Деревянный Меч - Элеонора Раткевич

– Вина бы сейчас, – постукивая зубами, выговорил Наоки. – Горячего…

– Помолчал бы ты, а? – попросил Кенет. – В жизни мне так есть не хотелось.

– Не извольте беспокоиться, господин маг! – Отец Наоки мгновенно воспрял духом. – Обед подадут сию же минуту.

Он распахнул дверь, кликнул замершего в ожидании слугу и свирепым шепотом отдал ему указания. Слуга молча кивал, но лицо его выражало все большую растерянность, а потом и вовсе мрачную безысходность, по мере того как требования из чрезмерных становились попросту невыполнимыми. И уж совсем его лицо исказилось, когда господин сжал кулак и резко рубанул им воздух: жест явно знакомый и явно сулящий много разнообразных неприятностей.

Кенет пристально посмотрел на старика. Тот, почувствовав на себе его взгляд, обернулся, но даже и тогда Кенет продолжал смотреть – пока кулак не разжался под его упорным взглядом. Старик виновато опустил руку и отвел глаза, избегая смотреть на Кенета.

– А вот этого больше не надо, – твердо сказал Кенет. – Никогда не надо. Второго раза она может и не пережить.

Отец Наоки испуганно взглянул на постель, где сладко посапывала Тайин, и медленно опустил голову.

– В ожидании обеда мы вполне обойдемся горячим вином, – распорядился Кенет. – И пусть принесут что-нибудь для девочки.

В ответ на его слова слуга расцвел быстрой благодарной улыбкой, кивнул и исчез в мгновение ока.

– А для Тайин зачем? – недоумевающе спросил отец Наоки.

– Затем, что она жива, – отрезал Кенет. – Это только мертвые без еды обходятся.

Его знобило и мутило, и не только от утомления. Властность была не в его характере, но иного обращения отец Наоки не понимал. В жизни бы он не послушался совета юного воина – только приказа могучего мага. Вот и пришлось Кенету распоряжаться, и за несколько минут подобного разговора он устал неимоверно. Непривычная и несвойственная ему властность тяготила его, выматывала вконец. Сил на нее требовалось едва ли не больше, чем на то, чтоб оживить Тайин.

– Значит, кормить, – размышлял вслух Наоки. – А что еще нужно?

Кенет ненадолго задумался.

– Не оставляйте ее одну. Она слишком долго была… одна. Пусть кто-нибудь постоянно спит в ее комнате. Это по ночам. А днем – сказки рассказывайте, говорите о чем-нибудь веселом и занимательном, чтобы не скучала. Ну и обучать ее нужно. Я так понимаю, сейчас она начнет опять расти, и довольно быстро. Не знаю, когда я повстречаю Санэ и попрошу его разбудить Тайин, но к этому времени она должна знать больше, чем сейчас, иначе ей придется тяжело. Взрослая девушка с умом пятилетнего ребенка… – Кенет пожал плечами. – Конечно, шить или прописи писать во сне не научишь, но в остальном…

– Об этом можете не беспокоиться. – Подбородок старика выпятился и даже немного задрался кверху. – У моей дочери будет самое лучшее образование.

Кенет только вздохнул и отвернулся. Нет, это положительно невозможно вынести! Он испытал неимоверное облегчение, когда через несколько минут вернулся слуга с серебряным подносом. На нем стоял кувшин с подогретым вином, две яшмовые чарочки и большая чашка грибного супа с кореньями.

– Вот и замечательно! – Кенет попробовал суп – не слишком ли горячий? – сел на край постели, приподнял Тайин левой рукой, а правой осторожно поднес к ее губам чашку с супом. Почувствовав приятный запах любимой еды, девочка улыбнулась и приоткрыла рот. Несмотря на усталость, Кенет кормил ее ловко и аккуратно: привычная сноровка больничного служителя взяла верх. Ни одной капли не пролилось на крытое шелком одеяло.

Слуга принял из его рук пустую чашку. Наоки помог ему уложить Тайин поудобнее и протянул ему чарочку с горячим вином. Кенет осушил ее единым духом, даже не заметив, как досадливо поморщился старик при виде столь серьезного нарушения правил этикета.

– Обед готов, господин маг, – сообщил слуга, изымая из рук Кенета пустую чарку прежде, чем он сообразил, что она успела побывать в его руках.

– Как хорошо! – просиял Кенет. – Честно говоря, очень есть охота.

И снова отец Наоки поморщился.

В обеденной зале пришел черед Кенета морщиться я испытывать досаду. Обед был сервирован, что называется, в лучших традициях. Блюда по-каэнски маленькие и по-каэнски изысканные. Большей частью поданные к столу яства были Кенету незнакомы. Ни одного из них не хватило бы и воробью голод утолить, зато количество крохотных тарелочек и мисочек с затейливо декорированными кушаньями превосходило все мыслимые и немыслимые пределы. Кенет тоскливо взирал на своих сотрапезников, лишь после них решаясь отведать то или иное лакомство. Но усталость и голод вкупе с разнообразием непонятной еды его доконали. После пятой перемены Кенет сдался.

– Это пьют, добавляют в соус или руки ополаскивают? – отважно спросил он, указывая на очередную поставленную перед ним чашку неизвестно с чем.

Наоки радостно поперхнулся. Отец его устремил на Кенета взгляд презрительный и строгий, почти скорбный.

– Не понимаю, господин маг, – чопорно произнес он. – Как же вы изволили обедать за столом его светлости наместника?

– А с господином наместником было куда как проще, – беспечно объяснил Кенет. – Пока ему было совсем плохо, я кормил его с ложечки, а как стало получше, мы с ним и князем ели жаркое с одного блюда наперегонки. Так что с этим все-таки делают?

– Добавляют в соус, – ухмыльнулся Наоки. – Но я бы тебе не советовал.

С этой минуты обед сделался для всех его участников настолько тягостным, что и измыслить невозможно.

Отца Наоки не стоит очень и винить. До сих пор его жизнь протекала вполне размеренно в кругу привычных понятий, и даже семейная жизнь не выходила в полной мере за их рамки: дочь умерла, сын ушел из семьи… бывает. Теперь же старик столкнулся с тем, чего решительно не бывает. Хорошо, когда все понятно: перед императором надо склониться, жену обнять, ребенка поцеловать перед сном, прекрасным ландшафтом восхититься. А что прикажете делать, если на вас с воплем “Дорогой ты мой!” бежит пирог с абрикосами? Смеяться? Плакать? Отстреливаться? Съесть его? Обнять? Или поскорей закрыться рукавом, чтоб в лицо не ляпнул? Хуже нет, чем встретиться с непонятным. А Кенет был для старика еще менее понятен, чем вопящий пирог. Презренный воин, да еще такой молодой, да вдобавок с деревянным мечом. Низкая тварь. Но эта низкая тварь оказалась могучим магом. С этим можно бы еще смириться, но его поведение за столом! Деревенщина деревенщиной. Старик никогда не видел поблизости от себя живого крестьянина, не то догадался бы гораздо раньше. Кенет был хорош собой, но на вполне определенный лад. Тонкие черты его лица и красивые руки могли ввести в заблуждение лишь человека совершенно неопытного – словом, потомственного вельможу. А любой другой по самой его стати понял бы, что это худое сильное тело формировали не охотничьи забавы и даже не тяжелый воинский меч – рукоять плуга, а больше того мотыга. И что расстался он с этими сызмала знакомыми орудиями совсем недавно. Отец Наоки лишь за обедом, но все же сообразил, откуда родом новоявленный маг, и его мозг сдавило тяжелое густое недоумение. Маг – существо хоть и низшего порядка, как и все услужающие, но все же достоин уважения. Презренные воины внушали ему одну лишь ненависть – это проклятое сословие отняло у него единственного сына. А вонючий землепашец ниже даже презрения, его следует гнать из дома плетьми, потом приказать вымыть весь пол и забыть о досадном происшествии как можно скорее. Но этот великий маг-целитель, этот ненавистный юный воин, этот низкорожденный червь, копающийся в земле, оказывается, настолько приближен к высоким особам их светлостей наместника и князя, что ел с ними из одного блюда – запросто, без церемоний, пренебрегая всяческим этикетом! Да кто же он такой, в конце концов?! Непонятно. Тревожно. И совершенно уж непонятно, как с ним следует обходиться. Чувствам своим старик тоже не мог довериться: они были столь же противоречивы, как и общественное положение гостя. Искренняя благодарность за исцеление дочери. Ненависть к наглому воину, посмевшему приказывать вельможе, – ненависть до дрожи, до судорожной рвоты. Почтение перед его магическим искусством. Омерзение, приличествующее его происхождению. И собственная вина перед дочерью, которую он погубил и ничем, ничем не смог ей помочь – он, родной отец! А этот властный не по годам чужак смог. Этого старик был не в силах простить пришельцу – ни своей вины, ни его правоты, ни собственного бессилия, ни его ненавистной умелости. И никогда не простит.