Удачная охота - Павел Кузнецов

Крыша оказалась покатой, так что следующим испытанием для меня стала необходимость как-то сохранять на ней равновесие, да ещё и быстро и бесшумно перемещаясь. Виктория провела короткий инструктаж, но быстро освоить её рекомендации оказалось непросто. В очередной раз помогли сапоги, которые почти не скользили, страхуя от неожиданностей в виде птичьего помёта и прочих атрибутов нечасто убираемых крыш. А чего их убирать, если всё равно никто не увидит эффекта? Если, конечно, не считать ночных грабителей, но на них местное население вряд ли станет ориентироваться. Да и шею можно запросто сломать в процессе такой уборки. В итоге крыши убирала сама природа в лице проливного дождя, а его уже давно не было, вот и скопилось на крышах много всякой гадости.

Оказавшись наверху, я ощутил щекочущее нервы возбуждение от охоты: существовала вполне реальная опасность упасть с крыши раньше, чем удастся достичь вожделенной цели. Когда же мне пришлось перепрыгивать с крыши на крышу, ярких эмоций только прибавилось. Нет, я не боялся высоты, не боялся риска, но кто сказал, что всё это не будет щекотать мои нервы? Так и получилось. И что самое поразительное, мне эта игра со смертью сразу пришлась по вкусу, я поймал себя на том, что уже начинаю ощущать предвкушение будущей добычи, даже ноздри раздувались от возбуждения.

Возле особенно большого просвета между крышами я остановился и неверяще уставился на даму сердца, спрашивая взглядом: «Нам точно туда?». Страха не было, было лишь недоумение, ведь я привык оценивать свои реальные возможности, перепрыгнуть же такой значительный участок было не в моих силах. Женщина ободряюще мне улыбнулась и прислала мысленный образ, где я бегу, а она ногой подталкивает меня под мягкое место, заставляя перелететь на другую крышу. Я улыбнулся, сразу оценив её юмор, и получил ответную кривую усмешку. Жестом предложив мне хорошенько разбежаться, женщина изготовилась для броска. Я не стал спорить или шутить, а просто решил довериться своей возлюбленной. Разбег я начал с самого конька не слишком покатой крыши, а когда достиг её края, то краем глаза отметил метнувшуюся ко мне стремительную тень альты, и уже отталкиваясь ногой, почувствовал дополнительный толчок одновременно в область талии и лопаток. Толчковая сила прыжка сразу возросла, и я стремительно перелетел на другую сторону, даже не успев толком испугаться, а равно и сориентироваться.

Мы приземлились одновременно, причём женщина точно заранее рассчитала место приземления: оно оказалось на удивление чистым и расположенным не на самом краю соседней крыши, что позволило мне быстро поймать равновесие. Женщина подарила мне горящий огнём возбуждения взгляд, красноречивей всего показавший её внутреннее состояние. Прыжки по крышам действовали на неё ничуть не хуже, чем на меня, заставляя не просто сосредотачиваться, но и испытывать предчувствие скорой добычи. Мы миновали ещё с десяток крыш и оказались над домом, стоящим на углу площади. Площадь была небольшой, освещалась всего лишь одним фонарём, а с противоположной её стороны можно было различить вывеску какого-то увеселительного заведения.

«Самое злачное место в столице, с него мы и начнём», — прокомментировала охотница.

Спустя четверть часа от входа в злачное место отделился человек. И хотя его фигура была с нашей позиции не слишком хорошо различима, отчётливо было видно, что он идёт нетвёрдой вихляющей походкой, выдающей весьма нетрезвого посетителя увеселительного заведения. Когда силуэт пьяного поравнялся с нашим домом, и уже начал погружаться в тень переулка, за ним с площади проследовали три тени, стоящие на ногах значительно уверенней. Альта стремительно метнулась на другой край крыши, и здесь сняла с плеча лук, предложив мне сделать то же самое.

Моё зрение не способно было видеть не только деталей происходящего, но даже контуров скрывшихся в переулке людей. Перед моим взглядом предстала сплошная река тьмы, начинавшаяся сразу за краем крыши. Зрение пришло неожиданно, точно так же, как это было во время нашего ночного перемещения: альта транслировала мне в сознание чёткие образы своего восприятия. Когда трое преследователей поравнялись с пьяным, она указала мне цель, сопроводив указание требованием не убивать, а только обездвижить. Мы вскинули луки и одновременно спустили тетивы, особенно громко пропевшие в ночной тишине.

Трое профессиональных воров уже потирали руки, готовые обчистить лёгкую добычу. Мастеровой сегодня был явно при деньгах, пил хорошее (конечно, по меркам этого поганого заведения) вино, тряс тугим кошелем. После выпитого кошель опустел не слишком сильно, и это давало надежду на хорошую поживу, которой банда и решила воспользоваться. Двое младших уже почти накрыли бедолагу, когда воздух пронзил свист стрел, и обоим подельникам тут же стало не до добычи: их крики и руки, хватающиеся за торчащие из икр стрелы, красноречиво говорили о новых, гораздо более серьёзных проблемах. Проблема возникла и у главаря, потому что ещё одна стрела обожгла ему щёку, пробудив инстинкт самосохранения. Он затравленно метнулся в ближайшую подворотню, затем ещё в одну, и когда уже было собирался вздохнуть свободно, рядом пропела ещё одна стрела, а бедро отозвалось ей острой болью.

Вор снова побежал, начиная немного паниковать, а когда сразу обе икры обожгли уже две стрелы, пришедшие одновременно, его сознание окончательно охватила паника. Мужчина бежал, больше не останавливаясь, но это слабо помогало: всё новые и новые стрелы прилетали с крыш, раня и причиняя боль. Эта боль отражалась в сознании вспышками отчаяния, питала всё нарастающую панику. Все его отчаянные попытки сбить со следа преследователей ничего не давали, он всё отчетливее понимал, что будет жить, только пока движется и не даёт стрелкам хорошенько прицелиться. Думать о том, откуда появились стрелки было некогда, да и всё новые и новые вспышки боли мало способствовали ясности мышления, медленно превращая разумного человека в загнанного зверя.

Когда уже сознание практически выключилось, он неожиданно врезался во что-то, чего на дороге быть ну никак не могло, и отлетел назад. Подняв взгляд бешенных, затравленных глаз, он увидел перед собой женский силуэт и, слабо соображая, выхватил длинный кинжал.

«Он твой», — пришёл мысленный посыл охотницы. Я отчётливо ощущал её возбуждение, видел в темноте горящие огнём торжества глаза: добыча была загнанна, предстоял кульминационный момент охоты. И этот вожделенный момент женщина дарила мне; она дарила мне возможность вкусить самый сладкий плод этой травли, попробовать на себе отчаянную ярость человека, утратившего всё человеческое, отведать его страха, ощутить отчаянный укус его клинка, к которому человек обратился, как к последнему шансу выжить.