Новый Мир ( № 9 2013) - Новый Мир Новый Мир

o:p/

[1] Белов В. И. Собр. соч. в 7-ми тт. М., РИЦ «Классика», 2011. Т. 2, стр. 129.

[2] Белов Василий. Кануны. Хроника конца 20-х годов. Роман. [1972 — 1984]. Первая публикация: «Север», 1972, № 4, 5 (части первая и вторая, сокращенный вариант); «Новый мир», 1987, № 8 (часть третья).

[3] Белов Василий. Год великого перелома. Хроника начала 30-х годов. Роман. Вторая часть трилогии «Час шестый». [1988 — 1994]. Первая публикация с подзаголовком «Хроника девяти месяцев»: «Новый мир», 1989, № 3 — часть 1; 1991, № 3, 4 — часть 2; «Наш современник», 1994, № 1, 2 — часть 3.

[4] Белов Василий. Час шестый. Роман. [1997 — 1998]. Заключительная часть одноименной трилогии. Первая публикация с подзаголовком «Хроника 1932 года»: «Наш современник», 1997, № 9, 10; 1998, № 2, 3.

[5] Первая публикация — журнал «Север», 1966, № 1.

[6] О глубокой сопричастности большевизма народному духу писал Николай Бердяев в своей статье «Гибель русских иллюзий»: «Русская земля живет под властью языческой хлыстовской стихии. В стихии этой тонет всякое лицо, она несовместима с личным достоинством и личной ответственностью. Эта бесовская стихия одинаково может из недр своих выдвинуть не лица, а личины Распутина и Ленина. Русская „большевистская революция” есть грозное всемирно- реакционное явление, столь же реакционное по своему духу, как „распутинство”, как черносотенное хлыстовство». — Бердяев Н. А. Духовные основы русской революции. Опыты 1917 — 1918 гг. М., 2009, стр. 174 — 175.

[7] Жирар Рене. Козел отпущения. Перевод Г. М. Дашевского. СПб., «Издательство Ивана Лимбаха», 2010.

[8] Орлов А. С., Георгиев В. А., Георгиева Н. Г., Сивохина Т. А. История России. Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М., «Проспект», 2013, стр. 500.

[9] «Бывала на Руси и такая профессия! Необъятность бытового разнообразия, терпимость народной молвы допускали ее существование. Люди были снисходительными к таким редким нравственным отклонениям, как профессиональное нищенство, к тому же в чистом виде оно встречалось весьма редко», — пишет Белов в цикле очерков «Повседневная жизнь русского севера». Однако: «К скрытым, по народному выражению „хитрым”, молва беспощадна: разоблачат и обязательно припечатают хлесткое прозвище. Носи за бархат до конца дней своих. Мало было охотников на весь мир прослыть тунеядцем!» <http://www.rgo-sib.ru/book/kniga/185.htm> .

[10] Белов В. И. Собр. соч. Т. 4, стр. 527.

[11] Там же, стр. 526.

[12] Там же, стр. 601.

[13] Согласно Рене Жирару, «…когда общество разлаживается, то сроки уплаты сокращаются и устанавливается более скорая взаимность не только в позитивных обменах, которые сохраняются лишь поскольку они абсолютно необходимы, например, в форме бартера, но и в учащающихся враждебных, или „негативных”, обменах. Взаимность, которая в этот момент становится заметна, — это взаимность не благих, а дурных действий — взаимность оскорблений, ударов, мести и невротических симптомов»  (См.: Жирар Рене. Козел отпущения, стр. 30).

[14] На конкретно-образном и сюжетном уровнях эта же идея отказа от мести, прерывания дурного обмена выражается в сценах прямой борьбы Павла Рогова и Игнахи. Рогов не убивает Игнаху тогда, когда ему представляется возможность. Павел, тем самым, утверждает Лад, стремится закончить войну и вернуть равновесие в мир. Игнаха же — раз за разом чувствует себя обиженным и жаждет отмщения, порождая тем самым механизм коллективного насилия.

[15] Белов В. И. Лад. Очерки о народной эстетике. М., «Молодая гвардия», 1982.

[16] В 1958 году Белов был избран первым секретарем Грязовецкого райкома комсомола Вологодской области. Проработал в этой должности он 11 месяцев.

[17] Белов В. И. Собр. соч. Т. 7, стр. 21.

[18] Белов В. И. Избранное. Роман, рассказы. М., «ИТРК», 2002.

[19] Белов В. И. Собр. соч. Т. 7, стр. 11.

[20] В частности, речь идет о поддержке Беловым пропагандиста трезвого образа жизни Владимира Жданова, отличающегося агрессивной риторикой и склонностью выдавать свои тезисы за доказанные результаты научных исследований. А также о настойчивом утверждении Беловым расхожих конспирологических теорий: «Скрытые троцкисты и их новые последователи потому и подсунули народу горбачевский указ 1985 года. Народ уже открывал глаза на троцкистскую революцию, на масонов и мировой заговор против России. Не дать отрезветь до конца! Не позволить самим русским распоряжаться своей судьбой! Своей верой! Своими идеалами! И явилась тут так называемая перестройка» (Белов В. И. Собр. соч. Т. 7, стр. 134).

[21] Бердяев Н. А. Кризис искусства. (Репринтное издание). М., «Интерпринт», 1990, стр. 13.

[22] Ермаков О. Н. Свирель Вселенной. СПб., «Издательство Ивана Лимбаха», 2001.

[23] Сенчин Роман. Елтышевы. М., «Эксмо», 2009.

Мотыльки для кунстника

Андрей Иванов. Харбинские мотыльки. Роман. Таллинн, «Авенариус», 2013, 312 стр.

Андрей Иванов написал неожиданную и по-своему долгожданную книгу. Неожиданной она стала, главным образом, в контексте творчества самого писателя: прежние его тексты — от «Путешествия Ханумана на Лолланд» до «Ночи в Сен-Клу» — представляют собой попытку так или иначе осмыслить современность, пусть даже современность трактуется расширительно, захватывая детство и юность героя (например, герой интенсивно что-то вспоминает, и сам процесс воспоминания — это уникальный экзистенциальный опыт оживления прошлого, включающий его в текущее настоящее наравне с событиями этого настоящего). В новой книге современность может считываться только специалистами, задавшимися целью проанализировать подтекст или художественные приемы, использованные автором. «Харбинские мотыльки», опубликованные в журнале «Звезда» [1] и подготовленные к выходу отдельной книгой, — это исторический по своему хронотопу роман. При этом, вопреки возможным ожиданиям, с жанром исторического романа он не имеет ничего общего. Перед нами скорее роман-реконструкция, как «Орфография» Дм. Быкова или, что еще ближе, «Казароза» Л. Юзефовича. Ничего подобного у Андрея Иванова ранее не наблюдалось, а потому стало для автора своеобразным достижением, планкой, которую теперь нельзя понижать.

В новой книге действие происходит в Эстонии во времена Первой Республики. Персонажи — русские эмигранты преимущественно свободных профессий, ведущие богемный образ жизни, тот, к которому они привыкли у себя на Родине еще в эпоху Серебряного века. Но прежняя Россия исчезла, а художники, фотографы, писатели, поэты, журналисты, издатели оказались новой России не нужны, их словно сбросили с парохода современности и заключили в гетто где-то на окраине империи, которая вроде бы политически независима от Страны Советов (хотя зависима, и еще как! конец 1930-х гг. это покажет), но это ничего не значит, так как какого-либо мощного культурного центра здесь нет, а есть рядом: в СССР и стремительно гитлеризирующейся Германии. Атмосфера Ревеля и Юрьева 1920 — 1930-х гг. — атмосфера глубокой провинции, до которой доходят отголоски большой культуры. Доходят с запозданием, когда эта культура «конца века» уже перестала существовать, а потому от нее остались лишь фрагменты и какие-то внешние проявления, вроде богемного увлечения контрабандным кокаином. Такова же, например, Пермь 1920-х гг. с ее эсперантистами в «Казарозе» Л. Юзефовича: провинция как аномалия времени, законсервировавшая в себе то, что уже стало очевидным прошлым. Русские в Ревеле, который изображает Андрей Иванов, настолько замкнуты в своем кругу, что не замечают, как мир вокруг меняется и история делает еще один опасный для них поворот. По сути, они становятся эмигрантами, то есть по-настоящему ощущают свою отчужденность только тогда, когда дни независимости Эстонской Республики подходят к концу. Пророческими оказываются предсказания одной героини романа, что все или почти все русские, живущие сейчас в Ревеле, умрут в один год и год этот будет тысяча девятьсот сороковой.

Ситуация провинции с ее ограниченными рамками для самовыражения, атмосфера сгущающейся безысходности порождают порой странные феномены. Здесь ожиданно расцветает эзотерика, здесь богема вовлекается в дела контрабандистов (или воображает себя вовлеченной), здесь рождается на эмигрантской почве убогий гомункулус — русский фашизм, представленный автором как идеология униженных и умалишенных. Он не настолько страшен, как стоило бы ожидать от фашизма, поскольку нет еще зверств и преступлений Германии и ничего или почти ничего их не предвещает, он воспринимается как еще одна ипостась общего декаданса, как новая религия для узкого круга сектантов, бросившихся в него во главе с братьями Каблуковыми в состоянии тревожности и невроза, в попытке убежать от беспросветности эмигрантского существования. Фашизм расширяет их горизонт, он становится связующим и объединяющим делом: соратники эстонских русских фашистов находятся даже в Харбине, откуда приходят странные посылки с агитлитературой и китайскими мотыльками. Каблуковы на почве фашизма даже водят знакомство с Элиотом и Бердяевым, которым поначалу любопытны новые идеи и новая идеология. Братья и их соратники бредят фашизмом, не понимая всей опасности этого бреда.