Твой «Демон Зла»: Поединок - Сергей Волков

Мартовское солнышко припекало, слепя глаза, Кате приходилось все время жмуриться, но зато она сделала для себя маленькое открытие, в духе давным-давно забытой науки «природоведение», которую она изучала в третьем классе — солнце встает на востоке, а поскольку встало оно часа два назад, вон там вон, идет она сейчас в восточном направлении!

Это отрытие как-то окрылило Катю — все же бесцельное шатание по лесу — это одно, а поход в конкретном направлении — совсем другое!

Спустя минут двадцать Катя вдруг поняла, что она безумно голодная! Ей хотелось есть, причем не просто картошки, супа или каши — перед Катиным мысленным взором плыли блюда с вареными креветками, маринованными мидиями, салатами из кальмаров, устрицы, нежно подрагивающие в створках своих раковин, а также — ломтики истекающей жиром семги, бутерброды с красной икрой, раковые шейки в собственном соку и прочие водно-морские деликатесы, которые они с Сергеем иногда позволяли себе купить в коммерческих магазинах.

Чтобы не расплакаться от бессилия перед собственным организмом, заставляющим её воображать себе самые изысканные деликатесы, Катя начала обдирать прошлогодние, посщаженные птицами ягоды с попадавшихся на просеке кустов шиповника, и жевать, грызть скукожившуюся темно-красную кожицу, содержащую, судя по книгам о рациональном питании, все мыслимые м не мыслимые витамины.

Постепенно голод утих. Правда, колючие семена шиповника, или «шепшины», как его называют на Украине, здорово ободрали ей язык, но зато все эти омары и анчоусы с лангустами, бесстыдно демонстрировавшие свои округлые, аппетитные тела в Катином воображении, куда-то исчезли.

Солнце стояло в зените, а просека, по которой брела Катя, и не думала кончаться. Правда, она здорово сузилась, на ней стало больше кустов, а кое-где торчали из снега тонкие стволики березок и осин.

Местность снова пошла под уклон — видимо, Катя приближалась к очередному болоту. Конец просеки возник внезапно — впереди встала стена непроходимого ельника, а чуть правее, за чахлым лесочком корявых березок виднелась равнина — голая, то понижающаяся, то повышающаяся, со всех сторон ограниченная темной щеточкой леса. И самое главное — посреди равнины, или, скорее — поля, вилась, отмеченная вытаявшей из-под снега глинистой обочиной, дорога!

Катя, чуть ли не крича от радости, бросилась вперед, продралась через хлещущие по лицу березовые ветки, и бегом помчалась по полю — к дороге! Дорога, сколько бы длинной она не была, гарантировано выведет её к людям!

Катин восторг несколько поутих, когда она увидела вблизи, что это за дорога. Судя по всему, ездили по ней последний раз очень давно — осенью, а может, и летом, по крайней мере, между глинистыми валиками, оставшимися от ножа грейдера, и вытаявшими из-под снега, лежала нетронутая, девственная снежная целина.

Но все равно, дорога, даже если ею не пользовались с лета, ведет к человеку, вот только в какую сторону по ней надо идти? Катя задумалась, повертела головой, всматриваясь то в одну, то в другую сторону, потом решительно махнула рукой, и пошла налево — тут дорога, некоторое время петляя по полю, круто загибала к лесу и дальше вела в том же направлении, в котором Катя шла по просеке — на восток!

Поле она прошла довольно быстро — вскоре вокруг Кати уже высились островерхие, темные ели. Дорога, по счастью не очень заросла бурьяном — громкий треск, с которым ломались сухие стебли, пугал Катю — ей казалось, что её слышно на двадцать километров вокруг.

Густой ельник, стоявший непроходимой стеной, угнетал одним своим видом — темно-зеленая хвоя, нижние мертвые ветки, которым не хватило солнца, строго коническая форма каждого дерева — словно бы их нарисовал какой-то мрачный художник, иллюстрировавший книгу ужасов…

Солнце мало-по-малу стало клониться к заходу. На Катю несколько раз обрушивались приступы голода, однажды она даже присела на вытаявшую из снега корягу — закружилась голова. Может быть, местный житель и нашел бы, чем подкрепить свои силы в этом мрачном лесу, но Катя всю свою жизнь прожила в Москве, с природой общалась только на даче, или во время редких вылазок «на волю», происходивших ещё в золотые студенческие годы…

«Если сегодня я не выйду к людям, я погибну! И вместе со мной погибнет мой маленький! Катька, думай! Надо что-то делать!», — такие безмолвные диалоги из серии «сама с собой» Катя проводила чуть ли не ежечасно, и каждый раз после внутреннего приказа принималась усиленно думать, соображать, прикидывать, но постепенно её мысли уходили в сторону, и она сама не замечала, как принималась вспоминать маму, Сергея, подруг, какие-то моменты из жизни… Так продолжалось довольно долго, пока в мозгу вновь не звучало: «Катька! Думай!..». И все начиналось с начала…

Солнце теперь светило Кате в спину, и по тому, что её тень на снегу становиться все длиннее и длиннее, Катя поняла, что вечер настигает её с неумолимостью волчьей стаи. Уже исчезло сопуствующее ей весь день ощущение тепла — опустившиееся солнце перестало припекать, и из под еловых лап, торчащих со всех сторон, потянуло холодом.

«Еще два, ну, от силы — три час, и все! Дальше начнется ночь, появятся волки, ударит морозец, и…». Катя вдруг прервала свои безрадостные рассуждения и прислушалась. Что-то, неуловимое, на грани слуха, очень-очень далекое, но в то же время очень-очень знакомое, шумело далеко впереди! Или это шумит в ушах от голода и усталости? Катя на секунду замерла, вытянулась, вся превратившись в слух — точно! Что-то шумело впереди, причем шум этот двигался, но не к ней, а от нее, постепенно затихая.

«Что же это такое?», — размышляла Катя, прибавив, насколько это можно, шагу, благо, дорога вела именно в направлении, откуда доносился таинственный шум. «Самолет? Вряд ли — его слышно как-то сверху, что ли, а это шумело на земле. Машина — тоже не похоже — уж больно громко…». И тут Катю осенило: «Поезд! Там — железная дорога!».

Теперь она почти бежала. Железная дорога — это спасение! В Катиной голове вставали картины будочек путевых обходчиков, какие-то депо, закопченные, полные людей, пьющих чай в перерыве между работой. Вообще, железная дорога в Катином понимании была даже не дорогой, а таким, очень сложным и непонятным сгустком построек, вагонов, столбов, людей, дрезин и электричек. Все это жило своей, особой, железнодорожной жизнью, и сейчас, в тяжелую для Кати минуту, обязательно должно было её спасти.

Вдруг стремительно стало темнеть. Нет, солнце ещё не зашло, но оно уже на половину скрылось за верхушками елей, и тут же в низинках, ямках и ложбинах залегли густые темно-синие тени. Впереди по прежнему был только лес, лес без конца и края, и Катя, хрипло дыша, бежала, спотыкаясь, туда, к спасению.

Грохот следующего поезда она услышала уже совсем явственно — можно было даже разлечить стук колес на стыках рельс. Солнце к тому времени уже скрылось за зубчатой кромкой леса, и дорога, по которой бежала Катя, стала похожа на канаву — небо над головой ещё золотили солнечные лучи, а вокруг уже сгущался мрак.

Дорога начала петлять. Поворот, другой, третий, и вдруг лес отступил, открыв Катиному взору довольно широкую равнину, покрытую снегом, и прямо по средине, словно бы перечеркивая это белое пространства, чернела тонкая ниточка железной дороги. Дошла!

И только когда Катя, перейдя поле, подошла к рельсам, она поняла, как ошиблась в своих предположениях. Железная дорога вряд ли спасет её — в обе стороны до далекого горизонта тянулись бесконечные рельсы, и больше Катя не увидела никаких признаков присутствия человека — ни домика путевого обходчика, ни полустанка, ни деревни, ни станции…

Можно было пойти по рельсам, они не минуемо привели бы её к людям, но сколько придется так идти, десять километров, сто, пятьсот? Катя не знала…

Она села на рельсы и задумалась. Радость, возникшая в её душе в тот момент, когда она увидела железную дорогу, постепенно улетучилась, знобкий вечерний ветерок вызывал дрожь во всем теле, а голодный организм настойчиво просил пищи. Ночь стремительно опускалась на мир, а Катя по прежнему была одна в этом чужом ей, лесном краю…

Поезд она услышала, а может, скорее почувствовала по вибрации рельсов задолго до того, как там, где сошедшиеся в серебрянную ниточку рельсы терялись из поля зрения, появилась движущаяся точка.

Катя вскочила и не помня себя побежала по заснеженным шпалам навстречу поезду, надеясь на какое-то невероятное, но, как ей казалось в этот момент, вполне реальное чудо — вдруг остановиться, вдруг машинист заметит её и притормозит ход…

Машинист и в самом деле заметил Катю — метров за двести тепловоз загудел, но поезд не только не сбросил скорость, но и наоборот, как показалось Кате, прибавил её. Она отскочила с рельсов, успев заметить удивленное лицо за стеклом высокой кабины локомотива, и сразу же грохот колес ударил ей по ушам, в лицо полетела снежная пыль, запах креозота и колесной смазки заполнил все вокруг, и перед Катей замелькали освещенные окна купейных и плацкартных вагонов.