Игры ангелов - Нора Робертс

Вот они, мины-ловушки, с нарастающим гневом подумал Броуди. Хитроумный ублюдок.

Чувствуя, что руки его вот-вот сожмутся в кулаки, он спрятал их в карманы и принялся рассматривать стены.

Надписи были сделаны все тем же аккуратным почерком. Однако слова наползали друг на друга, переходили с пола на стены и наоборот. Все это производило впечатление некоторого сумасшествия.

Тот, кто это сделал, действовал весьма расчетливо и хладнокровно.

Достав цифровой фотоаппарат, Броуди начал фотографировать крохотную комнатку под всевозможными углами. Он заснял надписи, отдельные слова и даже отдельные буквы.

Задокументировав все как следует, он вновь прислонился к дверному косяку.

Совершенно очевидно, что Рис не может вернуться в такое жилье. Нужно пойти к Маку, купить какой-нибудь растворитель. Что-то такое, что позволило бы смыть маркер с пола, ванны и плитки.

А остальное можно будет закрасить. Вряд ли у него уйдет на это много времени — пара часов, не больше.

Это куда лучше, чем покупать ей какой-то дурацкий ковер.

Наверняка Мак поинтересуется, зачем ему краска и растворитель. Броуди понимал, что без вопросов в Кулаке Ангела можно было купить разве что туалетную бумагу.

Впрочем, он не собирался рассказывать о том, что намерен поработать у Рис. Люди могут сделать совершенно неверные выводы из того, что он красит стены у женщины, с которой спит.

Не прошло и получаса, как Броуди вновь сидел на коленях в ванной, усердно оттирая маркер. И это при том, что он всегда считал наказанием любую домашнюю работу, кроме варки кофе!

Рис осторожно повернула ручку двери. Ее просто тошнило при мысли о том, что квартира не заперта. А еще ее тошнило при мысли о том, что Броуди может лежать сейчас внутри — раненый или того хуже.

Почему он еще здесь? Она рассчитывала, что он занесет ей ключ задолго до перерыва. Но этого не произошло, а машина его по-прежнему стояла у тротуара.

Она легонько толкнула дверь.

— Броуди!

— Я тут.

— С тобой все в порядке? Я увидела машину и решила… — Она сделала пару шагов, принюхалась. — Что это, краска?

Броуди вышел из ванной с кистью в руках, слегка заляпанный краской.

— Да уж, аромат еще тот.

— Ты красишь ванную?

— Почему бы и нет? Там и места-то всего ничего.

— Все равно спасибо, — голос ее дрожал от нахлынувших эмоций.

Броуди уже успел закрасить потолок и те места на стенах, где не было плитки. Сама краска была нежно-голубой — как если бы облачко окунулось на мгновение в озеро, впитав в себя часть его цвета.

От красных пятен на стенах и полу не осталось и следа.

Рис прислонилась к Броуди:

— Мне нравится этот цвет.

— Выбор там в любом случае был небольшой. Впрочем, я долго любовался на банку с ярко-розовой краской.

— Я ценю твою выдержку и хороший вкус, — улыбнулась Рис. — Надеюсь расплатиться с тобой очередным ужином.

— Сойдет. Но если хочешь довести все до ума, дальше крась сама. Я совсем забыл, что ненавижу делать ремонт.

Повернувшись, она ткнулась лицом ему в грудь:

— Я могу доделать все после смены.

— Ладно уж, я начал, я и закончу.

Он поймал себя на том, что тянется губами к ее волосам. Но остановиться уже не смог. Слишком поздно — для этого и для многого другого.

— Для меня это куда более ценно, чем любые бриллианты.

— Вот и чудесно, потому что бриллиантов у меня все равно нет, — он осторожно прижал ее к себе. — Просто мне не хотелось, чтобы ты смотрела на эти надписи.

— Я знаю. Надеюсь, ты не будешь возражать, если сегодня я снова переночую у тебя? Сам понимаешь, запах краски так быстро не выветрится.

— Да уж, не стоит тебе дышать этими ароматами. Наклонившись, он прижался губами к ее губам.

Поцелуй был долгим и невероятно нежным. Рис почувствовала, как рука Броуди скользнула у нее по спине, сжала рубашку.

Рассмеявшись, она сделала шаг назад. Глаза ее сияли. Все то напряжение, что скопилось в ней за прошлый вечер, неожиданно исчезло.

— Вот только возьму тут пару вещей… Ты что, собирался что-то толочь?

— Что? — только и смог выдавить Броуди, все еще находившийся под впечатлением поцелуя.

— Ты достал из стола ступку и пестик.

Он мысленно проклял себя за забывчивость.

— Рис…

— Что у тебя здесь? Это похоже… — Сияние в ее глазах внезапно потухло. — Я не принимаю их, — она смотрела на него с глубокой печалью. — Я просто держу их на всякий случай… чтобы помнить, над чем я работаю. Не хочу, чтобы ты думал…

— Я не клал их туда.

— Тогда…

— Это все ловушки, Рис. — Броуди положил кисть на поднос. — Он расставляет ловушки — в надежде, что ты попадешься.

— Интересно, что он хочет этим сказать? — она задумчиво пропустила сквозь пальцы горсть таблеток. — Почему бы тебе не истолочь это в порошок, не намазать на хлеб и не погрузиться затем в вечное забвение?

— Какая разница, что он говорит, если ты не будешь его слушать?

— Разница есть, — в ее глазах уже не было грусти; теперь там сверкал гнев. — Как я могу ответить, если я не слушаю? А я хочу, чтобы он знал: ему не удастся загнать меня назад, к таблеткам и докторам. И все потому, что он убийца, трус и сукин сын.

Она схватила чашку и, прежде чем Броуди успел остановить ее, опрокинула все содержимое в раковину. Затем открыла кран и пустила воду.

— К дьяволу таблетки. И к дьяволу его самого.

— Я должен был догадаться, что ты не из тех, кто швыряется посудой, — положив руки на плечи Рис, Броуди наблюдал за тем, как таблетки тают и превращаются в кашу. — Этот парень еще пожалеет, что связался с тобой.

— Может, позже я и пожалею, что выбросила их. Для меня они были чем-то вроде подушки безопасности.

— Вряд ли док откажется выписать тебе лекарства, если ты решишь подстраховаться.

— Ты прав, — она облегченно вздохнула. — Я буду иметь это в виду, но пока постараюсь вообще обойтись без них.

Броуди подумал о фотоальбоме, который он спрятал в сумку, рассчитывая защитить Рис. Теперь он понимал: ей нужна была не защита, а вера. Ей нужен был человек, который не сомневался бы в ее психическом здоровье.

— Есть еще кое-что. Пожалуй, тебя это заденет больнее, чем таблетки.

— Что такое?

Она оглянулась, словно бы в поисках ловушки, а Броуди тем временем подошел к сумке и достал оттуда тоненькую книжицу.

— Надеюсь, ты справишься. Не стоит давать ему лишних поводов для радости.

Она раскрыла альбом. Руки ее не дрожали, хотя сердце стучало часто-часто.

— Как он мог так поступить с ними? После всех их страданий, после гибели… Он просто перечеркнул их — как если бы их и не было.