А «Скорая» уже едет - Константин Шох

строили догадки о дальнейшем развитии событий, делились слухами о начальственных планах… Тот лишь пожимал плечами.

– Я, друзья, врач, они – начальство. Мое дело – детей лечить, их дело – лечить мозги. Каждый из нас просто выполняет свою функцию.

На самом деле же он просто кипел изнутри от злости, видя и слыша то, что происходило на подстанции, но сдерживался, понимая, что отсутствие выдержки будет прямой дорожкой к поражению. А выдержка ой как стала надобна, потому что «санкции» не заставили себя ждать. Первым же делом Александрова сняли с 6-й педиатрической бригады, на которой он стабильно работал уже три года, и перевели на 16-ю, смена которой заступала не в восемь утра, а на полчаса раньше – и вставать ему, соответственно, приходилось раньше, не высыпаясь. Приход его на работу четко контролировался – в приемном каждый раз, постукивая ручкой по листу бумаги, сидел один из «лисовских» приближенных, «стукач-в-идее», как презрительно называл его Александров, сидел, демонстративно поглядывая на большие электронные часы, висящие над диспетчерской. На каждой пятиминутке теперь Лис уделял лично ему по десять минут, дабы прицепиться кусачей блохой к очередному непростительному огреху в работе – отсутствии в карте вызова точного времени последней термометрии, молчанию про почасовой диурез при перевозке из корпуса в корпус, неуказанию расхода спирта в миллилитрах для обработки фонендоскопа и расхода ватных шариков в десятых частях при обработке инъекционного поля. Периодически устраивались «летучие» проверки машин и оборудования, в которые непременно включалась шестнадцатая бригада – Лисовский с Костенко, словно две борзые, взявшие след, метались по салону «ГАЗели», разыскивая пыль на полках и грязь под лафетом носилок. Степан терпел все. Последней каплей был устный выговор на пятиминутке, когда заведующий, захлебываясь от наслаждения, попенял ему на то, что врач рабочую форму уносит домой – согласно же положениям санэпидрежима в условиях ЛПУ, стирка формы на дому строго запрещена. Александров, усмехнувшись, поднялся, подошел к столу заведующего, шлепнул на него пакет со злосчастной формой и произнес:

– В таком случае, Валерий Васильевич, стирайте вы. Моя смена через двое суток, я бы хотел, чтобы форма была чистой и выглаженной.

Вся комната мгновенно грянула гоготом уставших и злых после смены людей, на глазах которых унизили сытое и выспавшееся начальство.

Лисовский после такого позора сменил тактику, войдя в альянс с начмедом, и теперь, потерпев фиаско на административном поприще, принялся вести разведку боем в отношении лечебной работы. Все карты вызова Александрова теперь отсортировывались старшим врачом и тщательно проверялись в соответствии с общеутвержденными «Стандартами оказания скорой медицинской помощи в Российской Федерации», которые новым главным – и его придатками соответственно – были возведены в ранг Священного Писания и догматически канонизированы. И теперь, когда селектор произнес его фамилию, Степан уже прекрасно знал, по поводу чего он сейчас направляется в кабинет малого станционного начальства.

* * *

Беридзе встретил Александрова холодно, сдвинув очки на самый кончик своего массивного носа. Его крупная мощная фигура великолепно вписывалась в очертания не менее могучего стола из мореного дуба на тумбах, на котором в образцовом порядке были разложены бумаги. Под стеклом ровненько покоились телефоны подстанций и экстренных служб, отпечатанные на принтере, а в соседстве с ними, словно по линейке выверенные, строем вытянулись последние распоряжения заведующего и главного врача. Нукзар Беридзе был аккуратист. Это чувствовалось буквально во всем – в идеально лежащих выглаженных полах халата, в блестящем кончике ручки, торчащем из нагрудного кармана строго в левом углу (всегда), в выбритых до синевы щеках и в ледяном взгляде колких серых глаз. Степан уважал его – в какой-то мере, как специалиста и теоретика, как хотя в свою очередь считал, что любому даже архиграмотному книжному специалисту не грех хоть раз в месяц выбираться «в поле», дабы не увязнуть в теории, не адаптированной к практике. В данном случае, в своих убеждениях врач утвердился, увидев виновато лежащие три собственные карты вызова и соседствующую с ними книжицу «Стандартов», с торчащими тремя листочками закладок. Листочки свежие, только что оторванные, раз не обтрепались с углов – следовательно, закладки ориентированы на разгромную критику именно его карт. А вот это Александров уже не любил. Он слишком хорошо помнил свое первое столкновение такого рода – еще в медучилище, до института, на госэкзамене по педиатрии, который принимал какой-то маститый кандидат, в отличие от студента Александрова, санитарившего уже четвертый год на выездной бригаде, ни дня не работавший на «Скорой». И ответ на экзаменационный билет должен был четко вписываться в рамки алгоритма, лежавшего на листочке перед ним – иначе оценка снижалась на балл. Дело едва не кончилось плохо, когда Степа, будучи трижды уличенным в несоблюдении тактики, довольно резко возразил, что если подобным «кабинетным» образом оказывать помощь ребенку при черепно-мозговой травме с ушибом мозга, можно легко схлопотать труп «в присутствии». Что кандидату не худо бы и знать, коль он кандидат… Скандал с огромным трудом замяла заведующая фельдшерским отделением.

– Вызывали, Нукзар Сергеевич?

– Вызывал, вызывал. Присаживайтесь, Александров.

Плохо дело. Обычно общение протекало «на ты» и без фамилий. Официоз происходящего только подтверждает неблагоприятный прогноз развития событий.

Беридзе принялся сверлить глазами Степана, словно разыскивая на его лице некое доказательство, единственное, которого недостает в его нехорошей гипотезе.

– Вы когда карточки научитесь писать, Александров?

Врач вздохнул. Чего и следовало ожидать.

– До сих пор я был уверен, что давно научился.

– А вот я не разделяю вашу уверенность. Очень не разделяю. И, боюсь, вместе со мной еще не разделит еще и…

– …еще и Пловцов с прихлебателями, – не выдержал Александров. Старший врач закаменел лицом.

– Следите за языком, когда находитесь у меня в кабинете!

– Здесь где-то скрытая камера? – Степан преувеличенно обеспокоено повертел головой. Камеры, конечно, не было, но кабинет старшего врача был смежным с кабинетом заведующего – кто знает, может, Лис в этот самый момент припал к стене с трепетно прижатой к обоям мембраной фонендоскопа.

– Хватит, черт возьми! – казалось, Беридзе готов хватить кулаком по столу, но передумал в последний момент, дабы не нарушать бумажный порядок на оном. – Что за клоунада?! Вы помните вообще, что такое медицинская документация, Александров?

Врача так и тянуло парировать – а вы помните, мол, Нукзар Батькович, что такое лечебная работа, не здесь, в кабинете, а там, на пятых этажах, под угрозы и мат в твой адрес, в холоде и сырости – но он сдержался. Подобная отповедь сведет на нет возможность погасить рождающийся конфликт.

– В чем я виноват-то? Жалоба, осложнения после лечения?

– Ваше лечение! Медицина – это