Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг

отец сам ответит на свой вопрос. Кожа под свитером и теплой курткой стала холодной и влажной, будто туман из леса заполз под одежду и теперь впитывался в поры, пытаясь добраться ледяными пальцами до сердца.

— Они сказали, — губы отца скривились в усмешке, то ли горькой, то ли гневной, — что один из них видел человека в промышленном цеху. Прямо перед пожаром. Только подумал, что ему показалось. Уж больно тот человечек был маленький. Ростом с ребенка. И одет во все черное, как тень. — Отец сунул трубку в рот, жестко прикусил мундштук зубами. Вдохнул дым.

«Дурачина. Из них сделают корм для норок. Эта машина перемелет их в пюре», — донесся до меня издалека мальчишеский голос.

— На Мартина тогда, конечно, никто не подумал. Его с сестрой в то время уже поместили в приемную семью. Только я знал. — Отец помолчал и добавил тише, глядя в туман: — Всегда знал.

Я обхватил себя руками за плечи. Меня трясло, но я не собирался прятаться в тепле дома. Не раньше, чем получу ответ на все свои вопросы.

— Но раз мама уехала со мной до пожара, значит, она обвиняла Мартина не в поджоге? Ну и она говорила не только про Мартина, но и про Лауру. Винила в чем-то и ее. Так в чем же?

Отец вынул трубку изо рта и рассмеялся тихим, невеселым смехом.

— А ты чем-то похож на брата. Такой же упертый. — Он перевел на меня взгляд, в котором плескалось что-то скользкое, темное. Что-то, что напомнило мне Вигго. — Не успокоишься, пока не докопаешься до правды, да?

Я закусил губу, но глаза не отвел. Пусть видит — я выдержу. Как бы ни было тяжело и больно. Я готов.

— Ладно. — Губы отца дернулись, заиграли желваки под щетиной. — Слушай тогда. Только не перебивай. Хочешь, чтобы тебя считали мужиком, будь им. — Он сунул трубку в карман и откатился в коляске чуть назад, чтобы лучше меня видеть. — Матильда изменяла мне. И не просто изменяла. Спала с кем попало направо и налево. Всех кобелей в округе перетрахала. И не только в округе. Как тебе такая правда, а, сын?

Его глаза дико блеснули, губы задергались, на шее вздулись жилы. Я видел, что отец сдерживает себя усилием воли, и старался сдержаться сам. Не заорать прямо ему в лицо, что все это полная чушь. Я выпрямился, сжав кулаки и забыв, что еще недавно меня терзал холод. Кровь неслась по венам, толкаясь в виски и запястья, но я не кричал. Только смотрел. Смотрел прямо отцу в глаза.

— Волчонок, — усмехнулся он и покачал головой, разрывая контакт. — Не веришь отцу. Но я тебя не виню. Я и сам не верил. Пока мне не показали вот это. — Он сунул руку в карман рубашки и вытащил смартфон. Полистал в нем немного и развернул телефон экраном ко мне. — Вот. Полюбуйся.

Я автоматически шагнул вперед, игнорируя внутренний голос, панически шептавший: «Не смотри! Не надо!» Наклонился к руке с мобильником.

На экране сплелись монстры. Многорукие. Многоногие. Свились в один змеиный клубок. А в центре его белело лицо. Я узнал его.

У моего ночного кошмара появилось имя. Имя моей матери.

Отец потом еще много чего говорил. Ноги меня не держали, и я не то сел, не то рухнул в плетеное кресло рядом с ним. Сидел там, и он медленно, по капле лил мне в уши яд. Пока все внутри не переполнилось так, что стало больно жить и дышать.

Тогда я встал и пошел в лес, не разбирая дороги.

Клуб одиноких сердец доктора Пеппера

Что делать одинокой девушке, когда ей хочется напиться, но не накачиваясь дешевым бухлом, а со стилем и желательно на халяву? Если она находится в большом городе, известном своими коктейль-барами, ответ может быть только один: пойти в бар и найти там самца. При этом желательно определиться с самого начала, нужен ли самец исключительно в качестве дойной коровы… сорян, быка, или же его постель тоже представляет стратегический интерес.

Ответив на главный вопрос, можно составить диаграмму принятия решений для выбора носителя ущербной хромосомы. Верный выбор, как известно, — залог успеха. Вот только есть тут одна небольшая проблемка — фактор Y, проще говоря, смазливая мордаха. Если к ней еще и прилагается бычья тушка в виде этой самой роковой буквы, то существует крупный риск того, что ваша диаграмма отправится в ближайшую урну еще до десяти вечера — вместе с упаковкой от презерватива.

Сознавая эту опасность, я лениво посасывала «От заката до рассвета», сканируя зал на предмет платежеспособного самца, не способного окончательно разбить мое и так уже треснувшее сердце. Час был еще довольно ранний, так что у стойки и за столиками темного дерева зависал в основном офисный планктон, пара айтишников, легко распознаваемых по рюкзакам с ноутами и прочими девайсами, и шумная компания лысеющих дядечек, тупо заливающаяся пивом. Идеальным вариантом было бы подобрать неокольцованного гомо сапиенса, который к закрытию бара узюзюкался бы до состояния ящерицы, так что его осталось бы только загрузить в такси и загрузиться туда самой — беспалевная ночевка в теплой постельке и без назойливой компании была бы тогда обеспечена. Ящерица ведь может и на диванчике похрапеть, верно?

— Ким!

Бармен повернулся ко мне и улыбнулся, вращая шейкер.

— Тебе повторить?

Я покачала головой и приподняла бокал, демонстрируя плещущуюся в нем багровую жидкость. Кажется, я нашла того, кто оплатит мой следующий коктейль.

— Тот парень в углу? — Я осторожно скосила глаза на дальний столик, на котором выстроилась батарея пустых стаканов.

Большего объяснять мне не требовалось. Маман всегда говорила, что хороший бармен — лучший друг человека. Он тебе и сваха, и няня, а Ким был больше, чем просто хорошим. Он был барменом класса люкс. Я поняла это сразу, как села за стойку: по тому, как он выхватывал из воздуха бутылки, джиггер и шейкер; по тому, как улыбался гостям; по тому, как успевал смешивать напитки и поддерживать задушевный разговор с грустным типом, распустившим галстук пальцами с четким следом от обручального кольца.

Ким скользнул быстрым взглядом по фигуре, утонувшей в тенях и кожаном диванчике. От стойки я могла разглядеть только руки, обхватившие тяжелый граненый стакан с «Олд фешен»: низко висящая над столом лампа освещала длинные сильные пальцы и черную вязь татуировок на предплечьях.

— Забудь. — Бармен качнул головой и склонился ближе ко мне, разливая по стаканчикам шоты. — Это Спирит. Он на голову