Вариант "Ангола" - Игорь Борисенко

– Оно, конечно, хорошо бы, – пробормотал старшина, подтягивая подпругу у Звездочки. – Только боюсь я, завтра же его гиены разроют. Не по-христиански мы поступаем, что тут его зарыли… но не можно дальше тащить. Не дай боже, из-за него и нас побьют. А камни я для ребят выложил, чтобы они чего не подумали. Может, завтра кто из них так вот ляжет?

– Неужели они про гиен не догадываются? – прошептал я.

– Может и догадываются, только не в этом дело, – уклончиво сказал старшина. – Беритесь за своего языка, товарищ капитан, ваша очередь.

На самом деле, пошли мы быстрее. Носилки тащили вчетвером, один вел кобылу и один уходил вперед в качестве охранения. Периодически мы менялись, пока наш пленник не очнулся. Я в это время нес его слева, в головах, поэтому сразу увидел открывшиеся глаза. Португалец издал протяжный стон и сморщился.

– Qual И? Onde estou? (Что случилось? Где я? (порт.) – авт.) – пробормотал он очень слабым голосом.

– Mentira calmamente. VocЙ estА em cativeiro. Quero viver – ser obediente (Лежи тихо. Ты в плену. Если хочешь жить, будь послушным (порт.) – авт.), – немедленно отозвался я. Не уверен, все ли слова я говорил правильно, но пленный, кажется, понял, что я хотел до него донести.

Португалец, едва напрягшись, безвольно откинулся и закрыл глаза. Даже смуглая кожа не могла скрыть сильной бледности. Может быть, его тошнит из-за сотрясения мозга, а может быть, это у него от страха. Вряд ли это большой смельчак, если бросился удирать при первых выстрелах.

– Очнулся, собака, – сквозь зубы процедил Валяшко, которому "посчастливилось" идти впереди меня. – Пора его на ноги поставить, а то несем, как фон-барона.

– Вот, сделаем привал для приема пищи, там и разберемся, – отрезал Радченко – он как раз только встал к нам в носильщики, рядом с Валяшко.

И вправду, в следующей роще сделали привал чуть побольше. Звездочку разгрузили и расседлали, чтобы стереть пот и грязь. Быстро поели всухомятку, хотя мясо уже стало слегка пованивать. Все молчали. Португальцу дали только воды, и с той его чуть не стошнило, однако нести его больше никто не собирался. Я объяснил ему положение, хотя слова иногда подбирал с трудом. Он понял меня и заверил, что постарается идти, хотя ему очень, очень плохо. Тошнота, больная голова, круги перед глазами, слабость во всем теле – явные признаки сотрясения. Или он врет, опасаясь расправы, пыток, или чего еще там. Я сказал, что скидок на болезнь ему никто делать не будет. Станет обузой – расстреляем. В тот же момент на глаза бедняги навернулись слезы, и я понял, что говорил с ним совершенно серьезно. Неужели я на самом деле был готов расстрелять этого человека просто так, потому что он не может идти, а мы не можем его тащить? Он, конечно, враг… но что это значит? Начальники послали этого бывшего крестьянина или рабочего выполнять приказ. Он ведь даже не стрелял в том бою. И все же, я осознал, что готов буду приказать убить его, а уж Валяшко сделает это без всяких колебаний.

И португалец тоже понял это. Поэтому, когда настало время идти, он встал на подгибающиеся ноги и поплелся, конвоируемый Новиковым. Сначала мы двигались заметно медленнее, чем когда несли его на носилках, однако потом пленный пошел бодрее. Наверное, он все же больше притворялся пострадавшим, чем пострадал на самом деле. К тому же наступал вечер, с океана дул ветер, жара спадала.

Так мы шли остаток дня и всю ночь. Никто нас не видел, и мы никого не встретили, самолеты не пролетали, саванна была совершенно пустынной. Утром, часов около десяти, совершенно вымотанные, мы вернулись на прииск.

– Assim, seu nome, unidade, quem И o comandante, que deveria ser sobre a terra (Итак, твое имя, часть, кто командир, что нужно было на берегу? (порт.) – авт.), – я старался говорить медленно и четко, хотя ясно было, что произношение у меня совершенно никуда не годится. Некоторые слова приходилось подолгу подбирать, но я был уверен, что пленный меня понимает.

Его звали Эдуардо Салвеш, он служил рядовым колониальных войск в Бенгеле. Отец – португалец, мать из местных мулатов – не негритянка, но и далеко не белая. Отец был мелким лавочником, но давно умер, и они разорились. Мать сейчас зарабатывала шитьем, а Эдуардо пошел в солдаты. Занятие казалось весьма непыльным и приносило стабильный доход. Одежда, еда, небольшое, но постоянное жалованье. Через несколько лет можно было стать капралом, а там и сержантом. Или перейти в полицию. Полицейский в Анголе – очень уважаемый человек, таким просто не станешь.

Конечно, рядовой не мог многого знать о том, какое задание предстояло выполнять. Нам повезло, что сержант Велосо был очень болтливым человеком и за то время, пока их отряд (Салвеш называл его взводом, но что это за взвод из десяти человек?) добирался до места, успел поведать все, о чем знал сам. Велосо был тем, кто так глупо выскочил на пляж из кустов и кричал нам "стоять!". Возможно, именно он успел перед гибелью смертельно ранить Клушина.

В Бенгеле с некоторых пор всем заправлял немец. Настоящий немец, прибывший недавно из Германии для выполнения какого-то особого задания. В чем оно заключалось, Салвеш не знал, но Велосо уверял, будто их вылазка с этим самым заданием связана очень сильно. По словам сержанта, немец узнал, что на берегу с подводной лодки высадились диверсанты, на которых надо устроить засаду. Два или три человека, так что десять притаившихся португальцев без труда справятся с ними. Было приказано взять как минимум одного живым, так что остальных можно было на всякий случай убить, пока они не начнут отстреливаться. План выглядел вполне исполнимым и безопасным, так что во взводе царило хорошее настроение. Велосо позволял хлебнуть вина и изнурительных маршей не устраивал, поэтому до Эквимины они доехали на грузовике только поздним вечером, встали тоже не с первыми петухами – и в результате оказались на берегу уже после нас. Увидев возле схрона сразу шестерых вооруженных людей, Велосо, видимо, совершенно растерялся. Поэтому вместо стрельбы из укрытия он тупо шагнул навстречу бесславной гибели.

Во время разговора я поражался беспечности и глупости португальцев. А еще говорят, будто у нас разгильдяйство царит. Да если бы я с такой "расторопностью" выполнял поручения начальства, как этот Велосо, меня бы сразу разжаловали в рядовые и послали на фронт! Впрочем, для нас это большая удача… для всех, кроме Клушина.

Больше от Салвеша, по сути дела, добиться было нечего. Я пытался узнать, есть ли у немца какие-либо сведения о нашем прииске, но португалец не знал. Оно и понятно. Сам он никогда не слышал о подобных подозрениях ни от Велосо, ни от самой большой шишки в Бенгеле – майора Диаша. Можно было с большой долей уверенности сказать, что власти ничего не знают – иначе бы раззвонили об этом на весь свет. Вот только этот немец… Мысли о нем не давали мне покоя. Зачем он прибыл сюда? Подтянуть разваливающиеся органы колониального управления? Вымуштровать батальон головорезов для отправки на Восточный фронт? Это звучит как анекдот. На самом деле ответ только один: есть у португальцев кто-то похитрее и поумнее, чем все эти Велосо и Диаши. И он вызвал себе на помощь настоящего разведчика. А это значит, что все мы в большой опасности.