Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Здесь у каждой вещи — своя история. Это кресло когда-то принадлежало галльскому вождю.

— Верцингеториксу? — удивилась я.

Поллион изумился не меньше: так, словно птица разинула клюв и заговорила по-человечьи.

— Верно. А там расположен мой самый последний трофей — вторая библиотека, для коллекции.

— А как насчет второго триклиния? — резко сказала Ливия. — Такого, куда не нужно добираться на носилках.

Торговец захохотал во все горло, будто и не расслышал в ее словах неодобрения.

— У меня уже два триклиния. Разве что прежде всех завести себе третий? Разумеется, если так будет угодно Цезарю, я буду более чем счастлив…

— Жена пошутила, — оборвал его излияния Октавиан.

— Конечно, — кисло хохотнул Поллион. — Кому нужны три комнаты для пиров?

В летнем триклинии терпеливо дожидалась гостей Горация, облаченная в изысканную тунику цвета золота и абрикосов. Я заметила, как Юлия посмотрела в глаза подруги; юной хозяйке явно хотелось более задушевной беседы наедине, однако, покорно исполняя свои обязанности, она проводила гостей на места. Из-за столиков открывался вид на воду. Просоленный теплый ветер наполняли ароматы вина.

— Словно в Александрии, — вздохнул мой брат, пригладив волосы.

— Вы постоянно жили у моря? — спросил Марцелл.

Юлия и Тиберий сидели напротив него, а хозяева пировали с Октавианом на другом конце комнаты.

— Мы бывали там каждый день. Резвились в воде, собирали ракушки у скал…

— Ах, как я хочу в Египет, — произнесла Юлия с тоской.

Сколько же раз на дню она желает быть где-нибудь еще?

— Когда-нибудь, — прошептал Марцелл, — если я стану Цезарем, мы позволим Селене с братом вернуться на трон, а взамен они покажут нам Александрию.

Девушка украдкой взглянула на отца (теперь, когда зима миновала, на его щеки вернулась краска здоровья и силы) и с тревогой произнесла:

— До этого еще далеко.

— Уже ожидаешь смерти Цезаря? С этого начинается любое предательство, — предостерег Тиберий.

— Никто здесь не заикался о смерти, — сразу же возразил Марцелл.

Приемыш Октавиана осклабился:

— Я понял, о чем она говорила.

— Ничего ты не понимаешь, — вскипела Юлия. — Сидишь тут и улыбаешься, точно поганый кот в ожидании лакомого куска с нашего стола. Думаешь, я не знаю, что ты пересказываешь отцу каждое наше слово?

— Очень надо, — хмыкнул Тиберий. — Это по части Юбы, он у нас главный соглядатай.

Девушка подалась вперед.

— Надеешься доносами заслужить доверие отца, чтобы он услал тебя на войну вместе с Агриппой? Мечтаешь сделаться полководцем и никогда больше не возвращаться в наши края? — Она фыркнула. — Этому не бывать. Папа будет удерживать тебя здесь, как марионетку на ниточках, до скончания своих дней. Марцелл — настоящий наследник, а ты — запасная спица для колеса.

В это мгновение раздался грохот хрусталя о мозаичный пол.

— Ах ты, недоумок! — рявкнул Поллион.

Сорвавшись с места, он со злобой накинулся на старика, беспомощно ползающего по полу.

— Умоляю, господин, я не хотел…

Хозяин с размаху пнул его прямо в челюсть. Приподнявшийся было раб рухнул на осколки. Горация вскочила с кушетки.

— Прошу тебя, Поллион…

— Это лучший хрусталь в нашем доме! — не унимался тот.

Юлия и Тиберий переглянулись, позабыв о своей перепалке.

— Этот мерзавец расколотил мой самый большой кубок! Октавия, кажется, желала узнать, для чего я держу угрей? — Торговец властно взглянул на стражника у дверей триклиния. — Бросить его в бассейн!

Седовласый мужчина молитвенно сложил руки перед окровавленным лицом.

— Хозяин, пожалуйста! — заверещал он вне себя от ужаса. — Пожалуйста, лучше убейте здесь, только не к угрям!

Я бросила отчаянный взгляд на Юбу с Агриппой: может, они вмешаются? И тут из-за столика поднялся Октавиан. Он вытянул перед собой руку с кубком и уронил его, разбив на тысячу мелких кусочков. Все молчали. Никто не осмелился даже вздохнуть. А Цезарь поочередно брал со стола один драгоценный предмет за другим и бросал на пол. Малые дети зажали уши от грохота. Вскоре мозаика скрылась под слоем блестящих осколков. Наконец, когда на столе ничего не осталось, Октавиан промолвил:

— Ты и меня скормишь угрям?

— Разумеется, нет, — пролепетал Поллион.

В глазах перепуганного раба стояли слезы.

— Сколько людей ты убил таким способом?

— Семерых, — прошептал старик на полу.

— И каждого — по заслугам! — взвился хозяин, гневно встряхнув подбородками.

— А этот несчастный? Он тоже заслужил смерть?

Поллион ненадолго задумался и хитро ответил:

— Нет, раз перед его глазами такой пример.

А я-то считала его последним глупцом.

— Вы очень добры, господин, — проговорил старик, весь дрожа от пережитого страха.

Вид у него был самый жалкий. Октавия отвернулась.

— Да, господин Поллион чрезвычайно добр, — подхватил Цезарь. — Настолько, что нынче же вечером отпускает тебя на свободу.

Горация ахнула. Торговцу хватило благоразумия молча склонить голову, подтверждая слова Октавиана.

На следующее утро на каждой храмовой двери, по всему Капри висели воззвания Красного Орла, восхваляющие поступок Цезаря.

Ближайшие полмесяца все только об этом и говорили. Красный Орел снова появился из тени! Видимо, посчитал, что со дня распятия того юноши с кухни прошло достаточно времени. Да, но где он скрывается? И откуда узнал о произошедшем?

— Наверное, это кто-нибудь из клана Поллиона, — предположил Марцелл, болтая ногами в бассейне.

Наша четверка дружно грелась и сохла на солнышке. В отличие от Рима здесь нам с Юлией дозволялось купаться — правда, только на вилле, где посторонний взгляд не мог увидеть нас в нагрудных и набедренных повязках.

— Или кто угодно, узнавший о случившемся, — заметил мой брат.

С того дня, как Поллион выпустил на свободу раба, любопытные приезжали на Капри даже из самих Помпей, чтобы разведать подробности. На другом конце бассейна плескалась Випсания, совершенно голая. Впрочем, нам-то с Юлией уже было что прикрывать. Я заметила, что Марцелл наблюдает за нами с каким-то новым интересом — в особенности за дочерью Цезаря, чья намокшая повязка столь соблазнительно липла к груди. Меня так и подмывало раздвинуть эту парочку, бесцеремонно усевшись посередине.

— Если человек был на той самой вилле, — рассудила Юлия, — он должен быть очень богат. Поллион не принимает кого попало.

— Зато у него немало рабов, — возразила я.

Александр нахмурился.