Маска и душа - Федор Шаляпин

Когда же двинулся пароходъ, съ кормы котораго я, снявъ шляпу, махалъ ею и кланялся имъ — то въ этотъ грустный для меня моментъ, грустный потому, что я уже зналъ, что долго не вернусь на родину — музыканты заиграли «Интернацiоналъ»…

Такъ, на глазахъ у моихъ друзей, въ холодныхъ прозрачныхъ водахъ Царицы-Невы растаялъ навсегда мнимый большевикъ — Шаляпинъ.

III. «Любовь народная»

Съ жадной радостью вдыхалъ я воздухъ Европы. Послѣ нищенской и печальной жизни русскихъ столицъ все представлялось мнѣ богатымъ и прекраснымъ. По улицамъ ходили, какъ мнѣ казалось, счастливые люди — беззаботные и хорошо одѣтые. Меня изумляли обыкновенныя витрины магазиновъ, въ которыхъ можно было безъ усилiй и ордеровъ центральной власти достать любой товаръ. О томъ, что я оставилъ позади себя, не хотѣлось думать. Малѣйшее напоминанiе о пережитомъ вызывало мучительное чувство. Я, конечно, далъ себѣ слово держаться заграницей вдали отъ всякой политики, заниматься своимъ дѣломъ и избегать открытаго выраженiя какихъ нибудь моихъ опинiоновъ о совѣтской власти. Не мое это актерское дѣло, — думалъ я. Заявленiе Дзержинскому, что никакихъ политическихъ интервью я давать не буду, было совершенно искреннимъ. А между тѣмъ, уже черезъ нѣкоторое время послѣ выѣзда изъ Петербурга я невольно учинилъ весьма резкую демонстрацiю противъ совѣтской власти, и только потому, что глупый одинъ человѣкъ грубо напомнилъ мнѣ заграницей то, отъ чего я убѣжалъ.

Было это въ Осло. Пришелъ ко мнѣ совѣтскiй консулъ, не то приветствовать меня, не то облегчить мнѣ хлопоты по поездке. Хотя внимание консула мнѣ вовсе не было нужно, я его сердечно поблагодарилъ — оно меня тронуло. Оказалось, однако, что консулъ исправлялъ въ Осло еще одну оффицiальную обязанность — онъ былъ корреспондентомъ совѣтского телеграфнаго агентства. И вотъ, исполнивъ весьма мило консульскiй долгъ гостепрiимства, мой посетитель незаметно для меня перегримировался, принялъ домашне-русскiй обликъ и вступилъ въ торжественное исправленiе второй его служебной обязанности.

— Какъ вы, Федоръ Ивановичъ, относитесь къ совѣтской власти?

Поставилъ вопросъ и раскрылъ корреспондентскiй блокнотъ, собираясь записывать мой отвѣть.

Не знаю, гдѣ теперь этотъ знаменитый блокнотъ — успелъ ли хозяинъ его унести вмѣстѣ со своими ногами, или онъ по настоящее время валяется на полу гостинницы въ Осло.

Глупый вопросъ и наглое залезанiе въ мою душу, еще полную боли, меня взорвали, какъ бомбу. Забывъ Дзержинскаго и все на свѣте, я до смерти испугалъ консула-корреспондента отвѣтнымъ вопросительнымъ знакомъ, который я четко изобразилъ въ воздухе, поднявъ тяжелый стулъ:

— А опрашивали они меня, когда власть брали? — закричалъ я громовымъ голосомъ. — Тогда, небось, обошлись безъ моего мнѣнiя, а теперь — какъ я отношусь? — Вонъ немедленно отсюда!..

Не знаю, сделался ли известенъ этотъ инцидентъ Дзержинскому, и что онъ о немъ подумалъ. За то, мнѣ очень скоро пришлось, къ сожалешю, узнать, что думаютъ о моемъ отношенiи къ большевистской власти заграницей… Это само по себѣ не очень важное обстоятельство находится въ связи съ темой болѣе общаго порядка, которая меня часто занимала и даже, признаюсь, волновала: почему это люди склонны такъ охотно во всемъ видѣть плохое и такъ легко всему плохому вѣрить? Тутъ мнѣ необходимо сдѣлать отступленiе.

Въ теченiе моей долгой артистической карьеры я нерѣдко получалъ знаки вниманiя къ моему таланту со стороны публики, а иногда и оффицiальныя «награды» отъ правительствъ и государей. Какъ артистъ, я нравился всѣмъ слоямъ населенiя, имѣлъ успѣхъ и при дворѣ. Но честно говорю, что никогда я не добивался никакихъ наградъ, ибо отъ природы не страдаю честолюбiемъ, а еще меньше — тщеславiемъ. Награды же я получалъ потому, что разъ было принято награждать артистовъ, то не могли же не награждать и меня. Отличiя, которыя я получалъ, являлись для меня въ известной степени сюрпризами — признаюсь, почти всегда прiятными.

Впрочемъ, съ первой наградой у меня въ царскiя времена вышла курьезная непрiятность, — вѣрнѣе, инцидентъ, въ которомъ я проявилъ нѣкоторую строптивость характера, и доставившей немного щекотливыхъ хлопотъ моимъ друзьямъ, а главное — Теляковскому.

Однажды мнѣ присылаютъ изъ Министерства Двора футляръ съ царскимъ подаркомъ — золотыми часами. Посмотрѣлъ я часы, и показалось мнѣ, что они недостаточно отражаютъ широту натуры Россiйскаго Государя. Я бы сказалъ, что эти золотые съ розочками часы доставили бы очень большую радость заслуженному швейцару богатаго дома… Я подумалъ, что лично мнѣ такихъ часовъ вообще не надо — у меня были лучшiе, а держать ихъ для хвастовства передъ иностранцами — вотъ де, какiе Царь Русскiй часы подарить можетъ! — не имѣло никакого смысла — хвастаться ими какъ разъ и нельзя было. Я положилъ часы въ футляръ и отослалъ ихъ милому Теляковскому при письмѣ, въ которомъ вполнѣ точно объяснилъ резоны моего поступка. Получился «скандалъ». Въ старину отъ царскихъ подарковъ никто не смѣлъ отказываться, а я…

В.А.Теляковскiй отправился въ Кабинетъ Его Величества и вмѣстѣ со своими тамъ друзьями безъ огласки инцидентъ уладилъ. Черезъ нѣкоторое время я получилъ другiе часы — на этотъ разъ приличные. Кстати сказать, они хранятся у меня до сихъ поръ.

Столь же неожиданно, какъ часы, получилъ я званiе Солиста Его Величества. Въ 1909 году, когда я пѣлъ въ Брюсселѣ въ La Monnaie, я вдругъ получаю отъ Теляковскаго телеграмму съ поздравленiемъ меня со званiемъ Солиста. Только позже я узналъ, что Теляковскiй хлопоталъ объ этомъ званiи для меня, но безуспѣшно, уже долгiе годы. Препятствовалъ будто бы награжденiю меня этимъ высокимъ званiемъ великiй князь Сергей Александровичъ, дядя государя. Онъ зналъ, что я другъ «презрѣннаго босяка» Горькаго, и вообще считалъ меня кабацкой затычкой. Какъ удалось Теляковскому убѣдить Государя, что я этого званiя не опозорю — не знаю. Меня интересовала другая сторона вопроса. Такъ какъ я крестьянинъ по происхожденiю, то и дѣти мои продолжали считаться крестьянами, т. е., гражданами второго сорта. Они, напримѣръ, не могли быть приняты въ Пушкинскiй Лицей, привлекавшiй меня, конечно, тѣмъ, что онъ былъ Пушкинскiй. Я подумалъ, можетъ быть, дѣти Солиста Его Величества получать эту возможность. Я отправился съ моимъ вопросомъ къ одному важному чиновнику Министерства Двора.

— Кто же я такой теперь? — спрашивалъ я.