В городе Ю (Рассказы и повести) - Валерий Попов

Мы свернули.

- А жена дочку в садик через весь город таскает, к ее заводу трехлетку в полшестого приходится поднимать! А детсада нашего как десять лет не было, так нет и сейчас... Дай им волю - они все разнесут! "Так уже дали им волю", - подумал я.

- И в общежитии нашем до сих пор раковин нет на третьем-четвертом этажах!

- И у меня нет раковины! - сказал я.

- И у тебя нет? - Он обернулся.

... Ремонт, который сделали мне ребята, встал мне ровно вдвое дешевле той суммы, которую у меня взял и не собирался, видимо, возвращать мой в буквальном смысле драгоценный друг.

Хоть мы теперь и не виделись с ним, я, как ни странно, все четче видел его. Водитель Николай, появляясь у меня по делам ремонта, каждый раз рычал, что опять до глубокой ночи развозил пьяных клиентов. Все они, и особенно рьяно Фил, требовали обязательной доставки их домой, в каком бы состоянии они не находились. Дом, оказывается, для них - это святое!.. Выходит тогда, заночевав у меня, Фил сделал редкое исключение?.. Как трогательно! По словам Коли, дома у Фила был полный порядок: квартира отлично отделана, три сына-спортсмена, красотка жена. Значит - дом его держит на плаву, там он отдыхает душой? Но я как-то не верю, что жизнь можно поделить перегородкой на два совершенно разных куска.

... Сейчас он исчез, как бы смертельно обидевшись, что я бросил его, пренебрег духовной его жизнью (если можно назвать духовной жизнью то, что происходило тогда в конторе)... Одновременно, как бы вспылив из-за обиды, можно было не отдавать и деньги... очень удобно! Но главное тут, несомненно, его оскорбленная душа! Мол - как только мои корыстные интересы не подтвердились, я тут же немедленно ушел, наплевав на узы товарищества. Примерно так он объясняет это себе... Версия, конечно, весьма хлипкая, и чтобы Филу поверить самому, что все рухнуло из-за поруганной дружбы, а не из-за украденных денег, ему все время приходится держать себя в состоянии агрессивной истерики: все сволочи, зверюги, к ним с открытой душой, а они!.. Жить в таком состоянии нелегко - я сочувствовал ему.

Только в невероятном напряге, раскалив до полного ослепления все чувства, можно проделывать такие безобразные операции, как он проделал со мной, и при этом считать себя правым и даже оскорбленным! Легко ли? И все для того, чтобы потом в грязном пикапчике глушить с крепкими ребятками водку, снова накаляя себя до состояния правоты?

Ежедневное преодоление непреодолимого, перепрыгивание всех устоев, может, и позволяет ему чувствовать себя человеком исключительным... но к чему это ведет? Может, и мелькнуло в день нашей встречи с ним что-то светлое - и тут же было разбито вдребезги, как раковина. Окупится ли?

А теперь ему особенно нелегко. Раньше он имел хотя бы утешение марать меня: мол, знаем мы этих идеалистов... но теперь и этого (как и столика в пикапчике) он лишен.

Казалось бы, при его образе жизни всякого рода переживания давно должны были бы исчезнуть, но он явно не был уверен, что взял надо мною верх, и фанатично продолжал разыскивать доказательства своего морального (или аморального?) превосходства.

Одним из таких доказательств должен был быть довольно поздний его звонок, примерно через полгода после того, как мы расстались.

- Слушай, ты! - прохрипел он даже без тени прежней теплоты, словно я все эти месяцы непрерывно оскорблял его (а я и действительно, наверное, его оскорблял, даже не пытаясь требовать с него деньги, ясно давая понять, что с такого и требовать бесполезно). Мог ли он это простить? - Слушай, ты...

Далее следовало сообщение: все, что он обещал мне, он достал, причем финское, все ждет на базе, а сейчас мне надлежит привезти в ресторан "полторы тонны", а завтра безвылазно ждать дома. Я не сомневался, что судьба этих денег будет такая же, как у предыдущих... Но что его снова толкало ко мне?.. Неужели только ощущение безнаказанности? Да нет, наверняка его скребли сомнения, что я не уверен в абсолютной его честности, в абсолютной его верности дружбе, и это бесило его. Желание доказать свое совершенство в сочетании с привычной необходимостью воровать и составляло главную трагедию его жизни.

Но все-таки хорошая закваска в нем была, раз он еще что-то пытался доказывать. И именно мне-то и стремился доказать свою честность - всех остальных в его окружении не занимал этот вопрос, и тут вдруг - я. Может, я и был его последним шансом на спасение? Полярной звездой на фоне тьмы? Наверняка в общении со мной он тайно надеялся обогатиться духовно, а я обогатил его лишь материально и на этом успокоился!

Конечно же, с виду он суров - на любое подозрение ответит оскорблением, на нападение - зверским ударом, на обвинение - обвинениями гораздо более тяжкими... Неужто уже нет хода в его душу? Похоже, единственный крючок, которым еще можно его поднять, - это крючок "верной дружбы", "дружбы, не знающей пределов"... Правда, этим крючком он тянет, в основном, вниз, на себя, но может, еще можно его поднять этим самым крючком наверх?

Что-то, наверное, все-таки сосало его, если уже больше чем через год он вдруг остановил у тротуара рядом со мной свой "жигуль".

- Ну, ты, зверюга, куда пропал? - распахнув дверцу, оскалился он.

Все зубы уже золотые... молодец!

На заднем сиденье маялся мужик, одетый добротно, но без претензии.

- Клим! - пробасил он, сжимая руку.

- Из Сибири пожаловал! - усмехнулся Фил.

Значит, была у него потребность: показать, какие у него друзья? Выходит, не успокоился он, иначе зачем нужно было ему останавливаться, а не ехать мимо?

- Зарядил тут ему отель, приезжаем - болт на рыло! - прохрипел Фил.

- Да чего уж там... уеду, если так! - пробасил Клим.

- Может, ко мне? - неожиданно проговорил я.

- Валер-кин! - Фил потряс меня за плечо. Неужели все повторится?

БОЖЬЯ ПОМОЩЬ

Несчастен человек, не получающий от Бога подарков! Бог вовсе не задабривает нас, он просто скромно показывает, что он есть.

Когда мы благодаря своей злобе и нерадению падаем со стула на пол и удар, по всем законам физики, должен быть жестким - Бог обязательно подстелит матрасик. Нужно совсем не любить себя и ничего вообще, чтобы не заметить матрасика и грохнуться мимо, на голый бетонный пол. А между тем есть немало людей, что не замечают - и не хотят замечать - руки помощи, простирающейся к ним. И, пожалуй, именно по этому признаку люди и делятся на счастливых и несчастных. Одни учатся понимать помощь, которая приходит к ним в отчаянные моменты непонятно откуда, другие всю эту "иррациональность" злобно отметают и если уж грохаются, то в кровь - не по законам добра, но уж зато по законам физики!

А ведь нужно лишь не быть заряженным злобой и неверием, уметь чувствовать "веяния воздуха" - и помощь почувствуется очень скоро. Я давно уже замечаю, что нечто всегда поддерживает - почти в самом низу: обнаружится пятачок в кармане, в который ты многократно и безуспешно заглядывал, и на этот пятачок ты доедешь в то единственное место, где тебе могут помочь. Другое дело, что ты уж будь любезен подумать, куда тебе нужно на этот пятачок поехать... Если ж ты придумаешь лишь поехать в пивную, украсть бутылку и потом подраться... ну что же - сам дурак и не говори потом, что тебе никогда не было в жизни никакой поддержки!

Думаю, что при всей своей бесконечной милости Бог тоже имеет самолюбие и охотнее делает подарки тем, кто их любит и ждет, а не тем, кто их использует во зло или не замечает.

С детства я как-то плохо воспринимал банальности, разговоры о неминучих суровостях жизни, о неизбежных и жестоких законах - больше мой взгляд был направлен куда-то туда... в туманность, неопределенность... Законы я понял сразу, но ждал чего-то и сверх. И почувствовал почти сразу ветерок оттуда. И самые тяжелые периоды моей жизни - когда я под ударами реальности забывал про тот ветерок, не ждал его и поэтому не ощущал. Надо уметь выбраться из-под обломков, выйти в чистое поле, радостно открыть душу и ждать!

Пожалуй, первая поддержка, почувствованная мной... ниоткуда, была связана еще со школой. Вспомните свою жизнь - возьмем жизнь обычную, не обремененную тюрьмами, но и не богатую особыми внешними событиями... Что есть тяжелей школы? Потом ты хотя бы выбираешь место, где тебе быть, а тут жестко сказано: будь только здесь! Сиди, и слушай, что тебе говорят, и повторяй слово в слово - как бы ты ни был с этим не согласен! И всегда чувствуй за спиной взвинченного, больного Гену Астапова, который в любой момент может опрокинуть тебе на голову чернильницу, но сиди и не смей поворачиваться! И, держа все это в душе, каждый день, тем не менее поднимайся в предрассветную фиолетовую рань, прощайся под холодным краном с последним своим сонным теплом... Но это еще ничего, это все еще дома, среди своих, но вот выходить на ледяную улицу и на своих собственных ногах нести себя навстречу мукам, которые - можешь быть уверен - ждут тебя в классе!.. Что бывает тяжелей?! Ясно, что выход из теплого дома под всяческими предлогами затягивался до последнего возможного предела и с чувством запретной сладости - за возможный предел.