Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

Я не могла плакать. Сначала я боялась, что Дориан погиб. Потом мне сказали, что он жив. Теперь он снова умер. Где правда?

—  Говорят, его положат в часовне вместе с другими аристократами, — добавил Персель, указывая на завернутые в саваны тела, которые в эту минуту заносили в двери замка. Он бесстрастно наблюдал за этой мрачной процессией. — Мне придется сообщить его отцу, если только вы не хотите это сделать сами.

Я не могла смотреть в глаза сэру Уолтуру. Не могла сообщить ему новость, в которую и сама еще не верила.

—  Он должен услышать все это от тебя, — произнесла я. — Я пойду в часовню.

Я вошла в вестибюль и углубилась в путаницу коридоров. Часовня всегда была одним из моих любимых мест в замке, но сейчас мне было очень страшно. Я не хотела в нее входить. Я замерла в коридоре, остановившись на каменной плите над фамильным склепом королевской семьи. Я опустила глаза на самую последнюю надпись и, опустившись на колени, провела пальцами по имени Флоры. Меня пронзила внезапная боль тоски по ней. Не по слабой женщине, в которую она превратилась в свои последние дни, но по Флоре, которую я знала много лет назад, робкой, но доброй, сияющей силе добра в злобном мире.

Я вошла внутрь и приблизилась к группе женщин, плачущих над неподвижными окровавленными телами на полу. Большинство павших в бою солдат похоронили там, где они погибли. Лишь этих немногих доставили домой, оказав им последнюю почесть.

Когда двое стражников занесли в часовню тело Дориана, я мгновенно его узнала, даже издалека. Я медленно подошла к супругу. Мне казалось, что мои ноги переступают как будто сами по себе. Мне показалось, Дориан спит. Его прекрасное лицо не было повреждено, и хотя его золотистые волосы испачкались грязью, на них не было ни следа крови. Я упала на колени в полной уверенности, что это какая-то ошибка и он проснется от моего прикосновения. Но я отдернула руку, едва коснувшись пальцами его ледяной щеки. Его плоть была безжизненной, а человеческое тепло сменилось восковым холодом. К бедру был пристегнут нож, которым он так дорожил, и я вытащила его из ножен, ощупывая пальцами рукоять, которую недавно сжимала его ладонь. Я нерешительно отрезала локон его волос и спрятала его за лифом платья. Я хотела было сказать ему несколько слов, чтобы он навеки упокоился с моим благословением, но почувствовала, что это застывшее тело лишь посмеется над любыми подобными проявлениями чувств. Душа Дориана его давно покинула.

Я смотрела на него так долго, что мои колени онемели. Я не шевелилась, пока не услышала у себя за спиной шаркающие шаги. Обернувшись, я увидела сэра Уолтура. Его лицо осунулось от страдания, и он не сводил глаз с тела сына. Я никогда не видела с его стороны ни малейших проявлений любви. Но при виде этого сильного человека, сломленного горем, я встала и обеими руками обняла его плечи. Прижавшись лицом к моей шее, он отдался горю. Даже слова сочувствия казались мне неуместными. Не желая вторгаться в такое горе, я молчала. Когда ему удалось собраться с духом, он наклонился и медленно провел пальцами по лицу Дориана. Затем он выпрямился и ушел, избегая встречаться со мной глазами.

Люди, которые принесли домой моего мужа, представляли собой последние остатки того, что некогда являлось могущественной армией. Сказав свое последнее «прощай» Дориану, я вышла из замка и по узкой лестнице поднялась на стену. Здесь мы впервые поцеловались в день, когда я согласилась выйти за него замуж. Прошло много месяцев с тех пор, как мы расстались, но я все еще ощущала прикосновение его ладоней к своему телу, а его губы, казалось, прижимаются к моим губам. Но когда я пыталась представить себе его лицо, все, что всплывало передо мной, так это мрачная маска смерти, которую я видела в часовне. Я в растерянности и оцепенении припала к стене. Я не знала, как мне прожить остаток дня или следующий день. Или все последующие дни. Жизнь, которую я себе представляла и в которой были мой муж и дети, исчезла. Мое будущее было уничтожено на поле битвы в суровых северных горах. И только я осталась такой, как была. И все же я стала совсем другой.

Выглянув наружу, я наблюдала за вереницей оборванных маркитантов и падших женщин, растянувшейся вдоль дороги в Сент-Элсип. Такие люди всегда сопровождали армию в походе, пытаясь нажиться на войне. Они, наверное, были единственными, кого огорчало ее окончание. После того как эта процессия перебралась через мост, один человек отделился от нее и свернул на дорогу, ведущую к замку. Когда фигура приблизилась, я увидела, что это женщина, настолько старая, что ее спина согнулась практически пополам. Весь предыдущий день шел дождь, превративший дорогу в грязную размазню, и старуха неуверенно поднималась по размытому скользкому склону. Я и представить себе не могла, что могло понадобиться ей в замке, и решила, что это нищенка.

Солнце уже опустилось к горизонту, и вскоре трубы должны были пропеть свое обычное приглашение на ужин. От мысли о еде меня затошнило, но чувство долга заставило меня спуститься вниз. Королева Ленор уже наверняка узнала о моей потере, и я понимала, что она захочет меня утешить. Мне следовало приготовиться к сочувствию со стороны и всех остальных обитателей замка. У меня все оборвалось внутри, когда я вспомнила все обязанности, ложащиеся на плечи вдовы. Мне предстояло организовать похороны, заказать строгую одежду для траура... Больше всего на свете мне хотелось упасть в постель и, зарывшись в одеяла, предаться своему горю.

Я медленно спускалась по лестнице, аккуратно приподнимая подол юбки. Поравнявшись с будкой привратника, я услышала громкие голоса. Старуха кричала на привратника, и что-то в ее голосе заставило меня замедлить шаг. В ее словах звучала властность, а речь явно была речью образованной женщины. Я оглянулась в сторону ворот и увидела нищенку, которая тыкала пальцем в охранника, грозясь пожаловаться королеве на стражников и обещая, что они поплатятся за подобное обращение с ней.

Это была Миллисент.

Меня охватил такой ужас, что я замерла, как будто меня пригвоздили к месту. Ее лицо, осунувшееся и изможденное, смотрело на меня из-под капюшона плаща. Она походила на колдунью из сказки, согбенное и укутанное во все черное существо, похищающее по ночам детишек. Ее глаза вперились в меня со злобным ликованием. Прошло столько времени, что я должна была избавиться от того влияния, которое она когда-то на меня имела. И все же меня неудержимо влекло вперед.

—  Элиза! — торжествующе каркнула она. — Иди сюда, подай мне руку.

—  Ничего я не собираюсь подавать. — Неистовство моего отказа заставило вздрогнуть даже стражников. Я обернулась к мужчинам и решительно произнесла: — Ее нельзя впускать.

Самые младшие из них, наверное, были детьми, когда Миллисент изгнали из королевства, но по обеспокоенному лицу главного привратника, крепкого мужчины лет сорока, я видела, что он совершенно точно знает, кто перед ним.

—  Она утверждает, что ее сюда позвали, — нерешительно отозвался он. — Я послал пажа известить королеву.

—  Эту женщину нельзя допускать к королеве или к кому бы то ни было еще, — произнесла я, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости.

—  Я вижу, ты кое-чего достигла в этом мире, — произнесла Миллисент. — Швыряешься приказами, как какая-нибудь герцогиня! Интересно, кто-нибудь, кроме меня, припоминает те времена, когда ты была никчемной девчонкой, пригодной только на то, чтобы выносить ночные горшки?

Я отвернулась и зашагала на задний двор. Я не могла прогнать Миллисент в одиночку, но несколько вернувшихся в замок солдат должны были придать вес моим распоряжениям.

— Как поживает наша дорогая Роза?

Именно слово «наша» вывело меня из себя. Эта старая карга своим скрипучим голосом как будто предъявляла права на самого дорогого мне человека. Я в ярости развернулась к ней. Она не должна была увидеть Розу. Никогда.

—  Убирайся! — взвизгнула я, и стражники от изумления даже рты открыли. Я поддалась на уловку Миллисент, позволив ей внушить мне страх, которым она подпитывалась, и мне не удавалось обуздать охватившую меня панику. — Тебя отсюда изгнали! Навсегда!

—  Навсегда? — надменно поинтересовалась Миллисент. — Ты уверена?

В ней не осталось ничего от горделивой женщины, некогда с надменным видом шествовавшей по залам замка. Ее плечи заворачивались вперед и вниз, а губы провалились, обтянув беззубые десны. Но по моей коже все равно бежали мурашки, а горло пересохло, как будто от нее на меня наползало облако зла, окутывая своим удушающим туманом всех, кто оказывался на его пути.

Миллисент подняла скрюченную руку, и я вздрогнула, увидев вспышку темно-красного цвета. На мгновение мне показалось, что ее пальцы забрызганы кровью. Но я тут же поняла свою ошибку — на ее руках были алые перчатки. В кулаке она стискивала клочок бумаги. Она сунула его мне, и рукав ее плаща откинулся, обнажив предплечье, бледная и дряблая от старости кожа которого была истерзана морщинами и шрамами. Я с ужасающей ясностью вспомнила подобную отметину, все еще уродующую запястье королевы. Как часто Миллисент вспарывала свою собственную плоть, спускаясь в потайную пещеру и призывая силы зла исполнить свой приказ?