Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

— Вы ведь пишете детективы, правда?

— Да, — говорит Сюсанна, улыбнувшись в ответ.

— Я вчера мейл от мамы получил. Я писал ей, что вы тут, и она просит передать вам, что она обожает ваши детективы. Сам я, правда, не читал…

Сюсанна улыбается, стараясь не прыснуть:

— Спасибо. И ей передайте спасибо.

— И бабушка, — серьезным тоном добавляет Виктор. — Бабушка тоже считает, что они замечательные.

Сюсанна, нагнувшись над салатницей, втягивает щеки, изо всех сил сдерживая смех. И тут же очень кстати замечает Йона. Она растерянно моргает. Как он ухитрился оказаться позади нее? В последний раз, когда она оглядывалась, за ней вроде бы стоял Эдуардо?

— Здрасьте, — говорит Йон и улыбается.

Она, издав короткий смешок, отвечает:

— Здрасьте.

— Иногда из-за них чувствуешь, будто тебе тыща лет, — жалуется она чуть позже.

— Из-за кого?

— Из-за этих молодых ученых. Виктор вон говорит, что его мама и бабушка прямо обожают мои книжки. Ощущаешь себя доисторическим существом.

Йон пожимает плечами:

— Ему ведь нет и тридцати. А теперь человеку, бывает, тридцать исполнилось, а на самом деле нет и двадцати — понимаете, да? Мой сын…

— Так у вас есть сын?

— Да. И дочь.

— И сколько им?

Он чуть улыбается:

— Двадцать шесть и двадцать девять.

— Господи. Да мне самой иногда кажется, что мне двадцать шесть. Или двадцать девять. По ощущению.

— Это если у вас нет детей такого возраста. Уж поверьте.

Она улыбается:

— Верю.

Пауза, Йон поднимает свой бокал, а Сюсанна свой. Рядом смеется Ульрика, и Андерс улыбается в ответ, Йенни, прикрыв глаза, смотрит на Улу, а он ласкает ее взглядом. Сюсанна, сглотнув, подавила вздох. Наверное, надо было остаться у себя в каюте, как в прошлую субботу.

— А вы замужем? — вдруг спрашивает Йон, и она моргает в ответ. Тянет время.

— Кто? Я?

— Да, — говорит Йон, и вид у него серьезный, пожалуй, чуть серьезнее, чем нужно. — Вы.

— Нет.

Он поспешно вытирает губы салфеткой, а потом снова берет свой бокал с вином. Спрашивает коротко, с напускным равнодушием:

— А были?

Сюсанна наклоняется над тарелкой. Точно. Надо было остаться у себя в каюте. Потом выпрямляется и, глядя на Йона, говорит как есть:

— Немножко.

Он делает изумленное лицо:

— А как это — немножко?

— Это значит — три месяца. Двадцать пять лет назад. А вы сами?

Он улыбается:

— Три года. Вечность тому назад.

Повисает пауза, долгая, целая эра молчания. Наконец Йон, кашлянув, сообщает, сильно понизив голос:

— Я ведь не создан для брака.

Сюсанна ощущает, как расслабляются мышцы спины, как поворачивается шея. И вот уже можно смотреть на него, смотреть и улыбаться без опаски. Он не преследует ее. Не рассчитывает ни на какие отношения. Хочет, наверное, просто переспать. А это она и сама не прочь.

— Приятно слышать, — говорит она. — Потому что и я тоже, честно говоря.

Позже, когда уже съеден десерт и выпито вино и они уже надевают куртки, чтобы выйти на палубу, она внезапно подумала про Инес и Биргера. Все-таки зачем они поженились? Чтобы у Инес был слушатель, когда она говорит? Чтобы ей не разговаривать с самой собой? Чтобы у Биргера была обслуга? Чтобы он не превратился в неряшливого старого холостяка в мятой рубашке и нечищеных ботинках?

Увы, думает она и вытаскивает волосы из-под воротника, наверняка так все и было. Они просто взяли первое, что им было предложено, и получили не сказать чтобы особенно много. Что он, что она.

— Пошли смотреть на водоросли, — говорит Ульрика, застегивая молнию.

Свет по-прежнему странный. Серый. Коричневый. Фиолетовый. Несуществующий цвет, и в то же время волшебный, заставляющий Сюсанну думать о других, сказочных мирах. Небо нависает низко, лед сгрудился, образовав гребни, коричневые гребни с едва заметными прожилками белого. Бирюзовый цвет исчез. Его нигде не видно.

Она осматривается, зажигая сигарету, слышит, как за спиной Ульрика читает небольшую лекцию. Почти ничего не понятно. Ульрика говорит про галоидоуглеводороды и озоновый слой, соленость воды и ультрафиолетовое излучение, неизвестные организмы и возраст льда. Но это не так уж важно, во всяком случае, не настолько, чтобы нельзя было доверить Ульрике со всем этим разбираться, а самой довольствоваться тем, что стоишь на самом носу «Одина» и ощущаешь тепло, идущее от Йона, видишь, как зачарованно Андерс смотрит на Ульрику, как Йенни просовывает руку под локоть Улы и притопывает сапогами, потому что она ведь и правда замерзла в своей нарядной юбке.

Это люди, думает Сюсанна. И я — человек. И вот я стою среди других людей на борту судна, следующего Северо-Западным проходом.

Она закрывает глаза, пряча эту мысль, но спрятать улыбку ей не удается.

Они существуют, думает Сюсанна. И я существую. Существую и имею право существовать.

~~~

Уханье дискотеки, доносящееся из бара, — только тень. Тень звука. То, что действительно слышно, — это Ульрикин голос, как она рассказывает о снежных водорослях и их воздействии на озоновый слой, о том, что данные, собранные ею в прошлой экспедиции, вроде бы подтверждаются нынешними, и что эти водоросли в самом деле поразительные, что у них тут во льдах как бы собственный особенный мир, и там, где человеку видится просто замерзшая вода, на самом деле имеются гроты и пещеры с совершенно необыкновенной флорой и фауной, не похожей ни на что на свете…

Андерс спохватился, что улыбается, и поспешно делает серьезное лицо. Он не хочет обвинений в фамильярности, но, оглядевшись, видит, что улыбаются многие. Йенни, которая стоит переминаясь, чтобы не замерзнуть. Согласно кивающий Йон. И Сюсанна, устремившая взгляд куда-то в дали покрытых водорослями льдов, такая вдруг радостная. Глаза блестят. Щеки порозовели.

— Надеюсь, все всё поняли, — заключает Ульрика и смеется. — Пойдем потанцуем?

И берет его под руку. Потому что они — пара. Они вместе. Их тянет друг к другу.

Уханье нарастает, усиливается и превращается в грохот, когда они приближаются к бару. На танцполе тесно, к стойке приходится протискиваться. Андерс нечаянно задевает Бернахарда, стоящего напротив Аманды, одной из американок-исследовательниц, и танцующего что-то такое в стиле Траволты, просит прощения, но не получает ответа — Бернхард слишком поглощен своим танцем. Андерс улыбается, узнав мелодию. Good Luck Charm, Элвис Пресли.

Ульрика поворачивает к столику, ее блузка светится в полумраке. Сюсанна идет следом. Андерс, повысив голос, окликает их:

— Что вы будете пить?

Ульрика тоже кричит в ответ:

— Белое вино.

Когда Андерс и Йон добираются до стойки, песня уже кончилась. Они берут свое пиво и бокалы с белым вином, потом протискиваются обратно к столику, за которым уже уселись Ульрика и Сюсанна. Это хорошее место, немножко на отшибе, им приходится сидеть всем четверым в ряд, зато им виден весь танцпол. Сейчас там только одна пара. Бернхард и Аманда застыли друг напротив друга, почти вплотную, в ожидании следующей мелодии. Вот София и Мартин выходят на танцпол, они держатся за руки, и София улыбается, но не Мартину, а Фриде, сидящей в кожаном кресле чуть в стороне. Это особая улыбка, не без торжества, которая остается на ее лице, когда снова вступает музыка. Опять Элвис. Heartbreak Hotel. Тут в дверях появляется Роберт, чуть медлит на пороге, скользит взглядом по Бернхарду и Аманде, мгновение-другое стоит не шевелясь, а потом поворачивается к кожаным креслам, видит сидящую там Йенни и делает шаг в ее сторону. В тот же миг Йенни встает и протягивает руки Уле, Ула поднимается и ведет ее на танцпол.

— Как на аландском пароме, — замечает Сюсанна.

Андерс, правда, никогда не плавал на пароме на Аландские острова, но готов поверить Сюсанне на слово.

— Или как на деревенских танцах, — кивает Ульрика со своего края стола.

Бернхард и Аманда не отпускают друг друга. Они продолжают стоять на танцполе, когда и Heartbreak Hotel отзвучал, теперь еще теснее друг к другу. Смотрят друг другу в глаза. Разговаривают очень тихими голосами. Бернхард вдруг поднимает обе руки и берет в них Амандину руку, она улыбается, потупив глаза.

В тот же миг звучит следующая композиция. Yesterday. Слышится чей-то недовольный выкрик, но слишком поздно. Бернхард и Аманда уже начали танцевать, и тут вдруг появляются Йенни и Ула, выскользнув из полумрака, где они стояли и ждали, и погружаются в объятья друг друга. А позади них возникает Роберт. Один. Без пары.

Сперва он стоит неподвижно посреди танцпола — повязка белеет в темноте, — а потом начинает пантомиму. Он изображает всхлипывания и плач. Прижимает руку к сердцу. Опускается на колени и разыгрывает все более бурные рыдания.