Русская литература для всех. От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова - Игорь Николаевич Сухих

Таков обычный метод подхода Жуковского к слову: он использует не прямые, привычные словарные значения слов, а их вторичные признаки, дополнительные смыслы, экспрессивные ореолы. Таким образом, в стихах Жуковского возникает свой словарь, требующий специального понимания.

Следующие две строфы «Вечера» – описание ночи. Центральным в этом фрагменте является образ луны. Однако прямо она названа лишь однажды, в начале одиннадцатой строфы. До и после прямого изображения называются ее признаки: использованы метонимия (волшебный луч) и перифраза (О тихое небес задумчивых светило). Опять возникают отражения в воде: «Осыпан искрами во тьме журчащий ключ; / В реке дубравы отразились».

Прямое определение луны – ущербный лик – тоже строится по принципу экспрессивного ореола, вторичного значения. Это не только неполный диск, светило на ущербе, но и взгляд наблюдателя, состояние его души.

Сразу после этой строфы происходит переход от изображения к выражению, от растворенного в пейзаже чувства к прямому рассказу о нем. Этот неспешный, как журчание ручья, поток чувств и мыслей занимает двенадцать строф, всю вторую половину элегии, Жуковский перебирает важнейшие элегические темы.

Печаль об ушедшей юности: «О дней моих весна, как быстро скрылась ты, / С твоим блаженством и страданьем!» (Вместо прямого называния здесь снова используются перифраза и антитеза.)

Воспоминания о былой дружбе, ее радостях и несбывшихся обещаниях: «Где вы, мои друзья, вы, спутники мои? – О братья! о друзья! где наш священный круг?… – И где же вы, друзья?.. – А мы… ужель дерзнем друг другу чужды быть?» (Эта тема развертывается как цепь риторических вопросов, восклицаний, пропусков логических звеньев.)

Суммарному описанию элегических тем посвящены два стиха восемнадцатой строфы. Поэт вспоминает «о радостях души, о счастье юных дней, / И дружбе, и любви, и Музам посвященных».

В девятнадцатой и двадцатой строфах чувство окончательно обращается на себя. Здесь формулируется программа поэта, мысль о его назначении, его уделе. Жуковский еще раз, как музыкант, пробегает по главным элегическим темам-клавишам: рок, природа, Бог (Творец), дружба, любовь, счастье, искусство (песни), краткость жизни.

Мне рок судил: брести неведомой стезей,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать под сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

О песни, чистый плод невинности сердечной!

Блажен, кому дано цевницей оживлять

Часы сей жизни скоротечной!

В этом масштабном лирическом размышлении Жуковский не забывает об основной, заявленной в заглавии теме и о реальном течении времени. Пока поэт вспоминал, восклицал, сожалел и клялся, наступило утро. Элегия «Вечер» начинается картиной заката, а оканчивается картиной восхода: «И солнце, восходя, по рощам голубым / Спокойно блеск свой разливает…» – «И, лиру соглася с свирелью пастухов, / Поет светила возрожденье!»

Но на этой бравурной ноте, на риторическом восклицании элегия меланхолика Жуковского окончиться не может. Последняя строфа – по резкому контрасту – возвращает тему смерти. Заглядывая в будущее, поэт видит там «младую жизнь», влюбленных, пришедших – тоже вечером – к его могиле.

Так, петь есть мой удел… но долго ль?.. Как узнать?..

Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой

Придет сюда Альпин в час вечера мечтать

Над тихой юноши могилой!

Державин и Ломоносов, как мы помним, писали монументальные оды. «Вечер» – монументальная элегия Жуковского, элегия-поэма, синтезирующая многие элегические темы, мотивы, стилистические приемы.

«Море» (1822) – еще одна грань художественного мира Жуковского, элегия другого типа, другой структуры. Жизнь души здесь не выражается прямо (как в «отрывке» «Невыразимое») и не вписывается в пейзаж (как в «Вечере»), а представлена в символической форме.

Написанное введенным Жуковским в русскую поэзию амфибрахием (в данном случае нерифмованным четырехстопным) стихотворение четко делится на три части.

Первое восьмистишие – описание моря.

Безмолвное море, лазурное море,

Стою очарован над бездной твоей.

Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,

Тревожною думой наполнено ты.

Безмолвное море, лазурное море,

Открой мне глубокую тайну твою:

Что движет твое необъятное лоно?

Чем дышит твоя напряженная грудь?

Этот фрагмент парадоксален. В сущности, в «Море» нет описания моря. Присмотримся к эпитетам, которые относятся к «герою» элегии. Лишь один из них, в первом стихе (лазурное), мы можем понять как конкретную, предметную характеристику. Все остальные создают образ некоего живого (ты живо), но безмолвного существа, имеющего необъятное лоно и напряженную грудь, наполненного тревожной думой, дышащего смятенной любовью и скрывающего глубокую тайну.

Г. А. Гуковский отметил у Жуковского «преобладание качественных слов за счет предметных» и «не внешне рисующих и определяющих, а именно оценивающих, окрашивающих в тон, „лирических“ эпитетов» («Пушкин и русские романтики»).

Такими качественными, оценивающими, лирическими эпитетами и характеризуется море. Ими насыщена не только первая часть, но и вся элегия: враждебная мгла, испуганны волны, покойная бездна, сладостный блеск возвращенных небес. В этом контексте даже вроде бы предметные определения (лазурное море, далекое светлое небо) приобретают, как мы это уже наблюдали в элегии «Вечер», оценочный характер. Лазурный – это идеальный, гармонический, спокойный. Далекое и светлое – это, видимо, тоже образ гармонии и недостижимости.

Следующие два стиха – ключевые в элегии. С помощью любимого риторического вопроса Жуковский вводит в элегию нового «героя» и обозначает ее конфликт, основную проблему: «Иль тянет тебя из земныя неволи / Далекое, светлое небо к себе?..»

Далее тема развивается. Оказывается, лишь в присутствии неба, перед лицом его, отражая его жизнь, море проявляет всю полноту жизни: льется, горит, радостно блещет, ласкает, наполняется таинственной сладостью. Конечно, подобные эпитеты и метафоры можно понять и буквально: в море действительно могут отразиться и синева неба, и золотистые облака, и звезды. Но мы уже видели: Жуковский рисует не пейзаж, а предлагает символическое размышление. «Ты чисто в присутствии чистом его» – такова формула отношений моря и неба как таинственных живых сущностей в идеальном варианте.

Однако подобный идеал – лишь мгновение. Гармонические, но хрупкие отношения моря и неба нарушают появляющиеся непонятно откуда темные тучи (опять это не просто предметный, а оценочный, качественный эпитет!). Море бьется, воет, терзает враждебную мглу и наконец побеждает. Но память о враждебных обстоятельствах, о пережитом уже никогда не сможет восстановить прежнюю гармонию.

И мгла исчезает, и тучи уходят;

Но, полное прошлой тревоги своей,

Ты долго вздымаешь испуганны волны,

И сладостный блеск возвращенных небес

Не вовсе тебе тишину возвращает;

Обманчив твоей неподвижности вид: