Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

— Миллисент считала, что твоя мама должна пренебрегать мнением твоего отца в угоду ей. — Вряд ли это объяснение можно было считать удовлетворительным, но зато оно было правдивым. — Она жестокая и мстительная женщина. И гораздо более опасная, чем ты можешь себе представить.

—  Она до сих пор желает мне смерти? — дрожащим голосом прошептала Роза.

Мне очень хотелось ее утешить, но уберечь ее могла только правда.

—  Не знаю. Меня бы это не удивило. Твоя мама решила пожалеть Миллисент, но от меня она сочувствия не дождется. Держись от нее подальше. Как можно дальше. Я прикажу заложить кирпичами этот вход, чтобы тебе больше ничто не угрожало.

Роза медленно кивнула.

— Я не думаю, что она еще раз решится тебя потревожить, — попыталась успокоить я принцессу. — Судя по ее виду, ей осталось недолго.

Я вспомнила, как уже слышала эти слова много лет назад, когда король доставил известие о бегстве Миллисент в Бритнию. Поговаривали, что она удалилась туда, чтобы умереть, но она выжила. Неужели она и здесь задержится и будет жить в замке, вынашивая план сокрушительной мести, мощь которого мы и представить себе не можем? — спрашивала себя я.

Я понимала, что короля придется уведомить о вторжении Миллисент в комнату его дочери, но надеялась, что эту новость удастся утаить от королевы Ленор, которая в последнее время не отходила от раненных на войне солдат. Зажиточные семьи прислали кареты, забравшие их раненых отцов и супругов домой, но судьба воинов незнатного рождения была ужасна. Их снесли в конюшню, где они прижимали к себе окровавленные бинты и кричали в агонии. К тому времени, как в замок приковыляли последние страдальцы, пол конюшни был так устлан людьми, что не видно было даже соломы, на которую их укладывали. Нескольким слугам приказали кормить их горячим супом и по мере возможности ухаживать за их ранами. В остальном раненые были брошены на произвол судьбы, и их страдания никого не волновали.

Несмотря на возражения короля Ранолфа, королева Ленор настояла на посещениях импровизированного госпиталя. Солдат утешал и воодушевлял вид королевы, которая ходила среди них, расспрашивала каждого раненого о его семье и всячески их подбадривала. Она вызвала мистера Гангена и поручила ему улучшить условия, в которых находились раненые: предоставить им набитые соломой тюфяки, горячую воду, чистые одеяла. После этого она потребовала, чтобы ей каждый день сообщали об их состоянии, и собственноручно писала письма, принося соболезнования семьям тех, кто умирал. К сожалению, ей каждый день приходилось тратить на это все больше времени.

— Как много потерь, — сокрушалась она. — Я думала, наш уход ускорит их выздоровление. Но они все равно умирают, один за другим.

Я не могла подобрать такие слова, которые смогли бы ее утешить, потому что тоже была подавлена. Этим утром, услышав доносящийся с заднего двора шум, я выглянула в окно и увидела, как из конюшни выносят тела умерших ночью солдат, похожие на завернутые в белую ткань статуи. Я насчитала двенадцать тел, которые сложили на повозку, после чего печальная процессия двинулась к воротам. Этим мертвым фермерам, торговцам и слугам не полагалась погребальная церемония, подобная той, которой удостоился Дориан. Им предстояло присоединиться к своим собратьям в общей могиле, упокоившись под наспех произнесенные молитвы священника из замка. Когда повозки выехали со двора, я увидела конюхов, которые завели в конюшню двух жеребцов короля. С таким количеством умирающих конюшни обещали очень скоро освободиться, что позволяло королевским лошадям возвращаться в свои стойла.

Вслух о мрачных новостях из конюшни никто не говорил, но я слышала, как об этом шепчутся как слуги, так и придворные. Умерших было больше, чем выздоровевших. В самой конюшне стоял невыносимый смрад, и служанки отказывались прикасаться к уже загноившимся ранам солдат. Некоторые даже уклонялись от обязанности носить им еду, пока миссис Тьюкс не пригрозила их уволить.

И даже тогда я еще не догадывалась, что нас ждет. Сама я страдальцев не видела и не понимала, как тесно их судьбы переплетены с моей жизнью. И в тот день, когда я стояла в кладовой Нижнего Зала, разглядывая отрезы ткани для новых платьев Розы, тягостные предчувствия меня не мучили. Кто-то потянул меня за рукав, и, обернувшись, я увидела молоденькую служанку.

— Прошу прощения, мадам?

Я до сих пор изумлялась, когда слуги обращались со мной как со знатной дамой, а не одной из них. Сейчас передо мной стояла худенькая девушка с бледным острым личиком. Она представилась мне, сообщив, что ее зовут Лия.

—  Миссис Тьюкс поручила мне носить еду леди Миллисент, — сказала Лия. — Но она не ест со вчерашнего дня, и в ее комнате пахнет чем-то ужасным. Я думаю, что у нее запачкана постель, но она не позволяет мне сменить простыни.

Значит, время Миллисент пришло. Вот уж по кому я не стану плакать, — промелькнула у меня мысль.

—  Обратись к миссис Тьюкс, — отмахнулась я. — Она скажет тебе, что делать.

Служанка кивнула.

—  Я бы не стала вас беспокоить, но она зовет принцессу Розу. Говорит, что настала пора попрощаться навсегда.

Старая ведьма собиралась мутить воду до последнего вздоха.

—  Она не должна ни в коем случае увидеть принцессу, — сурово заявила я. — Не обращай внимания на ее просьбы.

— Да, мадам.

Рассматривая отрезы тканей и ощупывая каждый из них, я не могла отделаться от ощущения, что Миллисент снова что-то задумала. Что, если она использует болезнь как предлог, чтобы заманить к себе Розу? Я поняла, что не успокоюсь, пока собственными глазами не увижу, в каком она состоянии. Я вышла из Нижнего Зала и начала подниматься по лестнице, ведущей в Северную башню. Мои шаги эхом отражались от облицованных мрамором стен. Я вспоминала, как часто мне приходилось проделывать этот же путь, направляясь в комнату Флоры! Теперь то время казалось мне бесконечно далеким и счастливым. Тогда я бежала по ступеням, предвкушая увлекательную беседу, сейчас я едва брела, почти физически ощущая тяжесть на душе. Стражники у двери Миллисент кивнули и по моей просьбе отодвинули задвижку на двери ее покоев.

Большие окна, благодаря которым комнаты Северной башни казались такими просторными, были задернуты темными шторами, не пропускавшими внутрь ни проблеска света. Без лампы я дальше собственного носа практически ничего не видела. Я с трудом различила какие-то очертания на кровати Миллисент. Рядом на полу стоял горшок. Понять, что именно совершенно неподвижно лежит на кровати, было невозможно. Это с равным успехом мог быть как человек, так и груда вещей. На мое обоняние обрушился настоящий смрад, настолько тошнотворный, что я ощущала его, даже дыша через рот в попытке избавить от него нос. Я выросла на ферме, а значит, не была чересчур придирчива, когда речь шла о запахах естественных физиологических отправлений. Это означало, что я не относилась к тем дамам, которые, входя в конюшню, начинают поспешно обмахиваться надушенным платочком. Запаха экскрементов, смешанных с кровью, было недостаточно, чтобы меня смутить. В этом запахе присутствовала какая-то характерная резкая горечь.

Это была вонь разложения.

Если бы на чаше весов не лежала жизнь Розы, я бы мгновенно выбежала из комнаты. Но поскольку я не имела на это права, я начала медленно приближаться к постели. Каждый шаг давался мне с большим трудом, пока я не увидела, что куча на кровати представляет собой человеческую фигуру. Тонкое одеяло не скрывало очертаний ног. Иссохшие пальцы стискивали край покрытой пятнами простыни. Она лежала на спине и не двигалась, пока я не остановилась возле кровати. Затем, преодолевая мучительные страдания, она повернула голову, и я смогла ее разглядеть. Передо мной лежало чудовище.

Сморщенная кожа Миллисент была покрыта гнойными свищами, обезобразившими ее некогда точеные черты, а седые волосы взмокли от пота и прилипли ко лбу. Ее скулы и глазницы были уродливо обтянуты кожей, подчеркивавшей форму ее черепа, а губы растянулись в ужасающей гримасе. Она задыхалась, давясь кровью, струйка которой сбегала из уголка рта. Воспаленные глаза были устремлены на меня, и в них горела ненависть.

Она захохотала, и в ее смехе слышалась издевка победителя, выигравшего тяжелое сражение. По моему лицу Миллисент поняла, что я знаю, от какой болезни она умирает. Она наконец-то отомстила королю, принеся смерть в его дом. Собственные страдания приводили ее в исступленный восторг, потому что она знала: ее смерть — это наша смерть.

Я входила в комнату, кипя праведным гневом, но моя решимость улетучилась при звуках этого хриплого смеха. Я развернулась и выбежала из комнаты, прочь от существа, в которое превратилась Миллисент. От того, что я увидела, у меня шла кругом голова. Я должна была найти короля. Я должна была рассказать ему о том, что увидела. Я вспомнила солдат, умиравших несмотря на заботу о них королевы Ленор. У меня перед глазами стояло жестоко обезображенное болезнью лицо моей мамы в последние мгновения ее жизни. Мой мозг сражался с этими видениями, а логика подводила меня именно к одному-единственному выводу, хотя я продолжала отчаянно надеяться на то, что я ошибаюсь.