Горячий след - Олег Верещагин

— Ему тринадцать лет, — сказал Олег негромко. Артур кивнул:

— Я сейчас вспомнил, как он того бородатого… сбоку по шее — и голова набок… Давай-ка пошумим, что ли? Чтобы он услышал…

— Слушай, — вдруг сказал Олег. — А тебе совсем не хочется попускать кораблики?..

…В ходе баталии значительная часть воды пролилась на пол, а кипяток успел подостыть. Но всё пролитое ушло в сток под стену, а вымыться можно было и чуть остывшей водой.

— Может, сами постираемся? — Артур вылил себе на голову ещё один ковш. — Псссххх…

— Ага, и подошьёмся подворотничками, — дурашливо предложил Кирилл. — Кстати, наших спин хозяину лучше бы не видеть…

— Не прошло? — Артур подвигал лопатками, попытался заглянуть себе за плечо.

— У тебя почти не видно уже, а у Олега картина маслом — "беглый".

Олег засмеялся. Мальчишки присели на лавку, вделанную в стену. По очереди вздохнули, посмотрели друг на друга и засмеялись уже вместе.

— Есть в жизни счастье, а? — с комичной серьёзностью спросил Кирилл. Олег дал

150.

ему подзатыльник. — Ай, — грустно сказал младший мальчишка и, вытянув ноги, пошевелил пальцами. — Меня обидели.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова работника:

— Одёжа тут сухая… — нерешительно сказала она. — И сбрали там на стол-то…

…Хозяин не обманул. В чашках дымилась горами гречневая каша с поджаренным в меру золотистым луком и кусками печёнки, на полотенце лежал нарезанный чёрный хлеб, на блюде — солёные грибы. В больших глиняных кружках дымился какой-то приятно пахнущий настой.

— Чёрный! — обрадовался Кирилл и носом воткнулся в ломоть хлеба. — Настоящий чёрный, уххх!!!

Мечи мальчишки поставили рядом. По босым ногам немного тянуло из дверей, но в целом они чувствовали себя согревшимися и от этого окончательно проголодавшимися. Заработали ложки. Олег и не думал, что настолько проголодался — пока он не опустошил чашку, даже и не заметил, что на другом конце стола лежат гусли. Очевидно, кем-то забытые…

Кирилл продолжал лопать грибы — его чашка была пустой. Артур приканчивал кашу. Олег отхлебнул сладковатый, с привкусом трав и мёда, настой, потянулся за гуслями. Положил их перед собой, как видел в кино. Щипнул струны — они звучали грубовато в сравнении с "Paganini Steel", но в целом ничего. Олегу вспомнилась походная песня, которую то ли сам написал, то ли просто любил Андрей. Как он там? Как там все вообще?

Он снова щипнул струны.

— Если слёзы в глазах,

Если руки как лёд,

Если пропасть лежит впереди —

Значит, снова не спать,

Значит, снова в поход,

Эй, товарищ, постой, подожди.

А вокруг всё в дыму,

А вокруг всё в огне,

А вокруг только слышится стон —

Может, это не так,

Может — снится всё мне,

Может это — всё только мой сон?

Позади — трын-трава,

Впереди — бурелом,

Справа, слева — и вовсе темно…

Если — это всё ложь,

Если — это всё сон -

Почему на душе тяжело?

Конь споткнулся в ночи,

Друг глаза опустил,

А на небе погасла звезда…

Я коня напоил,

Друга молча простил

И пошёл — сам не зная куда… (1.)

Только теперь он обратил внимание, что и хозяин, и какая-то женщина, и работник-половой, и полдесятка посетителей его слушают — и со смущённой улыбкой отложил гусли.

* * *

Олега разбудило солнце.

Оказалось, что он очень устал. Даже не помнил, как уснул, повалившись на заботливо застеленную лавку(2.) у стены. А сейчас лежал и смотрел, как в затяну-

_________________________________________________________________________________________________________

1. Не знаю автора слов. Песню часто поют в томском туристском отряде "Странник". 2. В обиходе славяне использовали лавки и скамьи. На скамье можно было только сидеть — и она легко передвигалась с места на место. На широких лавках, наглухо вделанных в стену, можно было и сидеть, и спать. Для гостя или посетителя место на скамье считалось менее почётным, чем на лавке.

151.

тое слюдой окно бьёт яркий летний свет. На улице слышался многоголосый деловитый шум.

Мальчишка привстал на локте.

Их одежда и вещи лежали на табурете у двери. Там же — таз и кувшин в нём. Кирилл и Артур дрыхли без задних ног. Артур молча, Кирилл — тихо, но отчётливо посапывая. Олег отвёл глаза, чтобы не разбудить друзей, откинул одеяло и спустил ноги на пол. Посидел, привыкая, встал и, подойдя к окну, повернул засов и распахнул створки.

На него хлынуло лето.

На небе не было ни единого облачка. Сияло солнце. Лужи смеялись зайчиками. Прогрохотала телега, которой правил мужик в алой рубахе. Синим и белым плеснуло от пробежавших с весёлыми воплями мальчишек. Золотом и багрянцем — от платьев неспешно прошествовавших высоких женщин. А крыши домов светились мокрым серебром ольхового гонта(1.). Синела ширь реки. Зелёным морем охватывал Житицу лес, у которого не было видно границ — только голубоватая даль, в которой он, казалось, смыкается с небом.

— Блинннн!!! — вырвалось у Олега. Он глубоко вдохнул сыроватый, но тёплый воздух.

Позади завозился и что-то пробормотал Кирилл, но не проснулся. Олег обернулся. Одну ногу тот поставил на пол и теперь дёргал ею от холода, зато укрылся с головой. Артур тоже повернулся и теперь как-то неприятно, словно мёртвый, лежал на спине.

Решив не будить их, Олег потихоньку умылся, пожевал неожиданно обнаруженную в сумке жвачку, оделся. Ещё посмотрел в окно, потом решил спуститься вниз и заказать завтрак.

Он вышел наружу, тихо прикрыл за собой дверь. И почти тут же услышал, как внизу позванивают гусли — а под этот звон поёт девчонка:

— Ты слышишь печальный напев кабестана?

Не слышишь? Ну что ж — не беда…

Уходят из гавани Дети Тумана,

Уходят. Надолго? Куда?..

Олег застыл, как громом поражённый. Что?! Что такое?!

— Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет,

Свинцовую зыбь бороздя-

Скрываются строгие черные мачты

За серой завесой дождя…

Он почти подбежал к перилам, ограждавшим площадку верхнего этажа. Внизу было полно народу. Сидели молча и, повернувшись в одну сторону, слушали девчонку лет 10–12 — сидя за столом, она аккомпанировала себе на гуслях и пела, глядя в окно.

— В предутренний ветер, в ненастное море,

Где белая пена бурлит.

Спокойные люди в неясные зори

Уводят свои корабли…

Пела то, что никто не мог петь тут.

— Их ждут штормовые часы у штурвала,

Прибой у неведомых скал,

И бешеный грохот девятого вала,

И рифов голодный оскал…

_________________________________________________________________________________________________________