Банк страха - Дэвид Игнатиус

После раздумья принц сказал:

— В «Бургер-Кинг», на Пикадилли.

Сэм с трудом узнал принца, сидевшего за столиком в глубине ресторана. На нем был плащ неопределенного фасона и темные очки. Когда Сэм сел напротив него, он увидел, что прежде гладкое лицо Джалала сильно покалечено. Замечательная шоколадная кожа была испорчена иссиня-черными шрамами, а один глаз перевязан.

— Вы ужасно выглядите, — сказал Сэм. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, мне уже лучше. Мой хирург — специалист по пластическим операциям — говорит, что мне здорово повезло.

— Что же случилось? — Но Сэм спрашивал это только из приличия. Об ответе он догадывался.

— Некоторым вашим иракским друзьям не понравилась моя роль в организации побега мисс Алвен. Они, кажется, думали, что она израильский агент или что-то в этом роде. Это правда?

— Нет. Она добрая иракская мусульманка. Я уже говорил вам.

— Должен сказать, это было в высшей степени неприятно. У них сложилось впечатление, что ваша подруга удрала с их деньгами. Упоминалась сумма в сто пятьдесят миллионов долларов. Довольно много даже для такого человека, как Назир Хаммуд.

— Мне очень жаль, — сказал Сэм. Он перегнулся через пластиковую крышку стола и поцеловал принца в щеку. — Я хотел бы как-то возместить вам ущерб. Я пытался объяснить это по телефону: я готов сделать то, что обещал. Скажите только, когда мне нужно это сделать.

Джалал слегка приподнял голову и причмокнул губами, почти с сожалением.

— Вы мне больше не нужны, Сэм.

— Но как же ваш турецкий друг? Тот, кому нужен был банк в Америке? Вы сказали, что я как раз подхожу для этого.

— Теперь уже нет. Он попросил поискать другого посредника, и я нашел его.

— Но я хочу помочь вам. Мне нужно помочь вам. Вы теперь мой единственный друг.

— Вы, видимо, не поняли меня, дорогой Сэм. У вас больше нет друзей. Вы теперь, как вы сами, американцы, любите говорить, «тяжелый случай».

Сэм оставил саудовского принца в глубине «Бургер-Кинг», среди запахов жареной ветчины и картофеля. Он стал думать, что́ теперь ему делать, раз он объявлен парией. Потом ему пришло в голову, что, какие бы трудности ни ожидали его в будущем, одно огромное и вечное благо он обрел: ему больше никогда не придется иметь дело с принцем Джалалом.

В первые несколько ночей после возвращения в Лондон Сэм не мог заснуть. Его преследовали видения убитых и изуродованных людей: отца, благоразумного банкира Асада Бараката, горничной из гостиницы, теперь вот даже Джалала, а иногда — Лины. Ему чудилось, что он лежит на постели из отрубленных пальцев и сломанных конечностей; стоило ему пошевелиться — и он обязательно что-нибудь давил или мял. После третьей бессонной ночи он пошел к врачу, который выписал ему успокоительное. В наступившем от него наркотическом сне ему привиделся унылый серый ящик, но он знал, что внутри него — снова переломанные кости.

В одну из бессонных ночей в голове у Сэма вдруг блеснул слабый луч надежды: Лина в Израиле! Это израильтяне захватили ее в тот вечер в Женеве, и теперь она лежит на пляже в Тель-Авиве и рассказывает им все, что знает о Назире Хаммуде и иракском «мухабарате». Сэм отыскал в ящике стола визитную карточку Мартина Хилтона и набрал его номер. Ему ответил автосекретарь, и Сэм оставил сообщение. Хилтон позвонил ему позже в тот же день.

— У нас ее нет, — сказал он. — Мы следили за ней в Женеве, но потом потеряли. Мы не знаем, где она.

— Кончайте треп, — рявкнул Сэм. — Где она?

Хилтон только рассмеялся.

— Понятия не имею. Честное слово. Если что-нибудь о ней узнаете, сообщите мне.

Сэм попытался выудить у него еще какую-нибудь информацию, но Хилтон потерял интерес к разговору и сказал, что у него другие дела. Времена переменились: Сэм остался героем вчерашнего дня, а Мартин Хилтон, уже под другим именем, общался с кем-то еще.

Сэм решился на последний шаг. Вместо того чтобы покорно ждать, когда иракцы заманят их с отцом в ловушку, он сам встретится с Хаммудом и попытается договориться. Это было безумие — в конце концов, что он мог предложить Хаммуду? — но все же лучше, чем не делать ничего. И это наконец позволит Сэму увидеть в лицо человека, жизнь которого так жестоко столкнулась с его жизнью. Поэтому как-то туманным утром он позвонил в «Койот инвестмент».

Все, чего ему удалось добиться, — это голос операторши, сказавшей, что номер отключен. Изнемогая от жары, он поехал на Найтсбридж, чтобы добиться толку на месте. Управляющий зданием сказал, что все верно: неделю назад компания с шестого этажа закрыла свой лондонский офис. Он рассказал, что грузчики пришли среди ночи и вывезли все. Большинство сотрудников даже не поставили об этом в известность: наутро они пришли на работу и обнаружили на дверях висячий замок.

— А куда переехала компания? — спросил Сэм.

— Куда-то за моря, — ответил управляющий. Он смог предоставить Сэму лишь адрес для пересылки корреспонденции, который ему оставили. Это был почтовый ящик в Багдаде.

На этой неделе в дом Элен Копакен в Блэкхите пришла почтовая открытка — фотография пляжа во Флорида-Киз. Открытка была настолько яркая, что, глядя на нее, хотелось надеть темные очки. Пунктом отправления открытки был международный аэропорт Майами. На обороте стояли слова: «Жаль, что ты не здесь». Подпись — «Пришелец-феминистка».

Проведя десять дней в лондонской жаре, Сэм вернулся в Париж. Его отец все еще лежал в американской больнице в Неилли, но уже в другом номере, вместе с частной медсестрой Гретой. Старик буквально сиял. Его лицо приобрело первоначальный цвет; с рук и ног сняли часть повязок. Грета расхаживала по комнате в нижнем белье. Сэм стал бормотать, что зайдет позже, но Фрэнк прервал его.

— Сядь, сынок, — сказал он. — Я придумал, как нам избавиться от этих засранцев.

— Да? — переспросил Сэм, присаживаясь рядом с постелью. — Как же?

— Я собираюсь сровнять их с землей, к чертовой матери, вот как. Другого они не понимают. — Он протянул руку к столику и пододвинул Сэму стопу страниц, отпечатанных на машинке. — Почитай-ка это.

Сэм взял рукопись и взглянул на титульный лист: «Говоря откровенно. Как я покупал для ЦРУ принцев, королей и президентов».

— Что это, черт возьми? — спросил он.

— Это моя книга. Там все. Все, что я рассказывал тебе в Женеве, и еще куча того, что не рассказывал. Не побоюсь сказать, это что-то потрясающее. Не оторвешься.

— Как это у тебя получилось? Ты же не можешь печатать.

— Грета, — ответил он, кивнув в сторону полураздетой женщины, сидевшей в другом углу. — Кажется, я тебе не говорил, что она печатает под диктовку. И чертовски здорово это делает, вдобавок ко всем ее прочим прелестям.

Сэм искоса взглянул на блондинку в бюстгальтере и трусах-бикини.

— Ты меня не разыгрываешь?

— Никаких розыгрышей. У меня еще и литературный агент есть — «Снизи» Слокум. Лучший агент по эту сторону Атлантики. Работал с Морисом Шевалье, Топподжиджио — итальянской мышкой, Пиа Задорой — со всеми звездами. Парень что надо. Он считает, что у меня бестселлер.

— Он собирается передать твою книгу издателю?

— Не сразу, сынок. Сначала мы пошлем ее срочно в Вашингтон моему старому другу. Он имеет, если можно так выразиться, «право первого отказа». Грета уже приготовила конверт. Покажи ему, милочка!

Грета подала Сэму срочный пакет. На этикетке для адреса было аккуратно напечатано: «„Друзья Арабии“, для Роберта 3. Хаттона, эсквайра. „Хаттон, Марола и Дьюбин“, 1700 Джей-стрит, СиЗ, Вашингтон, округ Колумбия, 20036».

— Отправь это по Ди-Эйч-Эл, Сэмми, — сказал Фрэнк Хофман. — Прямо сейчас. А потом возвращайся и почитай вслух. Мне тебя не хватало.

Через сорок восемь часов в Париж на «конкорде» прилетел Роберт Хаттон. В больницу он явился в сером костюме в узкую полоску и накрахмаленной белой сорочке. Безупречный стиль одежды, излюбленный видными юристами и бизнесменами, производил на окружающих впечатление, что такой человек, где бы он ни был, выглядит одинаково, а значит, не подвержен влиянию внешних обстоятельств. Тем не менее когда Хаттон вошел в больничный номер Фрэнка Хофмана и они остались одни, он снял пиджак и ослабил галстук.

— Привет, Фрэнк, — сказал он. — Как наши успехи?

Фрэнк был аккуратно усажен в постели, руки он сложил перед собой; по лицу его блуждала довольная ухмылка.

— Прекрасно, Бобби, — ответил он, — если не считать того, что у меня теперь нечетное число пальцев.

— Очень сожалею. Какая неприятность!

— Ты сказал «неприятность»? Ах ты, сукин сын!

Адвокат улыбнулся. Такова профессия юриста — тебя называют сукиным сыном, а ты улыбайся. Он ослабил галстук еще на пару сантиметров и положил ноги на больничную койку Фрэнка.