Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

хорошо ладим, если только они не жужжат вокруг головы, стараясь загнать копья в глаза. Вот сейчас как раз такой случай. От них не убежать; пора в укрытие, желательно за стальными пластинами. Но, пока я определяю подходящие места, огры напоминают о себе, задев плечо одним из поганых стальных шаров - едва задев, но меня разворачивает кругом.

Дерьмо.

Если бы мне дали одну треклятую секунду, я сбил бы настройку Плаща древолазов, но тут нужна концентрация, тогда как мне нужно вилять, прыгать и пригибаться, заслоняясь от огров конской поилкой, чтобы не полететь на их шаре в само Терновое Ущелье, драть его... Игра в прятки становится все более проблематичной: людная улица с богатыми лавками вмиг превратилась в пустынный город-призрак, витрины заперты, дома кажутся бункерами - еще одна хреновая новость, чистые улицы означают, что мои дружки могут не опасаться ранить случайных прохожих. А со стороны "Экзотической Любви" доносится слаженное топ-топ-топ-топ подкованных сапог в идеальной гармонии с прерывистым лязгом, как будто одурманенные кофеином гориллы бьют в стальные барабаны и, рыдай Иисус, это отряд камнеплетов. По меньшей мере с одним скальным магом.

Все это ради одного эльфийского гомошлюха? Похоже, его здесь крепко любят.

Или Кайрендал знает, кто он.

Пара грузных шагов и резкий треск с той стороны конской поилки напоминает, что обо мне никто не забывал. Место повыше. Нужно место повыше, путь там будут древолазы: стоять на каменной мостовой - не лучший способ сразиться со скальным магом.

Я качусь от поилки к широкому тротуару, качусь, пока не смогу встать спиной к стене. Одно из губительных ядер расщепляет кедровую доску менее чем в сажени от бедра, но я хотя бы на дереве с деревом за спиной, и пусть камнеплеты подождут. Лавка в двух дверях вниз по улице выступает - шесть футов укрытия от огров - и я лечу туда, пригибаясь и закрывая голову рукой. Защита головы срабатывает, вот только я получаю стальное копьецо в правую ягодицу, больно так, что меня разворачивает. Нога онемела.

Иногда полезно подставить под обстрел задницу, ведь всегда найдется сукин сын-любитель шуток, готовый вогнать тебе стрелу в зад, вместо того чтобы пробить голову. Получить выстрел в жопу - это не корзина с розами, но альтернатива бывает намного хуже.

Я падаю на колено, нога отказывается слушаться, но я ухитряюсь развернуться вдоль тротуара, ведь древолазам здесь легче всего налетать на полной скорости; кстати, хотя опытный метатель мог попасть в глаз, древолаз ранил меня в колено, значит, хотел покалечить, не убить. Плащ не означает полной невидимости: он затрагивает лишь ваш разум, не искажает пространство или дневной свет. И я широко раскрываю глаза, расслабляю расставленные руки, предоставляя делать остальное рефлексам, ведь если разум не регистрирует их, глаза-то не поражены.

И руки.

Левая мелькает у колена, половина птичьего копья торчит из тыла ладони, оно вошло не полностью лишь потому, что его держит невидимая рука копейщика. Я хватаю его за ноги правой, выкручиваю - и подставляю спиной под удар партнера. Копье пробивает его насквозь и входит в меня у левого плеча, так глубоко, что скребет по ребру чуть ниже ключицы, что не улучшает настроение даже на хреновски малую долю. Битва у нас идет более чем на равных, так что я вырываю первое копье из ладони и вонзаю второму в пах.

Слышится тонкий женский визг, летунья хватается за копье и перебирает ручками, ползет ко мне, вопя словно разъяренный бурундук - любитель грязной ругани. Ее спутник лишь воет. Вой древолаза не такой уж громкий, но врезается в уши, будто усиленный микрофоном скрип ногтя по стеклу.

- Заткнитесь. - Я усиливаю внушение, сжимая оба копья и сводя насаженных древолазов воедино. Вопли и проклятия становятся стонами и плачем. - Ох, как жаль. Вам не больно? Ну, не больше, чем моим чертовым рукам. И плечу. И колену. И я вас сорву с копий по кускам, если не прекратите эту хрень.

Похоже, они уловили послание, потому что замолкают и больше не дергаются. Или оба потеряли сознание. Или померли в моих руках. Оказывается, ни то, ни другое меня не заботит.

Ну, пора узнать, насколько глубока эта говенная лужа. - Я выхожу! У меня заложники!

Заслоняясь древолазами, я встаю, ступаю на тротуар и озираю противника. Итак: три огра, двадцать пять камнеплетов в доспехах, неведомое число древолазов и всего один очень, очень сердитый эльф. Киваю ему: - Эй, прости, дружище. Всё должно было случиться не так.

- Я не друг человеку. - Губы его так оттопыриваются, что на лице остались лишь глаза и окровавленные губы. Это моя кровь. - Дикарь, дерьмо, насильник. Убить его.

Насильник? - Эй, погоди...

- Убейте его!

- Стоять, на хрен! - Я поднимаю древолазов. - Никто не умер. Скажите.

И трясу их, чтобы ободрить. - Говорите, мать вашу.

Женщина пищит без энтузиазма: - Я еще жива, - а ее приятель звенит: - Со мной всё хорошо.

- Поняли? - кричу я. - Я никого не убил. Сегодня. Но уже недолго ждать, эти двое скоро перейдут черту и никакие детки не спасут их, хлопая в ладошки.

Все глядят без понимания. Блестяще, тупая задница: спутал древолазку с феей Динь-Динь. - Лады, слушайте. Будь я плохим парнем, кое-кто из вас уже умер бы. Эти двое - наверняка. И не только.

Я киваю на проститута: - Мог бы взять твою жизнь в баре. Дважды. Говори своим мудакам что хочешь, но я видел, на что ты годен. Знаю, что ты не дурак. А ты уяснил, на что способен я. Знаешь, что я позволил тебе жить. Дважды. Черт, трижды - я мог бы убить тебя на выходе. Но не убил. Никто не умрет, если ты не решишь иначе.

- И что, мне благодарить тебя?! Хумансы. Дикое отродье. Вы берете, берете и берете, грабите, тащите и насилуете, и желаете благодарности, если оставили жертву в живых!

- Да, мерзкие хумансы, как скажешь. Но я ведь не настолько плох, раз ты решил допустить меня к заднице.

Он белеет пуще - кроме алых зубов и теперь глаз им под стать - и вздымает руки, и воздух начинает трещать белым огнем и знаете, я вдруг вспоминаю: не важно, чем кто-то зарабатывает на жизнь, всегда полезно быть вежливым, ибо теперь, похоже, ему плевать на древолазов и на лавки и на весь драный город, лишь бы сжечь