Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

— Богдан, просит тебя наше товарищество и товарищество Георгия Непыйводы службу сослужить.

Так, начало интересное…

— Я готов, атаманы, а какую службу мне исполнить нужно?

— Ты должен упокоить бея Айдара и не попасться татарам в руки ни живым, ни мертвым. Берешься ли ты за это, казак Богдан?

— Берусь упокоить бея Айдара и не попасться татарам, и пусть поможет мне в этом Бог.

— Что просишь ты за свою службу?

— Рассказывал ли ты, батьку, Георгию то, что я тебе поведал?

— Сказывал.

— Прошу вас, атаманы, чтобы ваши казаки то, что больше десяти золотых в год добудут, давали вам на строительство ладей, крепости и другого, что нужно будет, начиная со следующего года, девять лет. Когда беду от домов наших отведем, тогда дальше видно будет, по-другому сговоримся.

— Давай, Богдан, я так тебе скажу: то, что больше десяти золотых, делим на три части — одна часть казаку, одна часть на ладьи, одна часть на крепость. Так добре тебе будет?

— Добре, батьку.

— Тогда от имени наших казаков говорю: за твою службу мы на твою просьбу согласны. Что ты скажешь, Георгий?

— От имени нашего товарищества — згода!

— Кого с собой берешь?

— Сулима, Степана, еще Давида или Ивана, как вы решите.

— Пусть Иван от нас едет — сразу мы знать будем, что да как, не надо будет лишнего ждать, — сразу предложил Георгий.

— Тогда с Богом, Богдан, времени рассиживаться нет. Пусть хранит тебя твой заступник, святой Илья.

Атаманы по очереди перекрестили меня и расцеловали в обе щеки.

Быстро вчетвером взобравшись на кручу, мы вскочили на лошадей и, выехав на дорогу, резвой рысью направились вверх по течению. Раненая нога противно ныла, демонстрируя, что ей показан покой и сухое тепло, а не тряска в седле и холодный осенний ветер. Чтоб отвлечься, я думал о том, что стал одним из тех казацких воинов, о которых читал в своем детстве и которым история не придумала названия. Это всегда были добровольцы. Если сослужить службу товариществу вызывалось несколько казаков, выбирался самый опытный. Атаманы не любили прибегать к этой крайней мере для решения военных задач, но иногда просто не было выхода. Не всегда это происходило публично в целях сохранения военной тайны, но всегда соблюдался принцип: просьба за просьбу. И шли воины попадать неприятелю в плен, чтобы, выдержав страшные муки, рассказать о фальшивых планах казаков и заманить неприятеля в приготовленную ловушку. Плыли ночью на плотиках или маленьких лодочках, груженных смолой, паклей и порохом, к османским боевым галерам, чтобы, подобравшись к крутым бортам, поджечь и, уже горящую, прибивать длинными гвоздями к судну, а потом рубиться, сколько хватит сил, с лезущими сверху турками, не давая потушить пожар. И много других подвигов совершили герои, чьи имена нечасто оставались в истории, а сами они редко возвращаясь живыми после своей службы товариществу, а еще реже — невредимыми.

Объединяли меня с ними условия найма: просьба на просьбу — и то, что на дело шел один. А в остальном задание у меня было проще и приказ другой: живым в руки не даться, мертвым желательно тоже. Было еще одно ободряющее обстоятельство. Времени на поиски у сопровождающих Айдара будет немного. Если все пойдет по плану, появиться они должны за час-полтора до заката. А ночью, в лунном свете, тем более сейчас не полнолуние, да и небо тучами затягивает, пусть попробуют меня в маскхалате найти.

Часа через три мы прискакали на место, нашли лодку и, собрав все необходимое, начали переправу. Со мной было два самострела. Длинный на основе Ахметового лука, под нормальную стрелу, и охотничий, к которому был примотан аналог лука, как на моем старом самостреле, с простым замком, от которого можно было потянуть бечевку. Его я решил использовать как отвлекающий маневр. Найдут, пока разберутся, пока то да се, а время бежит. Пристали мы к берегу и долго искали ориентиры, приметные ночью, по которым я смогу выйти на обусловленное место, где меня будет ждать лодка, которая переправится, как только стемнеет. Там к корням ивы, под водой, привязали веревку, которую лодка перетянет и по ней будет ориентироваться в темноте. Затем пошли немного вверх по течению и двинулись к тропе. Вышли мы на протоптанную тропу шагов на пятьдесят — шестьдесят выше моей лежки. Возвращаться в лес они тоже будут здесь. Если наши следы и найдут, то ничего для меня опасного в этом не будет. Да и маловероятно, что татары в сумерках сунутся в густой прибрежный лес.

Сулим и Иван разошлись в разные стороны на близлежащие возвышенности осматривать окрестности, а мы со Степаном, отсчитав от ориентира тридцать шагов, на противоположной стороне от моей лежки пристроили охотничий самострел, не особо его пряча, но так, чтобы в глаза тоже не бросался, и протянули от него в сторону ориентира бечевку, присыпая ее пылью на открытых участках. Пусть другие ломают голову, как сработал самострел, после того, как все это чудо обнаружат. Отсчитав еще двадцать шагов по тропинке и пять в сторону, нашли припрятанные веревки, засунули овчину, разобранный взведенный самострел и меня в яму. Все это накрыли крышкой. Пока мы это осуществляли, я сверлил Степану в голове дырку, чтобы он все делал так, как прошлый раз, три-четыре раза пригладил граблями, два раза высоко подбросил пыль у себя за спиной — и греби, родной, отсюда далеко-далеко. В маскировке, как нигде в жизни, можно наблюдать мудрость древнего правила: «Лучшее — враг хорошего».

Замаскировался хорошо — не выдрючивайся! Начнешь там поправлять, в другом месте подсыпать, вроде каждый отдельный кусочек стал лучше, а все вместе издалека светится, как прожектор: «Вот я тут, хватай меня». Потому что, улучшая частности, ты рушишь общую гармонию, сродство с окружением и много чего другого. Поэтому: «Руки прочь от хорошего! Лучшее будет завтра! Или нет».

Степан божился, что все сделает как надо, испуганно косясь на две запасные стрелы, вымазанные в прибрежном иле, которыми я размахивал в опасной близости от его тела. На вопрос моих спутников, зачем я это делаю, поведал, что моя бабка меня учила: если стрелу макнешь в болото, где лягушки сидели, она летит точнее. Сулим и Иван после этого долго не могли прийти в себя, единогласно присудив мне первое место на конкурсе дурацких небылиц, которые они слышали в своей жизни. Но умный Иван немного погодя шарахнул меня своей лопатой, именуемой по недоразумению пятерней, по спине, чуть не сбив с ног.

— Сулим, так це ж Богдан такое поделал, чтоб солнце на наконечниках не блестело!

Одного раза мне хватило, чтобы я на годы вперед понял: в присутствии Ивана нужно рассказывать только правду. А то следующий раз до места засады не дойду.

Надо мной все затихло, и по продолжительности звуков было ясно, что много лишнего Степан наделать не успел бы, и, слегка расслабившись, я настроился на продолжительное ожидание. Вдруг спустя несколько минут услышал негромкое топанье, не похожее на звуки, которые я слышал вчера, на пробном испытании. Не разбираясь особо в звуках, издаваемых конницей, тем не менее можно было сказать, что едет небольшой отряд, и достаточно медленно. Лихорадочно соображая, что мне делать, наконец, несколько успокоившись, продолжал прислушиваться, поняв, что, если татарский разъезд кого-то заметит, звуки поменяются. Галоп от легкой рыси отличишь сразу, даже без тренировки. Когда через некоторое время звуки начали затихать, не меняя своего темпа, окончательно расслабился и продолжил ожидать бея Айдара с сопровождением.

Позже мне рассказали, какая трагикомедия разыгралась на поверхности. Все поделав, расслабившийся Степан вышел на тропинку и побрел наверх, к месту выдвижения в прибрежный лес. Крикнув пугачом дозорным, он совершенно проигнорировал ответный крик пугачом Ивана, который в это же время заметил приближающийся татарский дозор, посчитав, что Иван ответил на его сигнал. Степан продолжил чесать вверх по тропинке, когда Сулим, который, в отличие от Степана, все понял правильно, видя это безобразие и пользуясь тем, что татары были пока скрыты дальним холмом, на котором сидел Иван, сказал Степану коротко и по-русски, кто он такой и что ему нужно сделать. Степан, подпрыгнув, резво бросился в степь, пока Сулим еще более короткой и емкой фразой не затормозил и не уложил его на землю. После того как татарский разъезд уехал, а казаки пошли дальше к лодке и на переправу, Сулим долго и обстоятельно рассказывал Степану, чем должен казак отличаться от плотника, если хочет дожить до своей свадьбы, даже если она у него намечена всего через неделю.

Не видя всего этого, я долго ломал голову, как сохранить в тайне такое секретное оружие, как наша лежка, с целью дальнейшего использования. Ведь почему пока не развита маскировка, тайные операции в этой части земного шара? В той же Японии, Корее, Китае спецподразделения по образу японских ниндзя уже были очень развиты и вовсю использовались, несмотря на отсутствие дальнобойного оружия. Ответ очевиден. Высокая плотность населения, пересеченная местность этих стран, отсутствие по той же причине большого количества лошадей приводили к доминированию пехоты в армиях и развитию естественной цепочки: пехота — разведка — диверсанты. На необозримых просторах степей, где доминировала татаро-монгольская конница и основным орудием дальнего боя был лук, вопросы маскировки и использования спецподразделений отпадали сами собой. Какой смысл маскировать отряд лучников, если перед выстрелом им нужно встать в полный рост? Этого времени опытному воину хватит, чтобы прикрыться щитом, после чего вопрос с лучниками будет решен раз и навсегда. Аналогично с лежкой. Знали бы казаки, что нужно искать под землей, придумали бы что-нибудь и нашли. Но они искали то, что видели раньше: меня в маскхалате; жителю бескрайних степей представить, что кто-то по своей воле залез под землю, в тесную яму, и оттуда еще умудрился выстрелить, — это непосильная задача, пока не увидит такое своими глазами. Это был еще один фактор, который позволял мне надеяться на успех. И хотелось этот фактор сохранить на будущее. Кто знает, когда пригодится. Я, конечно, сделаю, что смогу, но одному качественно замаскировать лежку — дело сложное. Тут уже как повезет.