Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Райс Энн

«Нет», – так же коротко ответил он.

«Но они же твои товарищи, ты был у них главный, – удивленно сказал я. – И ты не предупредил их?»

«Нет», – повторил он.

«Но ты теперь наверняка презираешь меня. Ведь ты чтишь законы собратьев».

«Нет», – ответил он.

Неумолимая логика заключалась в его ответах, но я не мог ни понять, ни объяснить ее. Вдруг из глубин моего сознания всплыл другой вопрос: «Охрана, куда она делась? Почему они не защищали вампиров?»

«Потому что это я нанимал их, и я же уволил их накануне пожара», – ответил Арман.

Я остановился. Он уже не прятал глаза, как в прошлый раз, наши взгляды встретились, и мне вдруг захотелось, чтобы мир восстал из руин, засыпанных черным пеплом, чтобы он был светел и прекрасен и мы были бы живы и любили друг друга.

«Ты знал, что я замышляю, и отпустил охрану?» – спросил я.

«Да», – кивнул Арман.

«Но ты же был их вождем! Они доверяли тебе. Они верили в тебя. В конце концов, они жили с тобой под одной крышей! Я не понимаю почему?..»

«Выбери себе любой ответ, – сказал он спокойно и мягко, без грубости или высокомерия, просто желая, чтобы я понял его. – Можно найти много ответов. Возьми любой и поверь в него. Я могу дать тебе подходящее объяснение, только далекое от истины: я собирался уехать из Парижа. Театр, как известно, принадлежит мне, вот я их и уволил».

«Но, зная то, что ты знал…»

«Говорю тебе, это подходящая, но далекая от истинной причина», – терпеливо объяснил он.

«Ты и меня убьешь с той же легкостью, с какой оставил их погибать?»

«Зачем?» – спросил он.

«Боже…» – прошептал я.

«Да, ты сильно изменился, – сказал он. – Но все же ты остался прежним».

Я отвернулся и молча пошел дальше. Мы остановились у входа в Лувр. Сперва мне показалось, что окна дворца темны и только лунный свет отражается в них мягким, таинственным серебром. Но я пригляделся и заметил, что слабый огонек медленно движется внутри. Наверное, это сторож проверял залы. Как я завидовал ему! Я стал думать о стороже, прикидывать, как можно забраться внутрь и отобрать у него фонарь и ключи вместе с жизнью. Какая глупость! Я не способен придумывать планы. За всю жизнь только один удался мне.

И я сдался. Повернулся лицом к Арману, мой взгляд проник в глубину его волшебных глаз, и я стоял завороженный, он приблизился ко мне, медленно, как к жертве. Я опустил голову, он обнял меня за плечи, и вдруг я вспомнил едва ли не последние слова, сказанные мне Клодией: я способен любить Армана уже потому, что мог любить даже ее. И понял, что в их насмешливой иронии скрывался смысл куда более глубокий, чем она сама могла предположить.

«Да, – тихо сказал я Арману. – Это и есть венец зла. Мы способны зайти так далеко, что можем даже любить друг друга. Ты и я. Кто же еще подарит нам хоть крупицу любви, сострадания и милосердия? Кто еще, зная нас так, как знаем себя мы, сделает хоть что-нибудь ради нас? Нет, только мы и способны любить друг друга».

Он долго молчал, потом пододвинулся еще ближе, склонил голову набок, губы раскрылись, точно он собирался что-то сказать, но он только улыбнулся и покачал головой, признаваясь, что не понял моих слов.

Но я уже не думал о нем, как и обо всем остальном на свете. Наступила одна из тех редких минут, когда я вообще ни о чем не думал. Я поднял голову: дождь кончился, холодный воздух был чист и прозрачен, огни отражались на мокрой мостовой. Я хотел попасть в Лувр еще до рассвета и сказал об этом Арману, попросив его помочь мне.

«Но это очень просто», – ответил он. И только удивился, почему я ждал так долго.

– Вскоре мы уехали из Парижа. Я сказал Арману, что хочу еще раз побывать на Средиземном море, но не в Греции, о которой так долго мечтал, а в Египте. Мне хотелось увидеть пустыни, а самое главное – пирамиды и усыпальницы древних правителей этой страны. Я даже подумывал, что стоит познакомиться с ворами – охотниками за богатством мертвых фараонов, ведь они знают гробницы лучше любых ученых. Я собирался забраться в еще не открытые гробницы, чтобы посмотреть на не тронутые человеком мумии, их одежду и украшения и настенные рисунки. Арман охотно согласился, и однажды ранним вечером мы покинули Париж, без прощания и без оглядки.

Но накануне отъезда я зашел в наш номер в отеле «Сент-Габриэль». Я хотел забрать кое-какие вещи Клодии и Мадлен, чтобы положить их в гробы и похоронить на том маленьком кладбище на Монмартре. Я прошел по пустым комнатам, все было убрано и разложено по местам, и казалось, что Клодия и Мадлен вот-вот вернутся. Обручальное кольцо Мадлен осталось на маленьком столике рядом с ее шитьем. Я посмотрел на него, окинул взглядом гостиную и понял, что задуманное мной лишено всякого смысла. Я ничего не взял, вышел и тихо притворил за собой дверь.

Но там, в пустом номере, мне вдруг ясно открылась вся глубина происшедшей со мной перемены. Я шел в Лувр, чтобы примириться со своей душой, думал, что встречусь с чем-то удивительным и прекрасным и смогу забыть себя и свою боль. Только эта мысль и поддерживала меня. И вот теперь я стоял на тротуаре у входа в гостиницу и ждал экипаж; люди суетились вокруг – обычная вечерняя толпа: нарядные парочки, разносчики газет, носильщики, извозчики… Но я смотрел на них другими, новыми глазами. Раньше я надеялся, что искусство поможет мне глубже постичь человеческую душу. Но теперь она не значила для меня ничего. Ненависти к людям не было во мне – я просто перестал их замечать. Прекрасные полотна Лувра не имели ничего общего с руками, сотворившими их. Они были свободны от своих создателей и мертвы. Как разлученная с матерью Клодия, как фарфоровые куклы Мадлен. Да, эти полотна были похожи на нас. На Клодию, на Мадлен и на меня самого… Потому что они тоже могли превратиться в пепел.

Часть IV

Вот и конец этой истории. Наверное, вам интересно, что же случилось с нами потом – что стало с Арманом, где я побывал, что делал. Я скажу вам: ничего не случилось. Просто мои мысли в последний вечер в Париже оказались пророческими.

С тех пор я так и не изменился.

Человеческие перемены перестали касаться меня. Я по-прежнему воспринимал и любил красоту мира, но ничего не мог дать человечеству взамен. Я поглощал прекрасное, как вампир высасывает кровь. И был доволен, впечатления переполняли меня. Но я был мертв. Окончательно и бесповоротно. История моей жизни закончилась в Париже.

Долгое время я считал, что тому виной смерть Клодии, что, если бы Клодия и Мадлен успели уехать из Парижа и остались бы живы, у нас с Арманом все могло бы сложиться по-другому. Я бы по-прежнему страдал и любил и попытался бы отыскать для себя некое подобие смертной жизни, пусть нечеловеческое, но яркое и разнообразное. Но потом я понял, что это самообман. Даже если бы Клодия осталась жива и не было бы причин презирать Армана за то, что он позволил убить ее, все закончилось бы тем же самым. Какая разница – постигать зло постепенно или столкнуться с ним сразу? Я ничего больше не хотел и съежился, как паук в пламени спички. И даже Арман, мой постоянный и единственный спутник, оказался где-то вдали, за завесой, которая отделяла меня от всего мира. Завесой, похожей на саван.

Я знаю, вы хотите узнать, что же случилось с Арманом. Скоро рассвет. И я должен успеть рассказать вам, что было дальше. Без этого история останется незавершенной.

Мы отправились путешествовать. Египет, Греция, Италия, Малая Азия – куда глаза глядят и куда влечет тяга к искусству. В те годы я мог смотреть на самые простые вещи: на окно собора, картину в музее, красивую скульптуру, – и время переставало существовать.

И все эти годы во мне жила смутная, но неотступная мечта – вернуться в Новый Орлеан. Я всегда думал про него. И в тропиках, и в странах, где растут те же цветы, что в Луизиане, тяга к дому оставалась единственным моим желанием, выходящим за рамки бесконечного стремления к искусству. Иногда Арман просил меня отвезти его в Новый Орлеан. Я так редко радовал его, часто и без предупреждения исчезал и никогда сам не искал его. И подумал: а что, если поехать в Новый Орлеан только ради него? Мне казалось, так я смогу забыть свой страх – я боялся, что там, в Новом Орлеане, призрак прежних страданий снова настигнет меня. Но даже ради него я не решился поехать. Этот страх оказался сильнее меня: мы отправились в Америку, но поселились в Нью-Йорке. Я откладывал и откладывал поездку в Новый Орлеан. Но случилось так, что Арман нашел способ уговорить меня.