Мародер - Беркем Атоми

Так же скучно у пятого магазина к цоколю добавился календарик за десятый год, с едва различимыми буковками. На ближнем торжке, за ДК, из грязи пришлось выворачивать немаленький камень. Идя хоронить эту странную коллекцию в Кирюхином спортзале, Ахмет спиной чувствовал, как на языке у Серба и Немца бешено крутится вопрос, как подавляемое недоумение гложет изнутри стенки их черепов. …Ниче-ниче, товарищи бойцы. Старших положено уважать, то есть бояться. Непонятное пугает лучше всего. Хрен вы хоть слово от меня насчет этой пантомимы услышите, вот так-то. Надо еще Жирику наказать, чтоб не болтал…

Промаявшись до вечера, с темнотой Ахмет вновь обошел торжки. На торже у пятого магазина было пусто; впрочем, это стало ясно еще за квартал — но Ахмет честно просидел на краешке клумбы добрые полчаса. Ничего. Никого. …Да и хер с ним, нашим легче…

Из-за перегородившей бывший проспект Победы кучи обломков дома, где в цоколе был когда-то магазин «Подарочный», показались мощные кирпичные валы старого ресторана. По хребту пролетел холодный выдох — там! Что-то важное? Нет, непохоже; почему вдруг шерсть поднялась — непонятно. Оказалось — пацан, синий и в соплях, базарить внятно не может. Или не хочет; глаза смышленые, но — мама дорогая, какие злобные. Лет шесть-семь, похожий на грызуна какого-то. …О, это стопудово Кирюхин головняк. Мне такого домой тащить нельзя — баба тут же растает, не успеешь обернуться, как это чучело станет «сыночкой» и будет в полный рост ебать мне голову. Не, товарищ детеныш, будете сыном полка имени Жириновского…

— Э, Немец. Хорька этого фиксируй, отведешь хозяину, он в курсе. Пошли, щас ближний остался — и все, хорош на сегодня.

Ахмет забрал у Немца ствол — вести это юное отродье и пасти по сторонам было нереально. Вот и последний торжок. На подходе Серб сбавил шаг — площадка торжка захламлена, укрытий полно, лучше перебдеть. Ахмет жестом остановил Немца с извивающимся пацаном на сворке — типа, постой там, пока пятак проверим. Маякнул[138] Сербу — расслабься, людей вроде как нет; но все же ткнул в сторону дальнего угла: давай, типа, обойдем — на всякий случай. Обошли, встретились напротив того самого тупичка между забором и контейнером, где Жирик отмахивался от торговцев. Встали, повесив закрытые[139] стволы на ремень. Ахмет вытащил курево, поднес Сербу прикурить. Только сделали по затяжке — и мгновенно крутанулись на месте, щелкая предохранителями, расходясь к краям прохода. Посреди тупичка замерла пойманная на подходе здоровая псина, мохнатая, как вывернутый полушубок. …Ах ты, сучара, ишь как тормознула! Знаешь ствол, да?… — синхронно подумали оба человека. Псина рыкнула — она поняла, что попала. Что она пыталась сделать — то ли подкрасться на бросок, то ли прошмыгнуть из тупичка… Ахмет понял, что псина врубается в бесполезность своей последней атаки, но все равно ее сделает. Ломанется на два пулемета. Его вдруг ожгло — …Бля! А может, не только человек!..

— Не стреляй, Серб!

— Ты че! Она уже жопой крутит!

— Три шага назад!

Люди, сближаясь, плавно шагнули назад. Под спутанной грязной шерстью полыхнул радостным изумлением собачий взгляд — смерть, похоже, откладывалась. Надо отдать ему должное — у него хватило ума не принять отступление людей за слабость, и он тоже отступил на несколько шагов, не сводя глаз с противника и помаленьку щемясь в сторону, к выходу из тупичка.

— Слышь, Серег. Я сейчас отдам тебе машинку, а ты бери ее и иди к Немцу. Встаньте у ДК и ждите меня. Понял?

— Ты че, решил…

— Понял? — перебил Ахмет. — Машинку держи.

Серб, недоуменно матерясь, потащил стволы с торжка. Немец сидел на бордюре, привязав пацана к стойке горелого волговского кузова, и внимательно пас окрестности.

— Бля, он совсем ебнулся…

— Че там за дела?

— Прикинь, Лех, наткнулись на псину, здоровую, как теленок, еле среагировали. Та раз, тоже тормознула, знает ствол, встала, такая, рычит. Этот мне: «не стреляй», типа. Потом говорит, на, мол, машинку, иди жди. Сам остался, сел на землю и в гляделки играл с этой тварью, когда я уходил.

— Н-да. Он у вас че, с припиздом?

— Не, не то что с припиздом, а как тебе сказать… Чует он иногда заранее всякую херню. Интуиция, во! — вспомнил умное слово Серега. — Иной раз вещь полезная, ниче не скажешь.

— И че, сбывается?

— Да хрен разберешься. Вот прикинь, иногда раз, скажет: пацаны, нависает над нами такой-то и такой-то косяк. Надо сделать то-то и то-то. Ну, сделаем — ясен пень, косяк после того, как че-то сделано — ну, чтоб он не был, не случается. Это вот как считать — сбылось, или нет?

— Да хер знает. Вроде и так, и эдак.

— Вот и я говорю… — Серый достал загодя набитую носогрейку.[140] — Дай-ка прикурить. А этого ты куда дел?

— Да вон, за железо прицепил. Сучонок, всю душу вымотал, пока вел. Прикинь — только расслабишься, он заметит — и раз! как дернет! Маленький, а дергает — ого, ты понял, нет!

— На кой хер он сдался… Ты понимаешь че-нибудь?

— Не. Че-то дурь какая-то. С утра мусор, вечером — этот вождь краснокожих… Такое ощущение, что ваш дури перекурил. Он же курит у вас?

— Да курит, кто не курит-то сейчас. Но шибко уж убитым я его не видел.

— Хотя наш-то тоже, в курсе этой мути. А наш не курит.

— Да че, Лех, башку трудить, надо оно? Они типа начальство, пусть у них голова и болит. Пошли б эти все петербурские тайны к едрени фени. О, смотри! Идет.

— Это че он машет?

— Да хер знает… Типа, чтоб мы вперед шли, что ли?

— Похоже на то. Че, пошли?

— Ага. Иди, отвязывай этого своего.

— Бля, навязался он на мою голову… У вас есть че ему пожрать? Надо накормить, а то у нас шаром покати, со вчера еще.

— Да найдем… Епть! Лех, ты глянь! Не, точно начальство с катушек съехало!

— Слышь, похоже, и вправду… А че псина-то не кидается? Смотри, идет, и ниче.

— Это наверно он дал ему что-нибудь. С голодухи хоть куда побежишь, хоть за кем.

— Ладно, двинули. Интересно, нахер он ему сдался?

— А че, на цепь посадить, ночью по проволоке запускать — все какая-никакая, а подмога. Заспишь, полезет тварь какая-нибудь, а он, глядишь, разбудит…

— Ну, может…

Ахмет сидел в углу бывшего училищного спортзала, стараясь оставаться незаметным. Торговцы галдели, раскладывая товар, делили прилавки, суетились. По залу, не зная, куда себя деть, нарезал круги Кирюха, непривычно корректный и предупредительный. Помогальники мрачно пожирали глазами вход, на котором встречал торговцев Аркашка Авдеев, молодой рыжий мент, отчего-то принятый Кирюхой за день до открытия. Пришли не все, но большинство. Стало ясно — базар приживется, и у нового Дома появится источник постоянного дохода. …А народ-то Кирюхин как рад, ишь ты. Да, че, на самом деле есть чему радоваться. Это по нынешним временам редкость — под ногами почву чуять. Блин, надо тормознуть его, а то к обеду колею в полу пробьет… Мимо снова несло уставившегося в пространство новоиспеченного хозяина базара, перебиравшего губами с самым отсутствующим видом.