ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Сондерс

В стратегии Музея современного искусства в этот крайне политизированный период угадывается та самая «итальянская рука» Барра. Пытаясь успокоить возмущавшихся любовью МОМА к абстрактному экспрессионизму, он следовал «политике двойных стандартов, которая из соображений такта и дипломатии никогда не велась в открытую, но проявлялась, в частности, в программе выставки музея» [612]. Таким образом, не было недостатка в выставках, отвечающих вкусу большинства на романтический или предметный жанр, что вынудило одного критика обвинить музей в преданности не столько «искусству нашего времени», сколько «искусству времени наших дедов» [613]. Но одновременно Барр приобретал работы нью-йоркской школы и вёл незаметную агитацию с целью привлечения широкой институциональной поддержки. Именно он убедил Генри Люса из «Тайм-Лайф» изменить свою редакторскую политику по отношению к новому искусству, рассказывая ему в письме, что его необходимо защищать, не подвергать критике как в Советском Союзе, потому что оно как-никак является «свободным предпринимательством в искусстве» [614]. Именно так Люс, постоянно державший фразу «интеллектуальное здоровье Америки» на кончике своего языка, начал поддерживать интересы Барра и Музея современного искусства. В августе 1949 года журнал «Лайф» выделил центральный разворот для Джексона Поллока, тем самым поместив художника и его работы на каждый кофейный столик в Америке. Такой охват (и усилия Барра по закреплению успеха) не позволил оставить абстрактный экспрессионизм без внимания.

Тем не менее, коллекции Музея современного искусства попадали в Европу, что наилучшим образом демонстрирует успехи нью-йоркской школы. Под эгидой Международной программы, которая была запущена в 1952 году на средства Фонда братьев Рокфеллеров (в течение пяти лет ежегодно выделялся грант в размере 125 тысяч долларов), музей запустил масштабную программу экспорта абстрактного экспрессионизма, которую сам Барр охарактеризовал как форму «благотворительной пропаганды для иностранной интеллигенции» [615] (другой активист МОМА назвал её «огромным вложением в дело международного признания»). Куратором программы был Портер Маккрей (Porter McCray), выпускник Йельского университета и ещё один заслуженный сотрудник южноамериканской разведывательной группы Нельсона Рокфеллера. В декабре 1950 года Маккрей на год оставил должность руководителя отдела выездных выставок МОМА, чтобы в качестве сотрудника внешнеполитического ведомства США присоединиться к программе культурного восстановления Европы, развёрнутой в рамках «Плана Маршалла» в Париже. Об этих событиях Рассел Лайнс (Russel Lynes) писал в своей истории Музея современного искусства: «Перед музеем теперь находился весь мир, который можно обратить в свою веру (по крайней мере мир снаружи железного занавеса), хотя на этот раз экспортируемая религия была своей, местной, а не импортной верой из Европы, как это бывало в прошлом» [616]. Во Франции Маккрей воочию наблюдал негативные последствия официального запрета Государственного департамента на так называемых левых художников. В результате появился, как сформулировал один из сотрудников американского посольства, «разрыв в американских интересах и действиях, который не только непонятен европейцам, но также играет на руку коммунистам, обвиняющим Америку в том, что она не разделяет основные ценности западной цивилизации» [617]. Маккрей вернулся в Музей современного искусства, чтобы исправить это впечатление. Под его началом заимствования из хранилищ музея для передвижных выставок значительно возросли, даже «до несколько тревожных масштабов», что, как показал внутренний отчёт, оставило в 1955 году музей «без большей части его лучших произведении американского искусства на 18 месяцев». К 1956 году в рамках Международной программы прошли 33 международные выставки, в том числе участие США в Венецианской биеннале (США стали единственной страной, которую представляли частные лица). Одновременно значительно возросло финансирование посольств и консульств США.

«Был опубликован ряд статей, в которых Международная программа Музея современного искусства обвинялась в культурной пропаганде и даже высказывались предположения, что она была связана с ЦРУ. А я как работавший там в те годы могу заявить, что это абсолютное враньё! - рассказывал Уолдо Расмуссен (Waldo Rasmussen), помощник Маккрея. - Главный акцент Международная программа делала на искусстве - политика здесь была ни при чем, равно как и пропаганда. На самом деле как американскому музею нам было важно избежать обвинений в культурной пропаганде, и по этой причине не всегда было выгодно иметь связи с американскими посольствами или государственными деятелями, потому как это наводило на мысль о пропагандистской цели выставок, что на самом деле было не так» [618].

В Музее современного искусства не обошлось ни без пропаганды, ни без государственных деятелей. Например, когда в 1952 году музей согласился организовать художественную выставку в рамках парижского фестиваля «Конгресс за свободу культуры», он сделал это при содействии попечителей, которые были полностью осведомлены о роли ЦРУ в организации фестиваля. Кроме того, куратор выставки Джеймс Джонсон Суини (член консультативного комитета МОМА и Американского комитета за свободу культуры) публично одобрил пропагандистскую ценность этой выставки, объявив: «На показе будут представлены шедевры, которые не могли быть созданы или выставлены на всеобщее обозрение в таких тоталитарных странах, как нацистская Германия или современная Советская Россия» [619]. Взгляд на абстрактное искусство как на синоним слова «демократия», как на нечто, находящееся на «нашей стороне», был также подчёркнут Альфредом Барром, который в стиле обычной риторики холодной войны заявил: «Монолитная тирания не терпит нонконформизм и любовь к свободе современных художников, современное искусство бесполезно для диктаторской пропаганды» [620].

Гораздо большее значение, чем Выставка шедевров Набокова, имела выездная выставка 1953-1954 годов «Двенадцать современных американских художников и скульпторов» [621] - первое турне МОМА, посвящённое исключительно нью-йоркской школе. Открытая в Национальном музее современного искусства в Париже (Musee National d'Art Modern), она стала первой крупной выставкой американского искусства, проходившей во французском музее за более чем 15 лет. Чтобы избежать обвинений в «культурном вторжении» во Францию (чей собственный культурный шовинизм нельзя было не заметить), МОМА заявил, что выставка была организована в ответ на просьбу французского музея о её проведении. На самом же деле всё было наоборот.

Согласно официальному донесению американского дипкорпуса в Париже, «в начале февраля 1953 года, Музей [современного искусства] обратился в отдел культурных связей посольства с просьбой обсудить с Жаном Кассу (Jean Cassou), директором Национального музея современного искусства в Париже, возможность проведения указанной выставки. Посчитав, что эта выставка могла бы быть полезной, мсье Кассу, несмотря на то, что уже составил расписание экспозиций вплоть до весны 1954 года, всё же изменил планы и исключил из программы запланированную ранее выставку бельгийского художника Энсора» [622]. В донесении содержались жалобы на неспособность посольства «предпринять какие-либо действия в ответ на эту просьбу из-за отсутствия художественной программы, находящейся под покровительством правительства Соединенных Штатов». Также в нём утверждалось, что «в рассмотрении вопроса об организации выставки американского искусства сдвинуть дело с мёртвой точки помог Фонд Нельсона Рокфеллера, который позволил использовать средства, выделенные для МОМА, на организацию межнациональных выставок» [623].

Невозможность американского посольства сыграть какую-либо официальную роль в выставке стала причиной того, что оно ограничилось функцией связующего звена между МОМА и французскими организаторами. В число последних входила Французская ассоциация деятельности в искусстве (Association Fransaise d'Action Artistique), которая была прикреплена к двум министерствам: Министерству иностранных дел и Министерству национального образования. Ассоциация вышла на передний план за счёт «пожертвований» на роскошные каталоги, афиши и «всю рекламу выставки». Интересной кажется связь: ассоциация была также «донором» Конгресса за свободу культуры, а её директор Филип Эрлангер (Philippe Erlanger) был, по словам Юнки Флейшмана, «одним из наиболее полезных и готовых к сотрудничеству людей во Франции, к которому мы обращались по любому вопросу, связанному с Конгрессом» [624]. Эрлангер в действительности был контактным лицом ЦРУ во французском Министерстве иностранных дел. Через него Конгресс за свободу культуры (а по случаю и МОМА) приобрёл надёжный канал для вложения официального французского капитала в дело культурной пропаганды. Рене д'Арнонкур, который в известной степени придал выставке солидности, занимаясь лично её организацией, не мог не знать об этих контактах. Французская пресса пыталась добыть информацию о политических манёврах, происходящих за кулисами выставки. В адрес парижского Музея современного искусства посыпались колкости, его стали называть новой сторожевой заставой на «территории Соединенных Штатов», а художников, представленных на выставке, - «двенадцатью апостолами мистера Фостера Даллеса».