Живое море - Жак-Ив Кусто Джемс Даген

Антагонизм между физиками и биологами принял более явные формы. Во время перерыва разгорелись жаркие споры между учеными мужами. Я услышал реплику одного биолога:

— Стронций-90 отравит рыбу.

— Стронций-90 скапливается в костях, — возразил ему ядерник. — Кто ест кости?

— Куры едят. Костяная мука — побочный продукт рыбоконсервной промышленности. Наши дети будут есть радиоактивные яйца.

Я обратился к кучке приунывших океанографов:

— Ничего, завтра председательствует профессор А. — Я назвал фамилию всемирно известного океанолога. — Уверен, он отстоит море.

Профессор А. прибыл за пять минут до начала заседания и не успел заметить, как взволнованы его коллеги. Зазвучало вступительное слово, и вдруг:

— Моря, самой природой предназначенные для захоронения атомных отходов…

Послышались глухие стоны. Я не верил своим ушам. После заседания я пригласил профессора А. к себе домой на обед вместе с двумя биологами и сказал ему, как меня потрясли его слова о том, что моря — природное хранилище для отходов с долговременным отравляющим действием.

Профессор А. — человек спокойный и рассудительный. Он мягко ответил:

— Жак, не в этом суть. Главная проблема для будущего человечества — катастрофический рост населения земного шара. Скоро нас будет десять миллиардов, потом двадцать, возможно, сто миллиардов. И всех надо прокормить. Естественных ресурсов морей и суши надолго не хватит. Но, слава богу, пища и энергия эквивалентны. Надо всемерно развивать применение атомной энергии и пустить фабрики, способные всех людей, сколько бы их ни было, обеспечить протеином. Вот почему мы должны дать атомной энергетике полный ход, хотя бы пришлось совсем отказаться от использования морей, даже для навигации.

Мы просто онемели. Моему мысленному взгляду рисовались жители, отступающие из приморских городов — Нью-Йорка, Лондона, Марселя, Шанхая, в глубь материков, в этакие концентрационные лагеря, где им выдают строго ограниченный дневной паек эрзац-пищи с атомных фабрик. Я представил себе, как на склонах Приморских Альп стоят толпы людей, глядя вниз, на отравленные голубые воды, на хиреющие города, на корабли, обреченные на неподвижность.

Качался очередной раунд в схватке технократов с гуманистами. Сейчас превосходство на стороне технократов. Почти всюду они работают рука об руку с политиками. Но очевидно, что дело примет другой оборот. В конечном счете биологическая наука выйдет вперед; ведь, если погибнет жизнь, никакой науки вообще не будет.

Дальше на конференции произошел раскол. Два биолога, русский и англичанин, выступили против двух атомников, англичанина и американца. Я подумал, что сейчас самое время сплотиться защитникам морей. Хуже всего, что никто из нас не знал, чем грозит повсеместный рост радиоактивности.

Атомники рассказали кое-что о действии радиоактивности на рыбу; к сожалению, эти исследования были недостаточно убедительны. Требовалось, пока не поздно, объединить усилия физиков и биологов, чтобы провести надежные и объективные замеры. Прежде чем ученые разъехались, мы договорились учредить при музее Международный центр по изучению радиоактивности моря. Развивая этот план, князь Ренье предложил заключить соглашение между его правительством, Океанографическим музеем и Международным агентством по атомной энергии, которое должно было руководить лабораториями. Вскоре развернулась напряженная работа. Ее возглавил энергичный финский ученый, профессор Ильмо Хела; ему помогали представители Швеции, США, Израиля, СССР, Японии и других стран.

А через несколько месяцев мне позвонили из Парижа. Один мой старый приятель, связанный с Французской комиссией по атомной энергии, попросил меня, когда я буду в столице, зайти к нему.

— Кусто, — сказал он мне при встрече, — как ты относишься к сбрасыванию атомных отходов в океан?

— Это опасная затея. Мы слишком мало знаем о возможных биологических последствиях!

— А что ты скажешь, если мы используем для захоронения Средиземное море?

Я опешил.

— Но вы же не станете этого делать! — вымолвил я наконец. — Зачем спрашивать?

— Просто так, чтобы знать твое отношение.

— Я буду протестовать во всеуслышание, — подумав, ответил я.

— Я так и знал, — сказал он. — Просто хотел предупредить тебя. Мне известно, что ты связан с газетами. Но вряд ли они предоставят тебе слово.

Я встал и вышел. Они задумали сбросить отходы в море. Решение уже было принято. Через несколько дней, 6 октября 1960 года, газеты сообщили, что атомный центр в Маркуле, под Авиньоном, выделяет 6500 баррелей радиоактивных отходов для "пробного" захоронения в Средиземном море. Операция была одобрена Евратомом.

Одна ведущая газета поместила статью, которая привела меня в ярость. Сотрудник отдела науки писал, что "для эксперимента избран каньон глубиной 8 тысяч футов между Антибом и Кальви на Корсике". Место "выбрано после исследований, проделанных такими океанографами, как В. Романовский и капитан Кусто". Похоже, мой приятель из атомной комиссии решил припереть меня к стенке. Я сел было писать заявление для печати, но передумал.

Если бывший друг в самом деле позаботился закрыть мне доступ в крупнейшие газеты, мой протест будет напечатан только левыми органами печати, и мне с первых шагов прилепят политический ярлык. Я порвал черновик. Секретарша доложила, что меня срочно требуют к телефону мэры и депутаты со всего Лазурного берега, но я ответил ей, что пока не готов с ними говорить. Сперва надо было продумать, к чему может привести сброс, и что-то наметить. Вероятно, эти две тысячи тонн радиоактивностью четыреста — пятьсот кюри не причинят серьезного вреда Средиземному морю. Но "эксперимент" сам по себе достаточно обширен и послужит прецедентом — следующий раз сбросят еще больше. Как бы то ни было, прежде чем действовать, нужно посоветоваться и заручиться поддержкой.

На следующее утро я с первым же самолетом отправился в Париж и пришел к своему учителю, профессору Луи Фажу, старейшине французских океанографов. Он был очень встревожен тем, что задумали атомники, и призвал меня выступить против этой затеи. Я обратился к доктору Всеволоду Романовскому; ведь и о нем было сказано, будто он помогал выбирать место для захоронения. Он написал два документа — заявление о том, что его работы на "Калипсо" никак не были связаны с планами захоронения, и протест в атомную комиссию, в котором подчеркивал, что он уже говорил: операция, мягко выражаясь, не продумана.

Через два дня атомная комиссия объявила, что сбрасывание состоится 20 октября. Теперь мы знаем расписание… В день "С" минус 12 [12] ("С" — сбрасывание) я пришел к премьер-министру Монако и вручил ему меморандум для князя Ренье, надеясь, что князь выступит против сброса отходов. По-прежнему в тайне от господина, который вознамерился зажать мне рот, я сказал секретарю, что готов говорить с местными властями побережья. Мэры Ниццы и Ментоны, а также сенаторы и депутаты из Марселя, Тулона и Ниццы были решительно против захоронения в море. Что думаю я? Я ответил, что разделяю их взгляд.