Прелюдия к счастью - Лаура Гурк

Рядом с ней сидел мужчина, блондин, типичный английский денди. Он склонился к Тесс и что-то шептал ей на ухо. Уголки ее прекрасных губ приподнялись в улыбке, и Александр почувствовал, что грудь его раздирает страшная дикая боль.

Не в силах больше выносить это зрелище, в отчаянии и ужасе, он развернулся и бросился из гостиницы, не обращая внимания на дождь, хлеставший по одежде, которую одолжил ему Генри, и на самого Генри, кричащего ему что-то вслед.

Спустя два дня Александр вернулся домой. Поль и Леони ничего не спросили у него, и Александр был им за это благодарен. Потому что он вряд ли нашел бы, что ответить на их вопросы.

Он мог бы рассказать Полю и Леони правду. Тесс лгала ему все это время. Она сказала, что любит его, и он поверил. Каким же он был идиотом! Одинокий, доверчивый идиот. Теперь-то он понимал, что Тесс просто-напросто использовала его, она сказала, что любит его только затем, чтобы он разрешил ей остаться, чтобы позаботился о ней и ее ребенке.

Ее любовник, наверняка, не захотел осчастливить себя такой честью. Но, когда представилась возможность вернуться к своему любовнику, Тесс, не задумываясь, бросила Сюзанну и уехала с ним. Каждый раз, когда Александр думал о ее сладкой лжи, о том, как она его использовала и дурачила, его охватывал злой, неистовый гнев.

Александр пытался было рисовать, но даже вдохновение покинуло его.

Он взглянул на ту мазню, которую он сделал из своей последней работы, и с проклятием отшвырнул кисточку. Выйдя из мастерской, Александр спустился вниз, и взгляд его упал на портрет Тесс, который он рисовал на лугу. Она выглядит там такой счастливой… Неужели его обманывали собственные глаза? Александр смотрел на портрет и думал о том, что она и в тот момент вспоминала своего любовника, мечтала о том, чтобы он был рядом. Неужели она действительно так хорошо играла свою роль? Неужели он был все это время таким идиотом?

Александр снял картину с крюка на стене. Он отнес ее в мастерскую и завернул в льняное полотно. Оборачивая белую ткань вокруг портрета, он больше не смотрел на лицо Тесс, а закончив, поставил портрет к стене рядом с другими работами.

Выйдя из мастерской, он отправился в детскую. Сюзанна плакала. Как будто она тоже знала, что мать бросила ее. Губы Александра сжались в одну тонкую линию. Он дал себе клятву, что никогда больше не будет думать о Тесс. Не будет изводить себя вопросами. Теперь Сюзанна — его дочь. Теперь за нее отвечает он, только он. Он никогда не бросит девочку, как это сделала ее мать.

Леони, держа Сюзанну на руках, ходила по комнате, пытаясь успокоить плачущую малышку. Александр подошел к Леони и взял у нее Сюзанну.

— Вам нужно сходить с Элизой погулять, — сказал он Леони, — или нас оглушат две плачущие малышки.

— Да, месье. — Леони собралась было повернуться, но приостановилась. — Месье?

Александр взглянул в ее черные глаза, и увидев там сочувствие, отвернулся.

— Да? — спросил он.

— Мы с Полем хотели бы остаться у вас постоянно. Если, конечно, вы не против.

— Merci, Леони. Да, пожалуйста, оставайтесь. Мне понадобится ваша помощь.

— Мы подумали так же, месье. — Наклонившись, она вытащила из колыбельки Элизу и вышла, закрыв за собой дверь.

Александр опустился на стул и прижал к груди плачущую Сюзанну. Он чувствовал, что каждое всхлипывание девочки резкой болью отдается в его сердце. Смотрел, как ухватилась за его палец, словно за соломинку, ее крошечная ручонка и думал о том, что никогда не бросит и никому не даст в обиду это маленькое, хныкающее существо.

— Ну, успокойся, — прошептал Александр, целуя девочку в лобик. — Ты — моя дочка и я буду заботиться о тебе, mon enfant. Я буду заботиться о тебе. Клянусь.

Садилось солнце, и комната погружалась в сумерки. Из церкви Сант-Рафаэла раздался колокольный звон, созывающий к вечерней мессе, и каждый удар колокола печальным эхом вторил плачу Сюзанны. Александр все так же держал девочку на руках, но он уже не знал, чьи слезы намочили ее щечки, ее или же его.

Тесс смотрела, как по мраморной лестнице Обри Парк вносят чемоданы, набитые новыми красивыми платьями. Конечно ж, Найджел выбирал их во время их пятидневного пребывания в Париже и заплатил кругленькую сумму денег, чтобы их сшили за столь короткий срок. Но Найджел всегда готов был платить за то, что он хотел. Тесс сняла с себя роскошный дорожный плащ из мериносовой шерсти и без слов вручила ее горничной. Салли улыбнулась ей и застенчиво пробормотала:

— Хорошо, что вы вернулись домой, моя леди.

Но Тесс только кивнула ей и направилась к лестнице, чувствуя себя марионеткой в кукольном спектакле.

Найджел настоял на том, чтобы к обеду она переоделась. Конечно же, она не спорила, не обсуждала. Она просто одела свое шелковое платье цвета небеленого сурового полотна, которое ему нравилось. Но Тесс сделала это не из желания угодить Найджелу, а потому что он ей так велел. Она ела, улыбалась, когда нужно было улыбаться, как могла поддерживала вежливый разговор за столом, но делала все это, как во сне. Она ни о чем не думала, ничего не чувствовала.

После обеда ей было позволено уйти в свою комнату. Тесс остановилась посреди своей богато обставленной спальни, тупо глядя в сверкающий паркетный пол. На нем уже не было следов крови, заметила она.

Тесс почувствовала, что ее охватывает легкая дрожь, и вот уже все ее тело начинает колотить с такой силой, что стоять она уже не могла. Опустившись на стул, она долго сидела, не замечая, сколько времени. И она ждала.

Постепенно дрожь, сотрясающая ее тело, прекратилась, уступая место холодному, жутковатому страху. Тесс знала о том, что произойдет сегодня вечером. Найджел будет требовать от нее объяснений, а она снова будет повторять свою историю о том, как работала гувернанткой. Тесс вспомнила, как в экипаже он осматривал ее ладони. И увидел на них мозоли. Ей придется как-то объяснить их появление… Найджел наверняка не поверит ее объяснениям, но даже если и поверит, то все равно накажет ее.

Дверь открылась и Тесс замерла, вжавшись в стул. Комнату осветил свет лампы, и она услышала позади себя шаги Найджела. Все еще не оборачиваясь, она смотрела прямо перед собой, видя его отражение в оконном стекле. Тесс смотрела на него и ждала.

Он поставил лампу на столик. Потом повернулся и подошел к ней. Тесс опустила голову, уставившись на ботинки Найджела, не желая смотреть ему в лицо. И она ждала.

Он наклонился и, коснувшись пальцем подбородка Тесс, приподнял ее голову. И заглянул ей в лицо. Улыбка на лице его была мягкой, даже доброй, но она всегда пугала ее больше, чем самые гневные слова. Но только не сейчас. Сейчас Тесс ничего не боялась. Она не отрываясь смотрела прямо в его ангельски-голубые глаза.