Иосип Броз Тито. Власть силы - Ричард Уэст

В начале 1968 года Тито не предвидел никаких кризисов и угрозы войны, и потому, желая поощрить туризм, приказал закрыть важные армейские и военно-морские базы в Дубровнике и вокруг него. Для Белграда известие о вторжении войск Организации Варшавского Договора в Чехословакию 22 августа явилось шоком. Я увидел, как старый город, в который уже раз за свою историю, приготовился к бою. Распространились слухи о том, что в районах, прилегающих к северной и восточной границам, объявлена массовая мобилизация. Многие чехи и словаки, проводившие свои отпуска в Югославии, бросились в посольство ЧССР на бульваре Революции, где уже собралась огромная толпа югославов, скандировавшая лозунги в поддержку Дубчека. В этой типичной белградской демонстрации, подогретой патриотизмом и сливянкой, слышались даже призывы к вторжению в Россию: «На Москву! На Москву!».

Тито осудил интервенцию и подтвердил решимость своей страны сопротивляться агрессии. В этом он получил поддержку от нового руководителя коммунистической Румынии Николае Чаушеску, который также открыто критиковал советские действия. Тито и Чаушеску встретились 24 августа и 4 сентября на общей границе и заявили о готовности сообща противостоять агрессии. В конце сентября – начале октября напряженность возросла. Статьи в советской и восточноевропейской прессе осуждали политическую и экономическую систему Югославии и обвиняли самого Тито в поддержке контрреволюции в Чехословакии.

Отель «Метрополь» в Белграде стал местом сбора для старых друзей – боевых товарищей Тито. Там остановился сэр Фитцрой Маклин, а в фойе часто появлялся Милован Джилас, который узнавал последние слухи и выражал поддержку позиции Тито в чехословацком вопросе. Он сказал мне, что он все еще не только восхищается Тито и хотел бы восстановить с ним дружеские отношения, но и что в некоторых отношениях он, Джилас, ошибался: «Во время венгерского кризиса (в 1956 г.) я публично критиковал Тито за то, что он не занял более твердую позицию в отношении России. За это меня впоследствии наказали… Я думаю, что Тито был прав, а я ошибался»[453].

В октябре 1968 года Джиласу выдали заграничный паспорт для поездки в Соединенные Штаты и Британию, где он опять высказывался в поддержку политики Тито и просил Запад действовать более решительно в отношении советских угроз Югославии. Однако ему так и не удалось достигнуть примирения с Тито, на которое он рассчитывал. Причины этой неудачи хорошо объяснил его биограф Стивен Клиссолд:

Первый шаг в этом направлении должен был последовать от Тито, но Тито совершенно не был склонен ни к какому примирению. Дело вовсе не в том, что он по своей природе был злобным или мстительным, или ему недоставало великодушия, но разрыв с Джидо причинил ему большую боль. Он воспринимал это не только как предательство дела, но и как личную измену, что вызвало в нем гнев и глубокую, постоянную неприязнь… Достаточно было одного лишь упоминания о Джиласе, чтобы он пришел в ярость[454].

Тот факт, что взгляды Тито были теперь близки к взглядам Джиласа, мог означать лишь одно – югославский лидер изменил свою позицию, но признать это было унизительно. Кроме того, Джилас был предан анафеме русскими, с которыми Тито пришлось бы рано или поздно, но прийти к какому-то согласию.

Хотя Тито во время чехословацкого кризиса выступал заодно с Чаушеску, он слишком хорошо разбирался в людях, чтобы не понять этого тщеславного и подлого человека. Однако его привело в восторг то, как Чаушеску удалось, выдав себя за коммуниста-диссидента, убедить Соединенные Штаты передать ему технологию производства боевых самолетов для продажи их странам третьего мира. Югославия объединилась с Румынией в производстве истребителя ROM-YU (или YU-ROM, как предложил называть его Тито). Бывший глава румынских органов госбезопасности так отзывался о визитах четы Чаушеску на Бриони и на яхту Тито: «В то время их отношения были превосходными. Они начали ухудшаться позднее, когда оба лидера лучше узнали друг друга и когда Елена стала чувствовать себя уязвленной тем, что Йованка явно превосходила ее своей праздничной элегантностью»[455].

Вскоре после ссоры с Советским Союзом в 1948 году Тито пытался сойтись с китайскими коммунистами, которые, как и партизаны, пришли к власти через войну. Однако Мао Цзэдун при жизни Сталина и даже в первое время после хрущевских разоблачений соблюдал лояльность по отношению к СССР. В шестидесятые годы некоторые западные обозреватели начали проводить аналогию между Югославией и Северным Вьетнамом, между Тито и Хо Ши Мином. Оба они были партизанами, великими вождями масс, которые пользовались уважением не только коммунистов и не требовали рабского почитания своих персон. Как сказал Тито англичанам во время второй мировой войны, он боролся за освобождение своей страны от немецкой оккупации. Точно так же и Хо Ши Мин сказал американцам, что он – патриот, стремящийся освободить свою родину от японских и французских колонизаторов. Как и Тито, вьетнамский коммунистический лидер не выпячивал марксистские догмы в своем выступлении на митинге в Ханое в 1946 году и даже использовал цитаты из американской декларации независимости[456].

Аналогия между Тито и Хо Ши Мином стала особенно популярной у либеральных американцев – противников войны во Вьетнаме. Историк Барбара Такман высказала предположение, что в 1945-1946 годах государственный департамент США мог сделать из Хо Ши Мина «Тито для Индокитая».

В Индокитае выбор требовал воображения, каковым правительства Запада особенно не страдают, и готовность пойти на риск оказать поддержку коммунисту, когда коммунизм все еще представлялся мощным монолитом. Тито тогда был единственным его осколком, и возможность еще одного отклонения никто не смог предвидеть[457].

Такая политика действительно потребовала бы воображения, поскольку в 1945-1946 годах Тито еще не считался уклонистом. В то время государственный департамент видел в нем самого преданного из всех сталинских ставленников и непримиримого врага Соединенных Штатов. С 1948 года Хо Ши Мин послушно следовал линии Коминформа на разоблачение и осуждение Тито. Как и Мао, он почитал Сталина и поместил портрет последнего на видном месте в Ханое, где он оставался долгое время и после смерти Хо Ши Мина.

Барбара Такман предполагает, что Хо Ши Мин мог бы стать индокитайским Тито, но Индокитай был еще менее похож на однонациональное государство, чем Югославия. Два других народа, населявших этот полуостров, лаосцы и камбоджийцы, всегда относились к вьетнамцам с неприязнью.

Начиная с момента разрыва со Сталиным в 1948 году и до чехословацкого кризиса, разразившегося через двадцать лет, Тито удалось сохранить свою страну независимой как от капиталистического, так и от коммунистического блоков. С 1953 года Тито уделял особое внимание установлению связей с бывшими колониальными странами в Африке, Азии и Латинской Америке. Благодаря своим частым визитам в эти горячие точки планеты и обратным визитам в Югославию лидеров «третьего мира», Тито стал неформальным главой организации «неприсоединившихся» государств, которая процветала в 60-е и начале 70-х годов. Такая бурная международная деятельность, доходившая иногда до смехотворного панибратства, помимо всего прочего, удовлетворяла страсть Тито к туризму и до некоторой степени служила интересам Югославии. Она открыла рынки югославскому экспорту, особенно изделиям машиностроения, и обеспечивала занятость югославским специалистам, которые ввиду своей относительно невысокой квалификации вряд ли нашли бы работу на Западе. Значительно повысился и престиж страны. Для Тито же самым важным было то, что он стал руководителем третьего, довольно аморфного блока, занявшего позицию между Востоком и Западом. Тито мог бы сказать о себе, перефразируя известное изречение лорда Каннинга: «Я создал третий мир, чтобы восстановить равновесие между первым и вторым».

Интерес Тито к «третьему миру» впервые стал очевиден зимой 1953/54 года, когда Югославия еще не преодолела своих разногласий с СССР и в то же время вступила в конфликт с Западом по поводу будущего Триеста. Первым, к кому начал искать подходы Тито, был еще один знаменитый правитель, император Эфиопии Хайле Селассие, последний в роду, который берет свое начало от царицы Савской. Он властвовал с 1916 года, но коронован был лишь в 1930 году. В 1936 году в Эфиопию вторглись итальянцы[458], Хайле Селассие был смещен с трона диктатором Муссолини и покинул страну. В 1941 году он вернулся к власти с помощью британской армии и с тех пор правил этой экзотической страной, принимая помощь и советы от различных иностранных держав, но не вступая ни с кем в союз и не принимая на себя никаких обязательств по отношению к кому бы то ни было. В 1953 году он попросил Югославию прислать своих специалистов, главным образом врачей. В Белграде часто встречались люди, которые, поссорившись с женой, не поладив с начальством на работе или просто перебрав лишку, начинали высказывать намерения отправиться в Аддис-Абебу и начать там новую жизнь. Союз между этими двумя эксцентричными странами стал очевидным после того, как Тито в качестве первого главы иностранного государства посетил Эфиопию, а в 1954 году ответный визит в коммунистическую Югославию нанес император Хайле Селассие, Лев – победитель Иуды, избранник Бога и король королей Эфиопии.