Караджале - Илья Константиновский

«БЕДЛАМ ВИЗАНТИЙСКИХ ИНТРИГ»

Написав свою статью и опубликовав ее в венской газете, Караджале не успокоился. Он разослал экземпляры газеты своим друзьям в Румынию в сопровождении оригинала на румынском языке и просьбы опубликовать статью и в каком-нибудь отечественном издании. Чувствуется, что автор придает большое значение этому выступлению и продолжает думать о тех вопросах, которые он в нем поставил. В эти тяжелые месяцы вся внутренняя сила Караджале обращена только к событиям в Румынии. Он живет вестями с родины и непрестанным мучительным думанием обо всем, что там происходит. Он пишет Петре Миссиру:

«Да, дорогой Петраке, здесь не может быть и речи о последствиях чьей-то личной ошибки или личной ненависти, и следовательно, нельзя говорить о невиновности какого-нибудь определенного лица…Это банкротство целой системы!»

В начале июня печальный, угнетенный, непохожий на себя Караджале едет на родину, чтобы увидеть своими глазами размеры катастрофы. Он гостит несколько дней в Яссах у своего старого друга Ронетти-Романа, автора пьесы «Манасе». В Бухаресте он живет, как всегда, у Влахуца. Те, кто видел его во время этой поездки, были поражены его изменившейся внешностью: никогда не унывавший Караджале производил впечатление больного человека; на его пожелтевшем лице по-прежнему выделяются живые, блестящие глаза, но блеск их печален.

На родине Караджале вновь и вновь убеждается в правильности всего того, что он писал в своей статье, бухарестская политическая жизнь, вздорная полемика между политиканами, совершенно равнодушными к тому, что произошло в селах, — вое это похоже на «настоящий бедлам подсиживаний и византийских интриг».

Наступает июль, и Караджале спешит вернуться в Берлин. Он обещал семье веселые каникулы на каком-нибудь немецком курорте, в обществе семей Геря и Пауля Зарифопола. Но, приехав домой, он отменяет поездку на курорт. И мотивирует это неожиданным аргументом, не вяжущимся с его обычаями — оказывается, что и в Берлине царит этим летом райская прохлада, так что выезжать из города совершенно лишнее занятие.

Подлинной причиной было, конечно, его угнетенное состояние. Для него не существует сейчас ни каникул, ни ' друзей, ни творческой работы. Для него существует только кровавая весна в Румынии со всеми ее последствиями. Одному трансильванскому журналисту, навестившему его в эти дни, Караджале показывает тетрадки и записи — заготовки для комедии «Титирка, Сотиреску и К0». Автор показывает гостю даже эскизы декораций — рисунки мебели, среди которой живут его герои. И гость уходит с впечатлением, что он скоро увидит их на сцене.

Но, оставшись наедине, Караджале пишет очередное письмо Паулю Зарифополу, и снова, уже в который раз, признается, что он все еще не в состоянии написать ни единой реплики, ни тем более сцены из новой комедии. Причина теперь иная, чем в предыдущие месяцы, потому что теперь Караджале все же работает. Но он в состоянии писать только то, что непосредственно связано с событиями кровавой весны.

После того как он откликнулся на них статьей, в которой была дана картина основных пороков и противоречий румынского общества, Караджале пытается выразить свое отношение к событиям и в художественной форме. Он избирает для этого форму басни. Она наиболее доступна для массового читателя. Кроме того, она лучше соответствует условиям, в которых приходится издавать теперь румынские газеты и литературные журналы.

С июля по ноябрь Караджале написал и опубликовал в румынских газетах пять басен, посвященных одной и той же теме. В первой из них, «Дуэль», показан контраст между двумя вступившими в борьбу силами: плугом и пушкой. «Наивный плуг» — безоружная, неорганизованная крестьянская масса, в то время, как на стороне бояр — войска и весь государственный аппарат принуждения. Это неравная дуэль. Трагический поединок.

В басне «Бедный Ион» показано, как долготерпеливый Ион теряет, наконец, терпение и восстает против своих угнетателей. В другой басне под названием «Основа» Караджале довольно прозрачно намекает на правящую династию, на Кароля I, захудалого немецкого принца, который стал самым богатым помещиком Румынии. Затем в басне «Утешение» Караджале высмеивает тех, кто, желая объяснить крестьянские бунты, не находят другой причины, кроме как «подстрекательство» со стороны мифических иностранных агентов. И наконец, в последней басне «Вол и теленок» Караджале высмеивает демагогические обещания, данные некоторыми политиканами крестьянам в то самое время, когда правительство все еще продолжает свои безжалостные репрессии. К тому времени в Румынии начался поход уже не только против «крестьянских бунтовщиков», но и против социалистов и организованных рабочих.

Первые басни Караджале были опубликованы без подписи, но автора не так уж трудно было узнать. Ясская газета «Опиния» перепечатала басни и одновременно назвала имя Караджале. Последнюю басню «Вол и теленок» журнал «Конворбирь критиче» опубликовал в том виде, в каком ее прислал автор: по рукописи было сделано клише, сохранившее для читателя красивый, каллиграфический почерк Караджале.

Но и сочинение басен не успокоило берлинского изгнанника. Все, что он пережил во время трагической весны, все, что он увидел и услышал в начале лета, когда ездил на родину, продолжало угнетать его и осенью. И когда редакция газеты «Ди цайт» обратилась к нему с просьбой продолжить сотрудничество, он охотно взялся за перо. Так появились в свет новые две статьи — продолжение той, которую он написал в апреле. В них он рассказывал европейскому читателю о том, что произошло в Румынии после подавления восстания, о смехотворном «делириум персекуционис» — мании преследования, охватившей румынскую олигархию после кровавых событий, причину которых она ищет в чем угодно и где Угодно, но только не в банкротстве своей собственной социально-экономической системы. Виноваты, оказывается, таинственные подстрекатели, прибывшие не то из Барселоны, не то из Гонолулу, но только не сами румынские помещики. Если бы олигархия умела видеть, пишет Караджале, она нашла бы то, что ищет «под кончиком собственного носа».

Потом он рассказал о привычных интригах, начавшихся в политических кругах Бухареста сразу же после катастрофы, о том, как все торопятся поскорее забыть о случившемся, как будто от весны прошло по меньшей мере сто лет. А между тем в народе уже зреют новые семена гнева. «Там, в глубине, целый народ, который лучше знает, что означает умирать, как скотина, чем жит, по-человечески, взывает: «Мы хотим уже не только земли!.. Мы хотим земли и человечности!»