились именно в период плена в VI веке до н. э., когда, находясь вдали от родины, евреи особенно остро испытывали то чувство, которое они назвали жаждой Бога. Об этом говорится в псалме 41:

Как томится оленьПо источникам вод,Так томится душа мояПо Тебе, о мой Боже.Жаждет душа моя Бога,Бога живого…

Олень, который томится от жажды среди раскаленных песков пустыни, и человек, оставшийся в мире, огромном и непонятном, наедине с самим собой, похожи друг на друга. Один ищет воду, чтобы не погибнуть в пустыне, другой – чтобы не потеряться окончательно, не заблудиться, не превратиться в беспомощного червя, ищет Бога. Но Бог в отличие от Амона, Осириса или Мардука, статуи которых можно найти повсюду, невидим. Поэтому язычники спрашивают: «Где же ваш Бог?» – и, не получая ответа, громко смеются. Действительно, в отличие от идолов, у которых «есть уста, но не говорят, есть уши, но не слышат» и т. д., Бог в Библии невидим для глаз, но Его присутствие повсюду открывается человеку, когда тот молится, и поэтому Он видим для сердца. Вот почему Иисус в Нагорной проповеди (Мф 5: 8) скажет: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Молитва для еврея, которому изображать Бога запрещено заповедью, это единственный способ приблизиться к Создателю, припасть к Его коленям, попросить Его о помощи. В отличие от грека, войдя в храм, он не может посмотреть на своего Бога, как это делал каждый приезжавший в Олимпию, чтобы приблизиться к Зевсу, сидящему на троне.

А ведь Зевс производил огромное впечатление на паломников. Выполненный Фидием в хрисоэлефантинной технике (золото и слоновая кость), он казался живым. Римский историк Тит Ливий (I век до н. э.) рассказывает, что когда полководец Эмилий Павел увидел статую Зевса, то был глубоко потрясен, ибо почувствовал, что находится в непосредственном присутствии божества. Для еврея же единственную надежду на встречу с Богом несет с собою молитва. Именно поэтому она идет из глубины сердца, становится жаркой и пламенной. В такой молитве человек раскрывается полностью, исповедуется от всего сердца и отдает себя Богу всего без остатка.

На библейском иврите псалмы называются (Тэхилим), то есть «Хваления», греческое же слово ψαλτήριον (от него происходит русское «псалтырь») есть перевод еврейского (мизмор) – так назывался тот струнный инструмент, игрой на котором сопровождал свое пение псалмопевец во времена Давида.

В I веке н. э., когда жил Иисус, псалмы использовались как для публичной, так и для домашней молитвы. Их пели перед едой и по завершении трапезы, благочестивые люди в большинстве своем знали эту книгу наизусть от начала до конца.

Иисус, как рассказывают евангелисты, много молился. Он молился в полном одиночестве, как об этом говорит Матфей (14: 23): «И отпустив народ, он поднялся на гору отдельно от других для молитвы, и с наступлением вечера был там один». Он проводит в молитве целые ночи, о чем сообщает Лука: «Он поднялся на гору молиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу» (6: 12). О молитве в Гефсиманском саду в тот самый вечер, когда Он был предан, рассказывают все евангелисты. Как сообщает Евангелие от Луки, Он отошел от учеников «на расстояние брошенного камня и, преклонив колени, молился, и охваченный тоскою прилежнее молился, и сделался пот его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22: 41–44). Молился Иисус и на Кресте.

Евангельские тексты, показывающие читателю Иисуса во время молитвы, бесконечно ценны тем, что в них Он предстает как человек, испытывающий боль, страх, сомнения, переживающий внутреннюю борьбу (ведь именно так переводится греческое слово αγωνία, которым евангелист Лука называет Гефсиманскую молитву). На 4-м Вселенском соборе, который состоялся в 451 году в городе Халкидоне, был, как известно, принят догмат о том, что Христос «истинно Бог и истинно человек» одновременно, причем человек «по всему нам подобный». В человеческое сознание в силу своей иррациональности этот догмат укладывается с трудом, человеку проще видеть в Христе либо только Бога, либо только человека. В XIX веке очень многие (например, Э. Ренан и Л. Толстой), увидев в Иисусе человека, начисто отказались от мысли о том, что «полнота Божия, – как говорит апостол Павел, – пребывает в Нем телесно». В XX веке – наоборот. Несмотря на то, что культура стала секулярной и ушла от религии настолько, что теперь нетрудно встретить историка, философа или писателя, который не читал Евангелия, большинство из нас, причем как верующие, так и неверующие, видят в Христе Бога, но не человека. Возможно, это связано с тем, что в нашей науке долгое время проповедовалась так называемая мифологическая теория, согласно которой все, что рассказывается об Иисусе, есть миф, а сам Он никогда на свете не жил.

Тексты, в которых мы видим, как Иисус молится, особенно рассказ о его молитве в Гефсиманском саду, возвращают нам Иисуса как человека.

Как молится Иисус? Мы знаем, что Он называет Бога словом «Абба», то есть Отец. А вернее, «Папочка», употребляя то самое обращение, что использовали, окликая своих отцов, маленькие дети. Разумеется, Иисус говорит по-арамейски; Марк (14: 36) передает это обращение в оригинале, остальные евангелисты – в греческом варианте. Немецкий библеист Ф. Хан заметил, что такое обращение к Богу просто немыслимо в устах современников Иисуса. Ни сурово следующие предписаниям Закона фарисеи, ни благочестивые кумраниты никогда не осмелились бы ни сами обращаться к Богу таким образом, ни учить этому своих слушателей. Иисус же в Нагорной проповеди семнадцать раз называет Бога Отцом или «Отцом вашим Небесным» (в арамейском оригинале здесь было, безусловно, употреблено именно слово «Абба») и учит именно так обращаться к Нему в молитве («Отче наш, иже еси на небесех…»).