Перед вызовами времени. Циклы модернизации и кризисы в Аргентине - Петр Яковлев

♦ провести реформу государственной службы, избавиться от многих бюрократических структур и функций и таким путем экономить в год до

3,5 млрд дол.;

♦ продолжить процесс приватизации, в частности передать в частные руки БАН, Национальную лотерею, Монетный двор;

♦ углубить либерализацию внешней торговли;

♦ осуществить реформу трудового кодекса с целью снижения стоимости рабочей силы;

♦ ликвидировать социальные субсидии, а также специальные фонды поддержки отдельных (наиболее отсталых) регионов;

♦ сократить финансовые трансферты провинциям;

♦ уменьшить существующие налоговые льготы и увеличить НДС300.

План Р. Лопеса Мерфи произвел в аргентинском истеблишменте эффект разорвавшейся бомбы: министр предлагал продолжить (в утрированном виде) делать то, за что лидеры «Альянса» в ходе избирательной кампании идеологически постоянно атаковали К. Менема и его неолиберальную «команду». Немедленно ряд министров и государственных секретарей подали в отставку. Против плана выступили все губернаторы провинций. Профсоюзы начали акции протеста. Очевидно, что в год парламентских выборов президенту не нужен был министр экономики, создававший такие политические проблемы, и 19 марта 2001 г. Р. Лопес Мерфи был отправлен в отставку. И в этот момент вновь возникла фигура легендарного Д. Кавалло, которого мировая пресса привычно считала лидером латиноамериканских неолибералов.

Автор «плана конвертируемости», несмотря на общее уныние, охватившее аргентинский политический класс, излучал уверенность в завтрашнем дне, охотно давал интервью, содержавшие советы правительству, а также критику в адрес предпринимателей и банкиров за пессимизм и излишнюю деловую осторожность. Руководствуясь мало реалистичной на тот момент идеей создать кабинет «национального единства», Ф. де ла Руа пригласил «творца аргентинского экономического чуда» возглавить министерство экономики, и Д. Кавалло, вопреки советам ряда близких друзей, вернулся на свой прежний пост после 56 месяцев вынужденного «простоя».

Возвращение «суперминистра» во власть, писали Пабло Гидо и Густаво Лассари, «стало одним из необъяснимых фактов аргентинской истории»301. На самом деле все было объяснимо. Президент находился в отчаянном положении. Пригласив Д. Кавалло в правительство, Ф. де ла Руа пытался подзарядить свои изрядно «подсевшие» политические батареи и найти наконец выход из тупика. Что касается Д. Кавалло, то он рассматривал приход в исполнительную власть как решительный шаг к будущей борьбе за президентское кресло. Судя по всему, у нового (старого) министра экономики не было сомнений в успехе его миссии по спасению Аргентины. К слову сказать, это назначение вызвало в аргентинском обществе «состояние эйфории». Согласно проведенным опросам, 72 % граждан одобряли возвращение во власть «архитектора экономического чуда», который вызывал большее доверие, чем сам президент302.

Действия «суперминистра» не заставили себя ждать. 21 марта 2001 г. было объявлено о программе под названием «план конкурентоспособности», и здесь выяснилось, что Д. Кавалло «второго пришествия» серьезно отличается от прежнего неолиберала. Теперь министр делал акцент не на соблюдении строгой финансовой дисциплины (которой, заметим в скобках, давно не было), а на приоритетной задаче « подкрутить» механизм спроса и предложения. Необходимо в первую очередь стимулировать производство, расширить рынки сбыта. Когда это будет достигнуто, то поступления в бюджет через налоги и другие фискальные платежи возрастут, а дефицит сократится, утверждали министр и его помощники, повторяя, по существу, некоторые хорошо известные кейнсианские постулаты.

Д. Кавалло видел, что низкая конкурентоспособность целого ряда отраслей оставалась ахиллесовой пятой аргентинской экономики и с помощью ряда мер государственного регулирования – повышения импортных тарифов, селективного снижения налогов, избирательной поддержки отдельных секторов экономики – пытался помочь тем предприятиям, которые имели реальные перспективы сравнительно быстро расширить производство и экспорт. Следует отметить, что потенциал для увеличения выпуска готовой продукции (причем без новых капитальных вложений) был у страны огромный. Так, в среднем в промышленности не использовалось 36 % производственных мощностей, при этом в текстильной – 47 %, а в автомобильной индустрии, имевшей ключевое макроэкономическое значение, при мощностях, рассчитанных на годовой выпуск 700 тыс. машин, в 2001 г. едва собрали 235 тысяч303.

Новые, по существу гетеродоксальные, подходы к экономическим проблемам Аргентины вызвали неоднозначную реакцию в стране и за рубежом. Значительная часть политических элит, профсоюзы, многие предприниматели, ориентированные на внутренний рынок, одобрили действия правительства, поскольку рассчитывали на защиту национального бизнеса, увеличение занятости и ослабление социальной напряженности. С другой стороны, банковские круги и крупные импортеры выразили опасения, что отход от ортодоксальной политики может подорвать стабильность аргентинской валюты и спровоцировать хозяйственный хаос. Определенную настороженность новый курс вызвал в МВФ, а также на международных финансовых рынках, где усилилось недоверие к Аргентине со стороны инвесторов и держателей ценных бумаг (долговых обязательств), в огромных количествах выпущенных Буэнос-Айресом.

Д. Кавалло поручил своему заместителю с многозначительной фамилией Маркс [43] вести переговоры с МВФ и другими финансовыми организациями, с тем чтобы добиться «свежих» кредитов, а также обмена государственных облигаций на новые, с более отдаленными сроками погашения. Таким образом, аргентинские власти рассчитывали несколько снизить давление долгового пресса. Нужно заметить, что на момент прихода Д. Кавалло в правительство общий объем долговых обязательств Аргентины – внешних и внутренних – превысил 211 млрд дол. Из них 127 млрд – суверенная задолженность федерального правительства (60 % общего объема), 62 млрд – долги частных предприятий и банков (30 %) и 22 млрд – долги провинций (10 %). Очевидно, что при таких объемах задолженности (почти 6 тыс. дол. на душу населения) страна в финансовом смысле просто «задыхалась», и меры по стимулированию экономического роста при сохранении режима «конвертируемости» ничего в принципиальном плане не меняли. Какие-то корректировки валютной политики являлись неизбежными. Аргентинские деньги были явно «лучше» национальной экономики, и такое положение становилось абсолютно нетерпимым.

В начале июня 2001 г. Д. Маркс добился согласия иностранных кредиторов обменять аргентинские бонды стоимостью 29,5 млрд. дол. (с близкими сроками погашения) на новые облигации со сроками погашения в 2008, 2018 и 2031 гг. Таким образом, осуществилась конвертация краткосрочных долгов в среднесрочные и долгосрочные (так называемая операция «мегаобмен»). А буквально через пару недель происходит то, чего одни очень ждали, а другие страшно боялись. Буэнос-Айрес объявил о частичной валютной реформе: теперь аргентинский песо становился привязанным не только к доллару США, но и к евро, т. е. к более дешевой на тот момент мировой валюте. Д. Кавалло торжественно назвал эту систему «расширенной конвертируемостью». На деле для всех внутренних операций сохранялось прежнее соотношение песо – доллар, а новый курс применялся только в расчетах с экспортерами, да и то не со всеми. В частности, из этой схемы были исключены нефтяные компании.