Сектант - Константин Костинов

Сергей отшатнулся, и удар кастетом пришелся вскользь. Ослепил вспышкой боли и сбил на землю. Но не оглушил.

Сергей перекатился и вскочил на ноги резиновым мячиком, поводя стволом, готовый отразить нападение. Однако парни были просто пьяными раздолбаями: там, где дворовая шпана уже бросилась бы добивать упавшего ногами, они просто расхохотались гордые своей силой и ловкостью.

Бах! Хохот прекратился как выключенный. Парни поняли, что нарвались.

— Стоять! — хрипло выкрикнул Сергей. Хулиганы гурьбой рванулись к калитке.

Бах!

— Я сказал, стоять, а не бежать!

Щепки, отлетевшие от калитки были очень убедительны: парни застыли.

— Запомните, — Сергей подковылял ближе — падение на землю растревожило колено, поврежденное еще белогвардейцами — это МОЯ земля и Я — здесь хозяин! Если я хоть кого-нибудь еще увижу здесь — пристрелю! Ясно?

Сергей резко воткнул ствол в живот кастетоносителю и когда тот скрючился, добавил рукояткой нагана по затылку.

— Ясно?

Сергей наклонился и поднял упавший кастет. Переложил наган в левую руку и надел увесистую железяку.

— Я. Не. Люблю. Кастеты.

Каблук резко ударил по руке лежащего, с хрустом ломая пальцы. Парнеь взвыл, одновременно взвыл гуманизм, увещевая, что так с живыми людьми нельзя. Сергей не обратил внимания на вопли ни того, ни другого: если бы ему повезло чуть меньше, хрустели бы его кости, причем лица.

— Всем понятно?

Кастет врезался в живот следующему хулигану.

— Всем?

Удар.

— Всё?

Удар.

— Ясно?

На ногах остался только «миротворец», скорее всего вожак и заводила. А еще именно он раздевал Лену.

— Любитель девочек? — Сергей ткнул ему в нос ствол нагана, отвратительно пахнущий порохом и смертью.

— Мы же, — взвыл парень — ничего такого не хо…!

Удар кастета сломал ему нос, рассек кожу и выбил часть зубов. Вожак упал в общую стонущую и воющую кучу.

— Повторяю второй и последний раз: увижу — пристрелю. Будете обижать девочек — пристрелю. Попробуете гадить исподтишка — пристрелю. Ясно?

Хулиганы стонали и выли, обиженные тем, что сегодня не они избили кого-то, а их кто-то.

— Не слышу ответа!

Сергей выстрелил.

— Да! Да! Все, все! — завыла человеческая куча.

— Три секунды убраться отсюда. Раз, два…

Сергей чувствовал, что на самом деле застрелит их, если не успеют исчезнуть. Видимо, парни это тоже поняли. Ждать «три» они не стали.

Сергей посмотрел на качающуюся калитку, сплюнул и убрал револьвер. Руки тряслись, всего колотило, было такое мерзкое чувство, как будто он убрал еще одну кучу дерьма, причем голыми руками.

Жестокость не была свойственна Сергею, пришлось играть, изображать безжалостность, как бы противно это не было.

Просто такие люди слов не понимают. Только силу.

Тьфу, мерзость!

Сергей повернулся к крыльцу:

— Лена! Ты где?

— Здесь, — из дверей вышла девочка, с некоторым усилием тащившая короткий ломик.

— Оп-па… — Сергей сдвинул кепку на затылок, — Видимо, местное хулиганье хорошего обращения все же не понимают…

Прогнав вчера вечером гопников, Сергей только увидев Лену подумал, что парни могут просто-напросто заявить на него в милицию. Он, конечно, от всего отопрется, но пристальное внимание ментов ему совершенно не нужно.

Девочка, бросив свое оружие у крыльца, рассказала ему, что им повезло наткнуться не просто на хулиганов, а на хулиганов идейных. Несколько местных парней образовали «Общество городской шпаны», чьей целью было хулиганство, приставание к девушкам и прочие «развлечение», у них даже был устав и церемония вступления. Брат Лены одно время связался с ними, но потом взялся за ум. Так вот у «городской шпаны» считалось недостойным настоящего шпанюка обращаться в милицию. Так что Сергей мог не бояться.

— Гопники гопниками, — пробормотал Сергей, — а церемонии — как у родовитого дворянства. Так, Лена! А как они тебя поймали?

— Э… — замялась девчонка, — На улице… схватили…

— Леночка, а что ты в темноте на улице делала?

— Ну… хотела посмотреть, кто здесь у тебя пьет…

— И зачем?

— Чтобы тебе рассказать.

— Спасибо, конечно, только я их сам сторожил. Но все равно, — Сергей погладил понурившуюся девчонку по голове, — спасибо.

Проводив Лену домой — та, по древнему обычаю всех девчонок сказала маме, что «заночует у подружки» — Сергей вернулся в мастерскую, где продолжил сторожить у окна. Пока не уснул.

Проснулся Сергей в неудобном положении — сидя на табурете, положив голову на стол, на котором в художественном беспорядке лежали наган, трофейный кастет и стреляные гильзы.

Вышел на крыльцо, потянулся, запер дверь, прошел через калитку на улицу, повернулся…

Мать честная! Все ворота дегтем измазаны.

Интересно, что бы это могло означать? В деревням ворота мазали дёгтем у тех девушек, что девственности лишились. Вроде бы, ничего такого у него вчера с хулиганами не было… Что они имели в виду?

Скорее всего, просто пакость, без особого смысла. А вот кто постарался? Навряд ли тот, что с переломанными пальцами. А вот кто?

Сергей взглянул на землю у ворот. Следы сапог. Ни о чем не говорит: там все были в сапогах. Капли дегтя, капли крови… Крови? Ага!

Кровь могла течь только у вожака, у него нос был разбит.

Сергей простоял минут десять, глядя на ворота и собираясь с духом. Нужно идти, искать вожака — Лена должна знать, где он живет — опять изображать крутого, бить, избивать. Противно. Легче было крыльцо чистить.

Противно, но надо.

Откуда вообще такой хулиганский беспредел в СССР? — думал Сергей, бредя по улице к дому вожака. Ладно еще в Российской Федерации, как сказал кто-то, высокий уровень преступности — та цена, которую общество платит за демократию. Но здесь, в СССР, стране по определению недемократической? Здесь за что платят все те, кого достает шпана? За что вчера заплатила бы Лена, если бы он, Сергей, ночевал у тети Тани? За что заплатил бы он, не будь у него нагана? Получается — за либерализм здешних властей, а, правильнее сказать — за прямое и преступное попустительство преступникам.

Вот тут и подумаешь, что Сталин нашего мира в чем-то был прав…

Сон пьяного крепок, но недолог.

— Доброе утро, — услышал Серега, вожак «Общества городской шпаны» чей-то смутно знакомый голос.

Голова гудела от выпитой водки, да еще от оплеухи, полученной вчера от хозяина чернильной мастерской. Вот гад, кастетом ударил… Нечестно.

Серега открыл глаза. Потом закрыл, решив, что еще спит.

— Ты глазки-то открой, соколик, — вот тут голос опознался отчетливо.

На кровати Сереги сидел незнакомый человек в синей одежде. Человек был незнаком, а вот наган, упиравшийся в переносицу — очень даже известен.

Серегу пробил пот. Он вспомнил, как ночью хозяин мастерской обещал застрелить, а также, как под утро ему, Сереге, пришла в пьяную голову отличная идея отомстить.

— Готов умереть? — голос был холоден и жёсток, как ствол нагана.

Жить с похмелья — страшно. Но все равно хочется.

— Не убивай… — проскулил грозный хулиган, чувствуя, что может намочить кровать.

— Не могу. Обещал.

Серега с удовольствием бы снял с незнакомца его обещание, но чувствовал, что его мнение в расчет не возьмут.

— Хотя… — задумался незнакомец, — Не хочется мне возиться с воротами… Значит, так. Через час я приду к воротам и взгляну на них. Если при этом обнаружится хоть капля дегтя — можешь сразу бежать из города. Найду. Убью.

Серега понял, что пункт о несотрудничестве с милицией они в устав включили очень даже зря.

— Кстати, о милиции, — смертельно опасный незнакомец как будто прочитал мысли — не вздумай туда ходить. Чревато. Ты все понял?

— Д-да.

— Что ты должен сделать за час?

— От-тчистить в-ворота.

— Молодец.

Резкий удар и нос, чудом сохранившийся вчера, оказался сломан.

Вожак, замычав, упал на кровать, чувствуя, что он весь мокрый и искренне надеясь, что только от пота.

Синий незнакомец ушел, в коридоре вежливо попрощавшись с Серегиной мамой.

Серега, постанывая, ощупал лицо. Распухла щека, рассечена скула, полузаплыл глаз, разбита губа, шатаются несколько зубов. А теперь еще и нос сломан!

Вожак, утирая кровь, поднялся с кровати. Замер.

В комнату без стука вошел молодой человек в белой рубахе.

— Доброе утро, Сергей Варфоломеевич. Хотя вы со мной можете не согласится.

— Вы кто? — взвизгнул окончательно деморализованный Серега, пытаясь вспомнить кто еще может с утра пораньше предъявить ему претензии.

— Я из милиции, — широко улыбнулся молодой человек.

Часов в девять утра одного из извозчиков, ожидавших клиента на октябрьской площади нанял на неопределенный промежуток времени молодой человек в синей, как показалось, брезентовой одежде и высоких шнурованных ботинках, неприятно напомнивших извозчику, семь лет назад побывавшему в Северной России, о Мудьюгском концлагере.