Мусоргский - Сергей Федякин

Шестнадцатого августа Хованский подал боярам стрелецкую челобитную: брать налог с волостей в пользу стрельцов, по 25 рублей на человека. Дума воспротивилась новому неслыханному побору. Хованский вышел к стрельцам:

— Дети мои! Бояре грозят мне за то, что добра вам хочу. Мне стало делать нечего. Как хотите, так и промышляйте!

Это уже было похоже на призыв к бунту. Царевна готова была верить уже, что Хованский метит на царский престол. Пошел слух, что и сына он хочет женить на царевне Екатерине Алексеевне, дабы связать себя с царствующей династией.

Милославский не хотел ждать, когда стрельцы подымут его на копья, как подняли Артамона Матвеева, когда сам он, Милославский, разжигал смуту. Поспешно бросил Москву, мотался за городом, переезжая из одного места в другое.

Новый слух разнесся 19 августа. Готовился крестный ход из Успенского собора в Донской монастырь. Государи должны были следовать за крестами. Им донесли, что стрельцы готовят цареубийство. Цари остались во дворце, а на следующий день все царское семейство скрылось в Коломенском. Следом и бояре стали разъезжаться по вотчинам. Из думных в Москве остался лишь Хованский. Ходил и ездил под пышной стрелецкой охраной — от пятидесяти до ста человек. В воздухе висела тревога. К именинам царя Иоанна, к 29 августа, Софья затребовала от Хованского в Коломенское Стременной полк. Хованский ослушался. Отпустить единственный полк, что остался близок государям, значило усилить положение царевны. Но указ пришел снова. У трусоватого Хованского уже не хватило духу ослушаться. Стременные отправились в Коломенское.

По городу стали бродить слухи, что в праздник новолетия, 1 сентября, когда стрельцы будут в отлучке от дома, люди боярские, по наущению господ, нападут на жен и детей стрелецких. Но цари не приехали. Прислали указ Хованскому быть у действа Нового лета. Хованский не был. Праздник вышел пустынным, безлюдным: ни царей, ни бояр. И народу пришло совсем ничего. Патриарх сердился, москвичи пребывали в ужасе. Все ждали нового бунта. Стрельцы ожидали нападения.

Второго сентября в селе Коломенском нашли прилепленное к воротам подметное письмо с пометою: «Вручить государыне Царевне Софье Алексеевне»: «Извещают московский стрелец да два человека посадских на воров и на изменников, на боярина князя Ивана Хованского да на сына его князя Андрея. На нынешних неделях призывали они нас к себе в дом, человек 9 пехотного чина да пять человек посадских, и говорили, чтоб помогали им доступать царства Московского, и чтоб мы научали свою братью ваш царский корень известь, и чтоб придти большим собранием неожиданно в город и называть вас, государей, еретическими детьми и убить вас, государей, обоих, царицу Наталью Кирилловну, царевну Софью Алексеевну, патриарха и властей; а на одной бы царевне князю Андрею жениться, а остальных царевен постричь и разослать в дальние монастыри; да бояр побить: Одоевских троих, Черкасских двоих, Голицыных троих, Ивана Михайловича Милославского, Шереметевых двоих и иных многих людей из бояр, которые старой веры не любят, а новую заводят; и как то злое дело учинят, послать смущать во все Московское государство по городам и деревням, чтоб в городах посадские люди побили воевод и приказных людей, а крестьян поучать, чтоб побили бояр своих и людей боярских; а как государство замутится, и на Московское бы царство выбрали царем его, князя Ивана, а патриарха и властей поставить, кого изберут народом, которые бы старые книги любили. Когда Господь Бог все утишит, тогда мы вам, государям, объявимся; имен нам своих написать невозможно; а приметы у нас: у одного на правом плече бородавка черная, у другого на правой ноге, поперек берца, рубец, посечено, а третьего объявим мы, потому что у него примет никаких нет».

Цари покинули Коломенское, двинулись на Воробьево. 4-го — из Воробьева в Павловское. Далее — в Саввино-Сторожевский монастырь. Отсюда Софья стала рассылать гонцов по городам с грамотой к служилым людям. Вспомнила здесь о майском мятеже и погромах, о наущениях Хованского, его потворстве раскольникам, о Никите Пустоствяте, что на архиерея руку поднимал, о князьях Хованских, что теперь «мыслят зло государям», — хотят перебить бояр, окольничих и думных. И дабы не расширилось воровство, призывала Софья от имени великих государей послужить: немедля двинуться ратным людям на защиту государей.

Тринадцатого сентября двор был уже в Воздвиженском. Сюда собирались бояре, думные люди, окольничии, стольники, дворянское ополчение, люд московский. Князь Иван, начальник Стрелецкого приказа, был вызван сюда Софьей на день ее именин.

Старый Хованский поверил, от чувства собственного могущества уже совсем потерял голову. Пышная процессия ехала медленно: сам князь, стрелецкие выборные, многочисленные знакомцы и слуги. В селе Пушкине поезд остановился. Слуги разбили шатры для князя и свиты. Взирая на свой поезд, Хованский упивался своею силой.

Но уже было читано Софьей перед Думой подметное письмо, уже был произнесен приговор «казнить!», уже ехал боярин Лыков с приказом: схватить отца и сына Хованских и явить их в селе Воздвиженском.

Лыков со своими людьми окружил бивак старика Хованского, напал внезапно и взял его без особого труда. Узнав, что сын его, князь Андрей, сидит в своей подмосковной вотчине на Клязьме, послал людей и за ним.

Хованских ссадили у ворот царского двора. Навстречу вышли бояре, думные люди, окольничии. Расселись на скамьях. Думный дьяк Шакловитый стал читать сказку о винах Хованских. О разорении государевой казны без указа, о том, что позволил в государевы палаты ходить кому не следует, потакал стрелецкому невежеству, наущивал раскольников, не повиновался царским указам, бояр бесчестил, грозил им смертию, клеветал на дворян, говорил стрельцам смутные речи. Прочитали и подметное письмо.

Хованский со слезами просил очной ставки с царскими величествами, готов был открыть истинных виновников бунта. Прибавил: «Ежели сын мой делал так, как писано в сказке, то предам его проклятию!»

Милославский дал знать о словах Хованского царевне. Ответ был: приговор привести в исполнение, и немедленно.

Здесь же, перед дворцовыми воротами, у московской большой дороги, при отсутствии палача стременной стрелец отсек голову Ивану Хованскому. Затем на плаху лег и князь Андрей. Этим действом царевна Софья отпраздновала свои именины.

Еще можно было опасаться стрелецкого мщения. Двор устремился к Троице, скрылся за стенами монастыря. Туда же сходились служилые люди. За крепкими стенами, установив на стенах пушки, можно было чувствовать себя в безопасности. Оборону Троице-Сергиевой лавры взял на себя князь Василий Голицын.

А в Москве смуту поднимал другой сын Хованского, Иван. Вещал, что отца и брата казнили без государева указа. Пошли новые слухи, что бояре готовятся рубить надворную пехоту, что на дорогах бродят боярские холопы с оружием. Что скоро ополчение двинется на Москву, жечь дворы стрелецкие.

Стрельцы засели в Кремле. Свезли пушки, заготовили пороху и свинца, расставили караулы, никого не впускали и не выпускали из стен города. Поначалу грозили собрать силы против бояр, толпились у Крестовой палаты, где патриарх уговаривал не своевольничать. Грозили и ему, если он заодно с боярами. Но скоро страх одержал верх. В Троице объявился архимандрит Адриан с известием от патриарха: надворная пехота била челом, дабы государи вернулись в Москву и что никакого злого умысла у надворной пехоты не имеется. Софья потребовала выборных от стрельцов, по двадцати человек от полка. Стрельцы молили патриарха о заступничестве. Выборные двинулись к Троице, с ужасом ожидая неминуемой смерти. Перед правительницей — пали ниц, винясь во всех прегрешениях. Царевна уже ощутила свою силу, послала выборных писать челобитную, и дабы каждый стрелец руку приложил. Патриарх помог составить прошение. Стрельцы обещались впредь не самовольствовать, не мешаться в дела государства и церкви, а заодно просили — по внушению царевны — снести столб с площади, ранее поставленный во оправдание их злодейств.

Восьмого октября, в воскресенье Христово, первосвятейший отслужил обедню в Успенском соборе, набитом стрельцами. На амвоне поставили два аналоя. На одном положили Евангелие, на другом — руку апостола Андрея Первозванного.

Из уст патриарха полилось поучение о мире и любви. Потом произнесли требования правительства. Стрельцы подходили, целовали Евангелие, руку апостола. Ивана Хованского-младшего выдали, после чего был он отправлен в ссылку.

Царев двор вернулся в столицу 6 ноября. Стрельцы были сломлены. Их начальником сначала сделали окольничего Змеева, но вскорости нашли человека преданного царевне, думного дьяка Федора Леонтьевича Шакловитого. Когда стрельцы, униженные, помнившие о недавнем величии «надворной пехоты», попытались было заварить новые беспорядки, он задавил смуту в самом ее начале, казнив нескольких и удалив из Москвы на окраины самых неуемных.